— Что ж ты раньше молчал?!
— Достать ее, Иван Григорьевич, очень затруднительно. Может быть на паровозостроительном, в порядке техпомощи, попросите?
Машкин морщась, — он не любил за острый язык директора завода Пятакова, — стал накручивать номер.
Пятаков, выслушав просьбу, поинтересовался:
— Много тебе этой стали нужно?
— Какое, с килограмм может.
— С килограмм? Очень хорошо. А теперь и у меня к тебе просьба.
— Пожалуйста.
— Посмотри, милый, поскорей в левый угол.
— Это еще зачем?!
— Ну посмотри, тебя просят!
Машкин покосился в темный угол и недовольно сказал:
— Посмотрел. Ну и?!
— Ну и дурак! — уверенна сказал Пятаков.
У Машкина вспыхнула лысина.
— Это мы обсудим в Обкоме, кто из нас дурак, — отгрызнулся он. — Там тебе посмотрят в угол!
— Чего, чудак, обижаешься! — удивился Пятаков. — Пойми, ослиная голова, что сталь МБ нами получается по разнарядке самого наркома, и я за каждый грамм персонально несу ответственность.
— Ладно, в Обкоме тебе посмотрят мордой в угол, — уже невнятно повторил Машкин, вешая трубку.
Непосредственно после этого разговора Машкин соединился с табачной фабрикой и сообщил Термассову, что от ремонта станка контора отказывается.
— Извини пожалуйста, Федя. Дело оказалось сложней, чем мы думали. Нужна специальная сталь, а у нас ее нету.
— Ты это серьезно?!
— Вполне. Очень сожалеем, но взяться за это дело мы не можем.
— Как взяться?! Овечкин станок уже располосовал как хотел, а ты говоришь «взяться не можем»!!
— Не ожидал что ты так, в такой плоскости, — обиделся Машкин. Термассов несколько снизил тон:
— Ваня, пойми, в какое ты меня поставил положение! — примирительно сказал он. — Фабрика имеет срочное задание Центра представить экспонаты безмундштучных папирос на сельскохозяйственную выставку. Сам Микоян в этом заинтересован. И вдруг из-за проклятого станка все срывается!
— Не можем, или достань стали!
— Да где же я ее достану! У нас табачная фабрика. Нет, вы взялись, должны и кончить. Если к пятнице станок не будет пущен, то пеняй на себя.
В субботу Машкина вызвали в Обком. Вернулся он оттуда задумчив и как бы не в себе.
— Старика нашего видно здорово прочесали! —г- выходя из кабинета, поделился впечатлениями с нами Николай Николаевич. Замечание главбуха по отношению к нашему совершенно лысому начальнику имело особенно зловещий характер!
II
На следующий день вернулся из командировки главный инженер конторы товарищ Дрянников. Машкин повеселел и немедленно пригласил его к себе.
— Наконец то пожаловали, — приветствовал он инженера. — Мы здесь без вас делов наделали. Влипли, можно сказать, по самый пупок!
— Овечкин мне уже доложил, — сказал Дрянников, усаживаясь в кресло. — Не надо было, Иван Григорьевич, с этим станком связываться.
— Посмотрите, Петр Харлампиевич, поскорей в левый угол, — сердито сказал Машкин. — Я от вас помощи ожидал, а вы говорите пошлости! Посоветуйте лучше, каким порядком можно правомерно достать килограмм МБ-20?
— Сложнейшая процедура: надо затребовать через наркомат, последний, если захочет, снесется с Комитетом Обороны…, словом канитель на пол года!
— Через пол года сталь все же получим?
— Нет, откажут!
Наступила пауза, слышно было только как про себя что-то шептал наш незадачливый начальник.
— Что же делать?! — поднял он снова голову. — Обком дал две недели срока, после же…
Машкин сделал рукой неопределенный жест, скорей всего обозначающий полет в тартары.
Дрянников сочувственно вздохнул.
— Есть и другой путь, так сказать внеплановый, — осторожно начал он. — Вы наверно уже слыхали об инженере Суходол-Бычкове?
— Нет, слышу впервые!
— Так вот, сей Суходол все может достать. За особую плату, конечно.
— Откуда же он берет, — удивился Машкин. — Я надеюсь, законно?!
— Каким образом при социализме действует подобная личность — судить не берусь, — уклонился от прямого ответа Дрянников. — Но факт остается фактом: существует и не дурно!
— К черту, с этим Суходолом под суд пойдешь!
— Советовать вам, Иван Григорьевич, не могу, сами решайте. Скажу только, что в затруднительных случаях все используют.
— Где же можно найти вашего Суходола?!
— Он не мой, избави Бог! — отрекся Дрянников. — Сей делец все курсирует по Союзу. Но нам везет: я узнал, что он сейчас случайно в нашем городе задержался. Что то Обкому поставляет.
— Обкому?! Гм… поговорить с ним все же, пожалуй следует. Как вы думаете?
Свидание вскоре состоялось. Мы все были уверены, что увидим персону хрупкую, пугливо озирающуюся по сторонам, возможно даже — в веснушках и рыжую, и были не мало удивлены, когда к крыльцу конторы подкатил интуристский лимузин и из него вылез крупный, представительный господин, по виду не инженер, а инженерище.
— Моя фамилия Суходол-Бычков, — нисколько не таясь, отрекомендовался он швейцару. — Доложите управляющему.
Но докладывать было нечего: в кабинете уже с утра поджидал его Машкин со своей лейбгвардией — главинжем, главбухом, главпланом, завмастерской, парткомом и прочими завами и главами.
Столь блестящее общество не смутило Суходола, он внимательно рассмотрел чертеж и, задав несколько весьма дельных вопросов, резюмировал так:
— Что-ж если угодно, могу обеспечить.
— А сколько примерно это будет стоить? — поинтересовался Машкин.
Суходол быстро набросал на листке колонку цифр, подбил итог и сказал небрежно:
— От полторы до двух тысяч, из них пятьсот рублей задатка немедленно.
Машкина слегка качнуло в кресле, но он быстро привел себя в порядок, тихо проговорил:
— Хорошо, я подумаю и вас извещу.
Суходол немедленно поднялся.
— Сегодня я уезжаю в Теберду на дачу товарища Ворошилова, — сообщил он. — На той неделе буду обратно, найти меня можно в гостинице Интуриста. Пока.
Когда дверь за ним захлопнулась, мы долго молчали.
— Ну и…?! — наконец произнес Машкин, вопросительно обводя нас взглядом.
— Это он повезет на Ворошиловскую дачу американский холодильник, — сказал Дрянников. — Выпускать его нам все же не следует.
— С ума можно сойти, — содрогнулся Николай Николаевич. — Две тысячи рублей! Как я их проведу!
Главплан Аким Акимович выдвинулся вперед, с жонглерской ловкостью выхватил метровую ведомость и, разложив ее на столе, загалопировал пальцем по бесчисленным графам: § 221-й — «Стихийные бедствия», как-то: пожар, наводнение, грабежи и т.п. Подходит, но не совсем адекватно. Кроме того нужен акт, утвержденный правительством. А вот уже лучше: § 5135-й, — «Благоустройство и озеленение заводской площадки».
— Подождите вы с вашей зеленью, — отмахнулся от плановика главбух. — Почему Ивану Григорьевичу не позвонить на табачную фабрику: их станок, они и должны платить.
Предложение главбуха все нашли вполне логичным, за исключением, увы, директора табачной фабрики Термассова, тот платить отказался.
— На днях мы уже оплатили полностью ваш счет за ремонт станка в 38 рублей 50 коп. и больше ни копейки не заплатим, — решительно заявил нахал.
— Пусть меня сажают, казнят, лишают партбилета, а станка я ему, мерзавцу, чинить не буду… — страшным образом багровея, возопил Машкин.
Не возражая более ни слова, мы на цыпочках покинули помещение, понимая, что дальнейшая дискуссия о станке может кончиться для нашего начальника фатально.
III
Затем наступило на несколько дней затишье. Дрянников снова уехал в командировку» мы же спрашивать Машкина о станке не решались. Кроме того пронесся слух, что дело каким-то образом уладилось. И вот однажды вечером…
Нужно сказать, что по хорошему советскому тону старшим служащим полагается приходить по вечерам на службу и, доказывая свою преданность, просиживать там часами. В тот вечер мы задержались с Николаем Николаевичем необычно долго. Наконец Николай Николаевич особенно громко, так сказать заключительно, щелкнул на счетах и сказал:
— На сегодня довольно!
— Да, пора домой, — согласился я. — Уже первый час.
Но уходить домой Николай Николаевич еще не собирался, а предложил мне сыграть партию в шашки, или, как он выразился: «предаться мирному разврату».
Мне не особенно хотелось распутничать в столь поздний час, поэтому я ответил уклончиво:
— Может быть, Николай Николаевич, все же лучше пойдем домой?
— Домой! У меня, извините, не дом, а жилой сектор! — горько улыбнулся главбух и с неожиданной, полночной откровенностью рассказал, что он долгое время был вдовцом, полгода же как снова женился на особе взбалмошной и странной.
— Она значительно меня моложе.
— Это обстоятельство само по себе и не так скверно, — промямлил я.
