за руку. Я оборачиваюсь и, дождавшись, пока он поднимет взгляд, говорю:
— Это все не твоя вина.
Шон вздыхает и вдруг неожиданно притягивает меня к себе так крепко, что не вдохнуть, но я не пытаюсь вырваться. Под крепкой хваткой широких ладоней все, что было выстроено между нами, окончательно рассыпается, и рождается что-то новое, что может стать началом хорошей дружбы.
— Мы найдём его, обещаю, — уверяет Шон, и я закрываю глаза, разрешив себе надеяться.
…если Ник сам когда-нибудь захочет, чтобы его нашли…
Арта я нахожу сгорбившимся за компьютером в гостиной. Он внимательно что-то читает.
— Я знаю, что сегодня не твоя очередь готовить, но, — я делаю длинную паузу, — кажется, тебе придется спасать сегодняшний ужин.
Арт поворачивает голову, и я уже готова столкнуться с привычным улыбающимся взглядом, но в его глазах настороженность.
— Тебе надо это увидеть, — говорит он.
На смену настороженности приходит серьезность, настолько не свойственная Арту, что невольно боль в висках начинает вновь пульсировать, словно предчувствуя неладное.
— Что именно?
Я присаживаюсь рядом, прикидывая, насколько хуже могут стать обстоятельства по сравнению с тем, что уже случилось.
Арт вздыхает:
— Ты знала, что Джесс тайно тренировал Ника?
— Да, он же писал это в дневнике.
— Кажется, Ник был не единственным, кого так тщательно готовили.
Я внимательно смотрю ему в глаза, ожидая продолжения.
— В одной из папок я нашел записи о тренировках Тайлера. Ты знала, что он сбежал из трех интернатов перед тем, как попал в Эдмундс?
— Да, я читала об этом в своём письме. Но про тренировки там ничего не было.
— На самом деле меня заинтересовало кое-что другое. Не хочешь взглянуть?
— Ой, нет. Я не выдержу осознания того, что ещё чью-то жизнь разрушила. Тайлер остался в Эдмундсе из-за меня, выходит, что и погиб тоже из-за меня. К тому же, судя по дневнику Ника, я еще и сердце его разбила.
— Боюсь, что на этот раз ты ошибаешься.
Арт молчит.
А потом произносит так, словно пытается вложить в эти слова намного больше смысла и сожаления, чем может показаться на первый взгляд:
— Он остался не потому, что встретил тебя. Он остался потому, что нашёл Ника.
Корвус Коракс. Закрытые материалы
Материалы дела. Объект Кор-2. Тайлер Ламм
Расшифровка аудио записи встречи с психологом.
— Здравствуй, Тайлер, как самочувствие? Рада видеть тебя.
— Валяйте уже, спрашивайте.
— О чем? Я думала, мы с тобой еще много лет назад договорились, что если ты захочешь поделиться, расскажешь сам.
— Зачем тогда эти встречи снова?
— Чтобы помочь тебе разобраться в себе.
— Думаете, получится?
— А как тебе кажется?
— Все равно ведь пока час не истечет, мне здесь торчать.
— Хорошо. Тогда начну я. Мне пришел рапорт из Африки. Ты очень храбро показал себя на последнем задании. Не хочешь поговорить об этом?
*молчание*
— Как твой напарник? Ник уже пришел в себя?
*молчание*
— Тайлер? Тайлер, стой! Остановите его кто-нибудь… Тайлер, мы же еще не закончили…
***
Приложение к личному делу 2004-109. Вырезки из ДНЕВНИКА.
Объект Кор-2. Тайлер Ламм.
…ворота приюта Святого Стефана остались позади, как и все идиоты, проживающие там. Почему эти недоумки никак не могут понять, что мне не нужна новая семья? Не нужен их кретинский приют. Никто не нужен.
Я шагал по дороге, чуть сгорбившись, чтобы не светить лицом на городских камерах. Капюшон на голове, черный рюкзак за плечами, мост-эстакада под подошвами кед, и вот он — район, который я помнил.
На первый взгляд здесь ничего не изменилось. Все тот же мол слева, дома с подстриженными лужайками для тех, кто побогаче, справа, тот же ларек с мороженым, что и прежде, и даже тот же самый продавец улыбается такой же улыбкой. Но для меня этот мир стал навечно другим. А для всех этих людей не изменилось ничего. И я их за это ненавидел.
Люди продолжали жить, куда-то спешить, смеяться, а я словно застрял в пространстве между прошлым и настоящим. Ни туда, ни обратно. И нигде мне больше нет места. И нет никому дела.
Засунув руку в карман толстовки, я проверил, на месте ли газета, потому что знал: пока она со мной, я не собьюсь с цели.
Пройдя еще квартал, я остановился и поднял глаза наверх. Дом глядел на меня полуарками зажженных окон. О том, что год назад внутри произошел пожар, не напоминало ничего. Фасад перекрасили, выбитые рамы застеклили, даже лепнина, что той ночью сыпалась вниз, словно каменный град, выглядела как новая. Дом снова стал прежним, таким, как я помнил его в день переезда. Только я вот прежним стать не мог. Вся моя жизнь сгорела за одну ночь, прямо в неразобранных коробках.
Я достал из кармана сложенную в четверо пожелтевшую газету, открытую на развороте с пожаром, и едва сдержал себя, чтобы не смять ее в кулаке.
«Неосторожное обращение с огнем младшего из сыновей привело к трагической гибели известной в городе художницы».
С фотографии на меня глядела вся его семья. Журналисты в статье выражали соболезнования, неравнодушные готовы были скинуться деньгами, только вот о моей маме и Лор не было ни слова. Словно нас и не существовало никогда, хотя квартира этажом выше, в которую мы въехали в тот день, сгорела полностью. Люди, которых я любил, превратились в пепел. Но самое главное — даже воспоминания о них никто не стал сохранять.
Я мог умереть тогда, задохнуться от дыма, попасть под огонь. Мог погибнуть от голода, когда из приюта сбежал, но я все еще был жив. И эта мысль не давала мне покоя. Потому что смерть никого не опускает просто так.
Я медленно поднялся по ступенькам. Пригладил ладонью волосы и позвонил в первую попавшуюся квартиру. Дело оставалось за малым — прикинуться другом младшего из Лавантов и узнать, куда
