Они продолжали хохмить, а мне было не до смеха. Я со страхом ждал наступления утра...
8. ПРИЕМ ПРОТИВ ЛОМА.
Боги услышали меня. На следующий день в часть прибыла какая-то комиссия из штаба округа, началась беготня, и все очень быстро забыли про вчерашнее. Правда, свои режиссерские обязанности по распоряжению начальника штаба я передал ефрейтору Л. по кличке Лом, что сделал с большим облегчением. Он принял их с явной неохотой, но у нас были дружеские отношения, хотя по призыву он был на полгода младше меня. Я подробно проинструктировал его, настоятельно порекомендовав стереть все лишнее, по крайней мере, с параллельных с маршами дорожек. В ответ он заявил, что сделает это с большим удовольствием, потому, что не любит рок, а любит Розенбаума. Что ж, Розенбаум, так Розенбаум. Только будь осторожнее, Лом!
Прошло несколько месяцев. Лом выполнял свои обязанности безукоризненно (правда, однажды поздно вечером, слушая через наушники своего Розенбаума, он забыл отключить наружную трансляцию и над штабом зазвучало Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла..., но, кажется, пронесло). Как-то вечером я заглянул к нему.
- Буду кончать усилитель, - заявил он, увидев меня.
- Как кончать? - обалдел я, - Зачем?
- Понимаешь, надоело, честно говоря. Каждый день в пять часов, как на привязи. А он уже хрипит, между прочим. К тому же недавно я видел, как командир морщился, когда слушал эту какофонию. Так что, самое время. Пока будут чинить, то да се... А оно уже и не надо!
-- Жалко, - сомневался я, - ему, наверно, больше лет, чем нам обоим.
- Вот именно. Пора бы и на покой.
Он выдернул шнур трансляции, снял крышку усилителя и включил его. Замерцали лампы. Затем достал отвертку и, немного подумав, ткнул ее куда-то вглубь. Вспыхнуло голубым, сразу завоняло. Некоторые лампы погасли, остальные продолжали мерцать. Лом ткнул еще раз, опять вспыхнуло, посыпались искры, отвертка осталась внутри: видимо, к чему-то приварилась. Раскачав в разные стороны, он отодрал ее и вопросительно посмотрел на меня.
- Сунь еще сюда, в блок питания, - посоветовал я, - таких ламп они еще долго не достанут.
Он сунул, опять заискрило, но уже желтоватым цветом, и тут же погасло. Все было кончено. Перед нами была груда радиотехнического мусора. Завинтив крышку, мы поставили усилитель на место. Лом набрал на телефоне номер дежурного по части и доложил:
- Товарищ майор, ефрейтор Л. Усилитель совсем сдох. Да. Не работает. Нет, магнитофон работает. Проверял. Усилитель - нет.
Он положил трубку. Мы пошли на ужин.
После ужина, на выходе из столовой, Лома остановил командир радиороты Ф. Он был зол, однако сохранял видимость спокойствия.
- Ефрейтор Л! Слушай боевой приказ. Завтра начинается юбилей полка. Музыка нужна кровь из носу. Вот тебе помощник, и чтобы к утру все работало как часы. И только попробуйте не починить! Отпусков обоим не видать как своих ушей! Проведете их на губе! И запомните: завтра, к восьми-ноль-ноль!
Сзади, поверх его фуражки, играя желваками, на Лома недобро глядел помощник - известный по причине особой жестокости к любому, прослужившему меньше хотя бы на полгода, дед-беспредельщик по кличке Озверин...
9. ПРОСТИ, РЫЖИЙ
В нашей части, как и в любом большом коллективе, конечно же были и рыжие (не по жизни, а по цвету волос). По разному они относились к своей особенности: кому-то это было до лампочки, кто-то брился наголо, пытаясь скрыть этот факт, кое-кто, наоборот, подчеркивал свою исключительность, подбирая в тон х/б песочного цвета. В батальоне по соседству рыжим был командир 3-й роты, вечный капитан Н., который, судя по всему, чрезвычайно переживал по этому поводу и, кажется, видел в этом единственную причину десятилетней остановки в своем служебном росте.
В нашей роте рыжим был каптерщик (каптерка - небольшой склад ротного барахла, прим.авт.), младший сержант Т. Звали его, само собой, Рыжим. Это был доброжелательный, добродушный парень, он абсолютно не обижался на наши шутки, отвечая на них детской улыбкой. Была у него немного странная мечта: когда пройдет необходимый срок службы, поступить в военное училище и стать офицером. Кумиром для него был наш комбат, майор Д. и Рыжий частенько, в минуты откровения, делился с нами сокровенным: буду таким же как комбат строгим, но справедливым майором, мол, службу я знаю, солдат знаю.
Его любили. И вот когда подходил его день рождения, накануне, мы решили по-дружески разыграть его. Ночью, после отбоя, под благовидным предлогом его вызвали из казармы. Мы принялись за дело. На кусках ватмана мы написали всякие хохмы, из резиновых перчаток надули шары, кто-то притащил тыкву, из нее сделали чучело и все это развесили в его каптерке. Попрыгав в койки, мы стали ждать.
Рыжего долго не было. Наконец, на лестнице послышались шаги, в казарму открылась дверь, и появился... дежурный по части. Тот самый рыжий капитан Н. Мы замерли. Он немного походил по коридору, заглянул в ленинскую комнату, в бытовку, прошелся между коек (все спали) и направился к выходу. Мы облегченно выдохнули. Но вдруг, о чем-то вспомнив, он остановился, подошел к каптерке, потянул за ручку и вошел. Дверь закрылась.
Что происходило в каптерке, можно только догадываться. Наверно, сначала он увидел плакатик, висевший прямо у входа: Рыжему - привет от брюнетов!. Затем - воздушные шары с надписями: Тебе до дембеля - 10 000 дней! . На столе стоял наш подарок Рыжему - открытая бутылка водки, а рядом с ней записка: Чего на нее смотреть-то! Наливай да пей!. Завершался весь этот балаган вырезанным из тыквы чучелом с фуражкой и майорскими погонами, между ног которого кто-то напоследок вставил маленькую пистолетную гильзу. В руке чучело держало картонку с надписью: Станешь майором - не забудь налить!. Из перечисленного, пожалуй, это было наиболее изощренное издевательство...
Как положено в таких случаях, за надругательство над офицером СА в особо циничной форме трое суток гауптвахты получил дежурный по роте.
В ту ночь им был Рыжий. Свой день рождения он отпраздновал уже на губе.
10. ВЕЧЕРНИЙ ПАТРУЛЬ
В начале своей службы, будучи рядовым, я несколько раз попадал в состав патруля. Состоял он из одного офицера (или прапорщика) и двух патрульных. Патрулирование проводилось в нескольких небольших поселках, входящих в территорию нашего гарнизона, куда получали увольнительные не только мы, но и ребята из соседней строительной части. Надо сказать, что они нас недолюбливали за нашу интеллигентность в шляпе - ВВС, голубые погоны, да еще связь, мы их, чернопогонников, в ответ - тоже. Патрули назначались поочередно то от них, то от нас, а так как в поселках всегда можно было найти самовольщиков или с увольнительной, но навеселе, то мы с азартом, также поочередно и ловили друг друга. Иногда, правда, в целях объективности, патруль был смешанным - начальник - наш, патрульные - их, или наоборот.
В тот апрельский вечер было именно так. Я и мой напарник из соседней роты - патрульные, старший - прапорщик-строитель. Мы немного походили по парку, зашли в магазин, на почту, и вышли на привокзальную площадь.
Невдалеке, у пивного ларька, я сразу отметил знакомую фигуру. Фигура, заметно покачиваясь, что-то живо обсуждала со своими, также покачивающимися, собеседниками. Это был рядовой Г. из нашей роты, по прозвищу Гуля.
Я попытался отвлечь прапорщика каким-то вопросом, но было поздно. Мы приближались. Гуля, наконец, заметил нас, и, сунув кому-то недопитую кружку, бросился бежать. Взять его, - скомандовал прапорщик, - бегом!.
Началась погоня. Сообразив, что нужно делать, я вырвался вперед и стал командовать Гуле:
- Поворачивай налево! Да быстрее давай, сейчас догоним! Да не в туалет, дурень! И не в женский!
Гуля быстро бежал, но туго соображал. Мы оторвались от напарника и прапорщика. Я орал на ходу:
- Давай в этот двор! Да не в этот, идиот, там тупик!
Рядом на автобусной остановке, кто-то успел посоветовать: лучше вон туда, ребята! Остальные с некоторым недоумением провожали взглядом несущуюся цепочку: Гуля, я с матюками, затем напарник, затем начальник патруля. Гуля, пропустив, нужный поворот, еще раз свернул налево, и мы опять выскочили на площадь. У пивного ларька его собутыльники начали скандировать Гу-ля ! Гу-ля !. Шутники, вашу мать...
Погоня продолжалась. Появилась остановка. Я продолжал орать:
- Гуля, за остановкой - во двор! Он проходной, а ты - за забор!
Он, наконец, с треском перепрыгнул за забор, зацепившись шинелью за какой-то гвоздь, и скрылся на захламленном пустыре среди нескольких старых сараев. Я, не заметив побежал дальше, выскочил на следующую улицу и остановился. Подбежали остальные.
- Ушел, - тяжело дыша доложил я с горечью, - Быстро бегает, зараза.
Прапорщик с подозрением посмотрел на меня:
- Это из ваших что ли был?
- Никак нет, товарищ прапорщик. Наши так не бегают.
- Бегают, и еще как, - заметил он. - Ладно, пошли.
Мы продолжили патрулирование. Вышли на площадь. Невдалеке, у пивного ларька, покачиваясь, стоял ефрейтор Б. из нашего взвода по прозвищу Батон...
