– Что за срочное дело побудило вас явиться сюда и беспокоить меня в доме, где вас совсем не знают? – спрашивает она.
– Весьма существенное, сударыня, – отвечает комиссионер, – вам следует поверить, что оно именно такого рода, коль скоро мне удалось получить от Господа позволение прийти и говорить с вами в последний раз в моей жизни...
При этих словах, свидетельствующих о том, что произносивший их был не совсем в здравом уме, госпожа Даллеман растерялась и пристально посмотрела на своего друга, с которым не встречалась несколько дней. Она ужаснулась еще больше, увидев, как тот побледнел и сильно изменился в лице.
– Что с вами, сударь? – спрашивает она. – Отчего вы в таком состоянии и что за зловещие речи я слышу от вас?.. Объяснитесь же поскорей, что с вами приключилось?
– Ничего особенного, сударыня, – отвечает Мену. – После шестидесяти лет, что я прожил, вполне естественно прибыть к последнему пристанищу. Хвала Небесам, я нашел его. Я заплатил природе дань, которую всем выпало ей платить. Единственное, о чем мне приходится сожалеть: я забыл о вас в мои последние минуты, и за эту провинность, сударыня, я и пришел просить у вас прощения.
– Что за вздор, сударь! Я подобного в жизни не слыхивала. Опомнитесь, или я позову кого-нибудь!
– Никого не зовите, сударыня, я недолго буду докучать вам. Приближаясь к пределу, назначенному мне Всевышним, я прошу вас выслушать мои последние слова, и мы расстанемся навеки... Я умер, да, это так, сударыня, вы вскоре убедитесь в истинности моего утверждения. Но я позабыл упомянуть вас в своем завещании и пришел исправить ошибку. Возьмите этот ключ и тотчас же ступайте ко мне. За гобеленом у моей кровати вы обнаружите железную дверь, откройте ее ключом, что я вам даю, и возьмите деньги, которые находятся в шкафу, скрытом за этой дверью. Мои наследники не знают об этой сумме, она принадлежит вам, никто не станет у вас ее оспаривать. Прощайте, сударыня, не провожайте меня...
И Мену исчезает.
Легко вообразить, в каком смятении госпожа Даллеман вернулась в салон подруги. Она была не в силах утаить происшедшее...
– Это заслуживает проверки, – говорит ей госпожа Дюплас, – не будем терять ни минуты.
Они тут же приказывают подать лошадей, садятся в экипаж и отправляются к Мену... Он лежит в гробу у ворот своего дома. Обе дамы поднимаются в апартаменты. Подруга хозяина была известна всем, и ее свободно пропускают; она пробегает по всем комнатам, за гобеленом обнаруживает железную дверь, отпирает ее переданным ей ключом, находит сокровище и уносит его с собой.
Вот несомненные доказательства дружеского расположения и признательности, примеры, какие не слишком часты. И пусть привидения порой пугают нас, согласимся же прощать им страхи, которые они нагоняют, принимая во внимание благородные мотивы, приводящие их к нам.
Угодливый супруг
Для всей Франции не было тайной, что принц де Боффремон имел вкусы, сходные со склонностями кардинала, о котором недавно шла речь. Ему подобрали в жены одну весьма неискушенную девушку и, следуя обычаю, просветили ее лишь накануне свадьбы.
– Обойдемся без лишних объяснений, – говорит ей мать, – соображения пристойности не позволяют мне вдаваться в некоторые подробности. Хочу дать вам один совет, дочь моя, – остерегайтесь первых предложений, которые вам сделает ваш муж, и твердо отвечайте: «Нет, сударь, порядочную женщину берут вовсе не там; в любое другое место – сколько вам угодно, но только не туда, туда – ни за что...»
Молодые ложатся, и из принципа стыдливости и приличия, которого в нем никто и не предполагал, принц – желая совершить все как положено, по крайней мере, в первый раз – предлагает своей жене лишь невинные супружеские радости, но благовоспитанное дитя вспоминает заученный урок.
– За кого вы меня принимаете, сударь? – говорит она. – Вы вообразили себе, что я соглашусь на подобные вещи? В любое другое место – сколько вам угодно, но только не туда, туда – ни за что...
– Но, сударыня...
– Нет, сударь, напрасно стараетесь, никогда вы меня в этом не убедите.
– Ну что ж, сударыня, придется удовлетворить вашу просьбу, – обрадовался принц, завладевая своими излюбленными алтарями. – Буду очень огорчен, если когда-либо дам повод для упреков в том, что осмелился на нечто для вас неприемлемое.
Пусть теперь нам скажут, что не стоит обучать девиц тому, как им должно себя вести с будущим супругом.
Непонятное событие, засвидетельствованное всей провинцией
Еще каких-нибудь сто лет назад во многих уголках Франции находились те, кто верил, будто, стоит отдать душу дьяволу, совершив определенные жестокие и изуверские обряды, добьешься от адского духа всего, чего захочешь. Не прошло и века со времени события, о котором мы намерены рассказать; оно случилось в одной из наших южных провинций, где еще сохранились тому подтверждения в регистрах двух городов, а также достоверные свидетельства, способные убедить даже самых недоверчивых. Читатель может не сомневаться: мы говорим лишь удостоверившись во всем. Конечно, мы не гарантируем истинности случившегося, а просто ручаемся – более ста тысяч душ в это поверили и более пятидесяти тысяч готовы и сегодня подтвердить подлинность того факта, что записан в авторитетных источниках. Позволим себе лишь изменить название провинции и имена лиц.
Барон де Вожур с самых юных лет сочетал тягу к разнузданнейшему распутству со склонностью ко всевозможным наукам, в особенности к тем, что чаще всего вводят человека в заблуждение, заставляя растрачивать на всякий вздор и несбыточные мечты драгоценное время, которое он мог бы употребить куда более достойным образом. Он был алхимиком, астрологом, знахарем, некромантом, довольно неплохим астрономом и весьма посредственным физиком. Оказавшись двадцати пяти лет полным хозяином своего имущества и своих поступков, барон, как уверяют, вычитал в ученых книгах, что, принеся в жертву дьяволу ребенка и сопроводив этот отвратительный обряд определенными заклинаниями и жестами, можно вызвать демона и получить от него все, что пожелаешь, если только пообещать ему за это свою душу. И барон якобы решился на подобную мерзость, поставив условием, что проживет счастливо до истечения своего двенадцатого люструма, нe ведая нужды в деньгах и сохраняя полностью выдающуюся плодовитость и могучую силу своих чресл.
Гнусный обряд свершился, договор был заключен. До шестидесяти лет барон, имевший пятнадцать тысяч ливров ежегодной ренты, постоянно тратил не менее двухсот, никогда не делая долгов ни на су. Относительно его подвигов на ниве сладострастия известно, что до означенного возраста он мог повидаться с дамой пятнадцать-двадцать раз за ночь. Когда ему было сорок пять, он держал с приятелем пари на сто луидоров, что удовлетворит двадцать пять женщин подряд. Он выиграл и отдал эти сто луидоров женщинам. В другой раз как-то во время ужина состоялась случайная игра. Барон вошел, сказав, что не может принять участие в партии, потому что с собой у него нет ни су. Ему предложили денег, он отказался. Пока другие играли, он сделал два-три круга по комнате, вернулся, занял место за столом и поставил на карту десять тысяч луидоров, десять или двенадцать раз доставая их из своих карманов уже уложенными в столбики. Никто не пошевельнулся. Барон спросил, отчего они не играют. Один из друзей пошутил, что карта недостаточно покрыта, и барон добавил еще десять тысяч луидоров.
Обо всех этих случаях упомянуто в архивах двух почтенных ратуш, и мы эти записи читали.
В возрасте пятидесяти лет барон надумал жениться. Его супругой стала очаровательная девушка из его провинции; он всегда жил с ней в полном согласии, несмотря на измены, настолько сообразные с его темпераментом, что трудно было их поставить ему в упрек. От этой женщины у него родилось семеро детей, и с некоторого времени прелести его супруги сделали его куда большим домоседом, чем прежде. Обыкновенно он проводил время в кругу семьи, в замке, где в молодые годы дал тот страшный зарок, о котором мы рассказывали, принимал литераторов, вел с ними просвещенные беседы и поддерживал их материально. Между тем, по мере того как приближался шестидесятилетний рубеж, он все чаще вспоминал о своем злосчастном соглашении и неопределенность его – удовольствуется ли дьявол тем, что отберет свои дары, либо похитит саму жизнь – повергала барона в дурное расположение духа; он становился задумчивым, печальным и почти перестал выходить из дому.
В урочный день, в тот самый час, когда барон достиг шестидесятилетия, слуга докладывает, что некий незнакомец, наслышанный о талантах его господина, добивается чести побеседовать с ним. Барон, не размышлявший в этот миг о том, что неотступно мучило его вот уже несколько лет, распорядился, чтобы посетителя провели в кабинет. Поднявшись туда, он видит человека, приехавшего издалека, судя по выговору, кажется, из Парижа, прекрасно одетого, очень красивого, который тотчас принимается рассуждать с ним о высоких материях. Барон отвечает на все вопросы; завязывается разговор. Господин де Вожур предлагает гостю выйти прогуляться; тот соглашается, и двое наших философов выходят из замка. Была страдная пора, и все крестьяне работали в полях. Некоторые, заметив, как господин де Вожур, находясь в полном одиночестве, неистовствует, предполагают, что он тронулся умом, и бегут предупредить госпожу; однако в доме никто не отзывается, и эти добрые люди возвращаются, продолжая наблюдать, как их сеньор разговаривает с воображаемым собеседником, энергично размахивая руками в обычной своей манере. Наконец двое наших мудрецов, прогуливаясь, достигают угловой беседки, откуда можно выйти лишь повернув обратно. Три десятка крестьян могли это видеть, все они были опрошены, и все тридцать ответили, что господин де Вожур вошел в беседку один, оживленно жестикулируя.
