Влага дождей и речные воды смывали мел слой за слоем и сносили его в неведомый новый океан, а слой породы, прикрывающий гробницу, становился все тоньше. Мало-помалу километровое каменное одеяло развеялось, и на белый свет явился купол, скрывавший в себе тело Хозяина. Это был белый дневной свет, но день этот куда длинней, а свет – куда тусклей, чем тот, что стоял, когда Хозяин закрыл глаза.
Хозяину и не снились те расы и народы, что расцвели и умерли со времени детства человечества, когда он углубился в свой долгий сон. Те дни миновали давно, мир состарился и клонился к закату, тени становились длинней. Но по-прежнему потомки Адама правили морями и небесами Земли, и их смехом и плачем полнились горы, долы и леса планеты.
Лишенный сновидений покой Хозяина близился к исходу, когда на свет родился Тревиндор Философ. Это было уже после падения Девяносто седьмой династии, но перед возникновением Пятой галактической империи. Родился он в мире, очень удаленном от Земли. Теперь уже немногие ступали по планете, которая была некогда домом всей человеческой расы, а ныне заброшена далеко от бурно бьющегося сердца Вселенной.
Тревиндора доставили на Землю только после того, как короткая стычка с Империей привела его к неизбежному исходу. Здесь он предстал перед судом людей, чьи идеалы он оспаривал, и здесь они долго взвешивали его судьбу.
Случай был уникальным. Воцарившаяся к этому времени во всей Галактике мягкая, кроткая и философичная культура никогда еще не сталкивалась с оппозицией даже на чисто интеллектуальном уровне, и конфликт, пускай проводимый вежливо, но непримиримо, сотряс всю ее сверху донизу. И, как это было принято, когда члены Совета убедились, что к решению прийти невозможно, они обратились за помощью к самому Тревиндору.
В сияющем светом Зале справедливости, пустовавшем чуть ли не миллион лет, стоял Тревиндор, гордо глядя в лицо людям, которые оказались сильнее. Он молча выслушал их обращение и задумался. Его судьи терпеливо ждали, пока наконец он не заговорил.
– Вы хотите, чтобы я обязался всегда вам повиноваться, – начал он. – Но я не могу дать обещания, которое, возможно, не смогу сдержать. Наши взгляды слишком расходятся, и рано или поздно мы снова придем к столкновению.
– Было время, когда вам легко было бы прийти к решению. Вы тогда могли бы изгнать меня или же казнить. Но сегодня где, в каком из миров всей Вселенной найдется планета, где меня можно было упрятать, если я сам не решу там остаться? Не забудьте: у меня немало учеников и последователей, разбросанных по всем краям Галактики. Но есть и другой выход. Я не стану питать к вам никакой злобы, если вы вспомните древний обычай казни в отношении меня.
В ответ раздался раздраженный ропот всего Совета. Председательствующий покраснел от гнева и резко бросил:
– Это уж замечание весьма сомнительного свойства. Мы разговариваем здесь всерьез и вовсе не желаем, чтобы нам напоминали о варварских обычаях далеких предков.
Тревиндор принял этот выговор с поклоном.
– Я только перечислил все существующие возможности. Но мне пришли в голову еще две. Несложно было бы сменить мне образ мышления так, чтобы он не отличался от вашего и не вызывал бы в дальнейшем никаких разногласий.
– Мы уже обсуждали такую возможность. Но были вынуждены ее отвергнуть, несмотря на привлекательность такой идеи: ликвидация вашей личности была бы эквивалентна убийству. И во всей Вселенной есть только пятнадцать человек, чей интеллект превосходит ваш. Так что никакого права на подобное вмешательство у нас нет. Ваше последнее предложение?
– Ну хорошо, приговорить меня к изгнанию в пространстве вы не можете. Но ведь есть и еще альтернатива. Река Времени простирается перед нами в бесконечность, туда, куда только мысль может достать. Пошлите меня вниз по течению этой реки, в тот век, когда, несомненно, наша цивилизация уже не будет существовать. Мне известно, что при помощи Ростоновского поля времени это вы в состоянии сделать.
Наступило тягостное молчание. Не нарушая его, члены Совета передавали свои мнения сложной аналитической машине, которая их взвешивала, сопоставляла и выносила приговор. Наконец слово взял Председатель.
– Решено. Мы отправим вас в такое время, когда Солнце еще будет достаточно ярким, чтобы поддерживать жизнь на Земле, но это время будет достаточно отдалено от нас, чтобы не сохранилось уже никаких следов нашей цивилизации. Разумеется, вы будете снабжены всем необходимым для существования, безопасности и определенного комфорта. Теперь вы можете выйти. Мы пошлем за вами, как только все будет подготовлено.
Тревиндор поклонился и покинул мраморный зал. Никакая стража его не сопровождала. Все равно бежать ему было некуда, даже если бы он на это решился: галактические лайнеры могли пересечь всю Вселенную из конца в конец за какие-нибудь сутки.
В первый и последний раз за свою жизнь Тревиндор стоял на берегу того, что было некогда Тихим океаном, и прислушивался к шуму ветра в листьях того, что звалось когда-то пальмами. В сухом воздухе стареющего мира, не мигая, светила щепотка немногочисленных звезд, разбросанных там и сям в почти пустом углу космоса, через который теперь проходило наше Солнце. В сознании Тревиндора смутно промелькнул вопрос: будут ли они еще светить, когда он вновь увидит небо, в те дни, когда само Солнце станет клониться к могиле?
Зазвенел крохотный коммуникатор, прикрепленный к его запястью. Значит, время настало. Он отвернулся от моря и сосредоточенно зашагал навстречу своей судьбе. Но не успел Тревиндор сделать и десятка шагов, как время-пространство захватило его, и в мгновение его сознание застыло на века, до той поры, пока океаны не отступят и не исчезнут со своего места, пока не пройдут дни Галактической империи и гигантские созвездия не обратятся в прах.
Однако для самого Тревиндора не минуло никакого времени. Он лишь почувствовал, как под ногами влажный прибрежный песок сменился обожженной скалой. Пальмы исчезли, смолк рокот волн. Достаточно было взгляда, чтобы убедиться: самая память о море давно покинула этот иссушенный и умирающий мир. До самого горизонта простирались красные пески и голые камни пустыни, нигде не оживленной хотя бы единым растением. Над головой, в темном небе, позволяющем и среди дня отчетливо видеть звезды, висел незнакомо оранжевый диск Солнца.
И все-таки казалось – даже этот дряхлый мир хранил еще в себе некие остатки жизни. На севере – если север еще только существовал – луч света угрюмо отражался от какого-то металлического сооружения. До него не было и нескольких сот метров, и когда Тревиндор направился в его сторону, он почувствовал странную легкость в ногах, как будто само тяготение ослабело.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
