Однако, несмотря на эту заботу родителей, мальчику жилось далеко не весело. Благодаря суровому характеру родителей, не допускавшему проявлений нежных чувств, в связи с тогдашней системой воспитания, в которой главную роль играли частые телесные наказания, мальчик жил в вечном страхе. От природы пылкий и несколько упрямый, он проявлял иногда дурные наклонности, которые родители старались искоренить не иначе, как мерами строгости. Лютер сам рассказывает, что мать из-за какого-то ореха избила его однажды до крови. В другой раз отец его наказал так сильно, что мальчик бежал из дому и долго не мог потом привыкнуть к отцу и опять полюбить его. “Родители мои, – говорит Лютер, – держали меня сурово, отчего я и сделался робким. Их строгость и суровая жизнь, которую я вел с ними, были причиною того, что я впоследствии ушел в монастырь и сделался монахом. Побуждения их были прекрасны; но они не умели различать особенностей характера (ingеnia), с которыми всегда должны быть соразмеряемы и наказания”.
Жизнь в школе была продолжением домашней. Учителя маленького Мартина отличались еще более бестолковой строгостью, чем родители. Даже в зрелые годы он не мог без ужаса вспомнить о “школьном чистилище, где ученики ничему не научались благодаря частым сечениям, трепету, страху и воплям”. Достаточно сказать, что сам Лютер, несмотря на свои способности и прилежание, за день был 15 раз “знатно исполосован”. Из этого “чистилища”, где он оставался до 14 лет, он вынес-таки очень мало – кроме чтения и письма, научился лишь десяти заповедям, Символу веры, молитве Господней, грамматике и духовному пению.
В такой-то неприглядной обстановке протекли детские годы Лютера. Бедность и лишения только закалили его мужество, приучили к трудолюбию и умеренности, но безотрадная жизнь в угрюмом родительском доме и наводившей ужас школе сделали его робким и запуганным и заставили рано уйти в свой внутренний мир. Набожность родителей придала этому миру религиозную окраску. Но религия не доставляла мальчику никакой отрады. В этом отношении на Лютере, как это часто наблюдалось, сильнее сказалось влияние матери, от которой он усвоил и веру в нечисть, и все мрачные представления латинства. Христос казался ему грозным неумолимым судьей, при одном имени которого мальчик бледнел от страха. “Я постоянно был занят мыслью, – рассказывает Лютер о своем детстве, – сколько мне нужно совершить добрых дел, чтобы умилостивить Христа, от которого, как от неумолимого судьи, как мне говорила мать, многие убегали в монастырь”.
В 1497 году родители отправили четырнадцатилетнего Мартина в Магдебург для поступления в тамошнюю францисканскую школу. Здесь ему жилось еще хуже. Родители были не в состоянии содержать его, и мальчик, предоставленный самому себе, должен был поддерживать свое существование нищенством, обходя со своими товарищами деревенские дворы и распевая псалмы. Подобная жизнь, да еще воспитание под надзором монашества, не могли, конечно, развить в нем более светлое миросозерцание. Магдебург, находившийся под ведением Майнцского архиепископа, представлял картину самого строгого церковного управления и крайнего развития теократических начал средневековой Германии. Нищенствующие монахи, пользуясь выгодами своего положения, отдававшего в их руки воспитание юношей, словом и примером распространяли уважение к иноческому житью и привлекали в свой орден самых избранных учеников. Особенно сильно потрясло душу Лютера одно впечатление, которое не изгладилось из нее и в счастливые дни его жизни.
“Я видел своими глазами, – рассказывает он, – ангальтского принца, бледного, как смерть, измождившего свое тело суровым постом и бдением. Он ходил в монашеском капюшоне, сгибаясь до земли под тяжестью нищенской сумы, и просил хлеба Христа ради, между тем, как впереди шел крепкий здоровый монах, которому в десять раз легче было бы снести его бремя; но благочестивый князь не давал ему сделать это. Кто смотрел на него, невольно приходил в умиление и начинал стыдиться своего светского состояния”.
В Магдебурге Лютер оставался не более года. Отец, узнав о претерпеваемых им лишениях, приказал ему отправиться в Эйзенах: здесь у него было много родственников, и старик рассчитывал, что они окажут поддержку его сыну. Но его надежды не оправдались. Родственники не захотели или не могли помочь молодому Лютеру, и он по-прежнему должен был жить подаянием. Не раз приходилось ему выслушивать отказ, сопровождаемый обидными замечаниями, и возвращаться домой голодным, с пустыми руками. Ему уже приходила в голову мысль отказаться от образования и вернуться к родителям, чтобы, по примеру отца, добывать свой хлеб в рудниках. Наконец судьба сжалилась над ним. Однажды после того, как юный Лютер тщетно стучался в несколько дверей, он остановился, погруженный в грустные думы, у дома богатого гражданина Котта. Жена последнего, Урсула, давно уже обратила внимание на молодого школьника и полюбила его за приятный голос и усердную молитву. В это время она случайно вышла из дому. Увидав печального юношу, она сжалилась над ним, накормила его, а через несколько дней окончательно приняла в свой дом. Это обстоятельство имело громадное и благодетельное влияние на жизнь Лютера. Наконец-то он почувствовал себя свободным от того материального гнета, под которым жил до сих пор. Спокойная обеспеченная жизнь в доме богатых людей, их приветливость и ласка подействовали на него возрождающим образом. Прежняя запуганность и забитость мало-помалу исчезли, и в юноше проснулось бодрое жизнерадостное чувство. В доме Котта он впервые узнал значение семьи, влияние женщины и родительской любви; дома он никогда не знал их мягкого согревающего света. Здесь же в нем проснулось и чувство изящного. Во время одной болезни он самостоятельно выучился играть на флейте и лютне, и с тех пор музыка навсегда осталась его любимым искусством.
Благодетельное влияние новой обстановки сказалось и на его школьных занятиях. Эйзенахская школа была одна из лучших в то время. Ректор ее, Иоганн Требоний, видимо, находился под влиянием гуманистов. Он имел обыкновение, входя в класс, снимать свой докторский берет перед учениками, так как, говорил он, в числе их могли оказаться будущие бургомистры, канцлеры и ученые. После бесчеловечного обращения школьных “палачей” в Мансфельде подобное отношение, конечно, должно было производить сильное впечатление на Лютера. Оно будило в нем чувство собственного достоинства, доверия к своим силам, благородное честолюбие. И действительно, Лютер с жаром предался занятиям и в короткое время не только пополнил многие пробелы прежнего образования, но и опередил всех своих товарищей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
