Совершения такого ужаса Илларион на своих клумбах не желал. Он считал, что ему очень повезло, когда, упустив мышь, мелконоги не впали в депрессию.
Поэтому волшебник оторвал от халата приличный лоскут, молча преподнес его старшей гномихе и ушел в дом, надеясь на то, что чем меньше он будет сталкиваться с беспокойными мигрантами, тем спокойнее и быстрее пройдет то время, пока они будут стоять лагерем в его поместье.
В холле ждало очередное беспокойство: два гнома (те самые, что гонялись за мышью) под командованием старшого раскачивали одноногий резной столик, на котором стояла величественная ваза времен совершенно неизвестной китайской династии Рань.
Илларион вздохнул (это уже раз в десятый за утро, наверное) и закрыл глаза, позволяя редчайшему произведению искусства погибнуть. Звук разбившейся вазы отозвался в сердце обожающего древности волшебника острой болью.
Гномы между тем пропищали радостное "ура!", сгребли золотые, алые и черные осколки в мешки и промчались мимо чародея в сад.
Старшой остановился на минуту напротив бледного, как снег, Иллариона, вновь смерил его неприязненным взглядом и ядовито осведомился:
— Ты чем-то недоволен, верзила?
Маг собрался с духом и лучезарно улыбнулся, хотя ему очень хотелось прорычать что-нибудь гневное и глазами сверкнуть так, чтоб на небе солнце вздрогнуло:
— Вот, узнать хочу: как вам тут нравится?
— Хреново, — поджав губы, ответил старшой. — У тебя на огороде опять брюквы нет.
— Я не люблю брюкву, — сознался Илларион.
— Но мы любим брюкву. Мы! — выпалил гном и поспешил за своими товарищами.
Волшебник щелкнул пальцами, вызывая перо и ежегодник. Через секунду в нем появилась запись про брюкву, которую необходимо было высадить к началу следующей миграции мелконогов. Брюкву, явленную в мир через магию, гномам запрещалось употреблять: от таковой их била зеленоватая сыпь.
Они вообще плохо переносили всплески волшебства. Поэтому Илларион старался воздерживаться от магии, пока мелконоги гостили в его мире…
Утро следующего дня началось не так, как привык крутой волшебник.
Во-первых, проснулся он не из-за того, что солнечные лучи упали на его лицо, а из-за того, что нечто непонятное творилось с его льняной подушкой, полной лебяжьего пуха.
Подняв голову, Илларион обнаружил, что в подушке сделана широкая прореха и через нее штук десять гномов таскают куда-то этот самый лебяжий пух.
— Чё? Барствуешь? — сходу налетел на волшебника старшой гном. — Нам тоже охота! Ишь ты! На пуху! А нам что? Опять на сенниках? Не пойдет!
Илларион смиренно улыбнулся, сполз с кровати и поплелся в ванную, дабы принять душ. Но ванна была занята: в теплой воде резвились, плавая в мыльницах, гномихи и гномыши. Появление мага они встретили оглушительным писком и тут же обстреляли волшебника жидким мылом — запахло лимонником.
Илларион, отплевываясь, задвинул стеклянную шторку и выскочил из ванной.
Вздохнув, щелкнул пальцами, дабы в секунду совершить с самим собой то, на что он любил тратить около часа по утрам: вымылся, почистил зубы, побрился и причесался. И сменил шелковые трусы-боксеры, в которых почивал, на домашний костюм из мягкого льна.
И поплелся, совершенно упав духом, в столовую. Там, по его мнению, уже должен был стоять завтрак на плетеном столике.
Круассаны оказались надкусаны. Все. А еще у кофейника сбоку была просверлена дырочка, и ароматный темный напиток лился на белую скатерть.
Илларион подставил под тонкую струйку свою чашку и достал щипцами кусок рафинада из сахарницы, чуть дернул углом рта, увидав отъеденный уголок.
— Чё? Брезгуешь?! — донеслось сзади.
Маг обернулся: старшой и сотоварищи очень вызывающе тащили к выходу большой кусок слабосоленой семги. По пути бранились друг с другом, проклинали слишком тяжелый для них шмат. На узорчатом паркете оставался пахучий рыбий след. Илларион мысленно попрощался с послеобеденным пивом и опустил надкусанный рафинад в кофе (чашка, между прочим, наполнилась лишь на половину). Затем откинулся на спинку кресла и с грохотом повергся на пол: ножки у сидения оказались подпилены.
Его падение сопровождалось радостным хохотом гномышей и гномих, которые (как оказалось) ждали сего развеселого происшествия, притаившись за сервантом из мореного дуба.
— Все-все! — замахал им старшой. — Положительные эмоции получены! Валите-ка теперь собирать пылевых клещей!
"Положительные эмоции, — думал Илларион, лежа на паркете и рассматривая великолепную роспись на потолке: там белоснежные единороги скакали меж цветущих деревьев, над которыми раскинули крылья золотые жары-птицы. — Как раз мне их и не хватает"…
Он решил, что не станет подниматься.
А зачем? Чтоб опять попасть в какую-нибудь неприятную историю?
Илларион хмыкнул и повернулся на бок.
Увидел, как мелконоги тащат по коридору серебряные вилки и ложки.
"Ну и пусть", — вздохнул чародей и закрыл глаза.
Ему привиделась Моника. Сексуально растрепанная, в прозрачном серебристом пеньюаре; в руках она держала золотое блюдо, полное крупной, спелой клубники…
Илларион невольно всхлипнул и уронил слезу с ресниц.
— Уррра! — проревели у него над ухом.
Открыв глаза, маг увидал старшого гнома. Тот стоял как раз напротив его носа и высоко поднимал небольшую деревянную чашу, в которой мерцала горючая слеза волшебника. Чуть дальше — у упавшего кресла — кричал "ура!" и прыгал от радости весь клан мелконогов.
Илларион сел, подвернув ноги по-турецки, вытер нос и спросил:
— Это вам зачем?
— Не твое дело, верзила! — традиционно грубо ответил старшой и деловито побежал прочь из столовой.
За ним, как утята за уткой, потянулись все остальные.
Один из гномов задержался. Чтоб подарить Иллариону очередной презрительный взгляд и реплику:
— А жрёшь ты, наверно, много…
Уже вечерело, когда крутой маг Илларион возвращался с моря. Сегодня он плавал по Адриатике больше, чем обычно. Даже Пелопоннес обогнул и в Эгейское море наведался. Там как раз штормило, и волшебник знатно покачался на волнах с тамошними русалками и немного снял стресс.
Поэтому в поместье возвращался более-менее бодрым и веселым. Даже песенку шаловливую себе под нос мурлыкал, вспоминая бирюзовые очи и нежные руки морских девиц.
Глухие звуки, очень похожие на бой в тамтамы, заставили его сперва замереть, а потом — двигаться на цыпочках, смиряя дыхание и громкий стук сердца.
Илларион подкрался к клумбе, у которой мелконоги стали лагерем, и осторожно выглянул из-за кипариса, чтоб увидеть, что за мероприятие с барабанами затеяли гномы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
