М-да. Стихи, найденные в постели, как правило, интереснее найденных в архиве. Жалко только, что я их нашел, а не Яну. Что ж, такова сексуальная ориентация многих поэтов – любить стихи и спать с книжками. А я – ещё и библиотекарь. Что уж тут поделаешь…
День четвёртый. Страшный Суд
На следующий день с утра начался семинар авангардной поэзии. Жюри выглядело очень внушительно: седовласый Андрей Фрицман величественно возвышался на костылях в центре расколдобленного ремонтом волошинского дворика и озирал окрестности орлиным взором, поэтесса Лиля Хафизова – красивая, в длинной юбке с разрезом, в шляпке с вуалью – сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и меланхолично помахивала в воздухе дымящейся длинной сигареткой в руке, облаченной в прозрачную перчатку по локоть, а рядом дремал знаменитый литературовед Павел Альтинский, пьяный вдрабодан. Жюри старалось не привлекать к нему внимания. Впрочем, этот человек оставаться в тени не мог.
Перед обсуждением текстов Альтинский глубокомысленно заявил, растягивая слова и болтая головой в воздухе: «Я счастлив… что вы… все… здесь. А меня… здесь… нет. Я… на небе. И с удвово..воль… ствие мотве-ве-чу на ваши во..вопросы. Ик!»
Тут он дернул рукой, закрыл глаза и заснул.
Фрицман прокомментировал: «Вы видите этого человека? Вообще-то это выдающийся критик. Он большой мыслитель. Вот он какой». Впрочем, это и так было понятно.
Атмосфера благоприятствовала поэзии. Оплевание… то есть – обсуждение стихов проходило быстро, профессионально. Мои стихи разобрали тогда, когда Альтинский окончательно утратил над собой контроль, – разобрали нервно и хорошо. Я даже прямо на обсуждении экспромты выдал:
Итоговый отчет Союза писателей мира за последние 500 лет
В чём главная бедаСовременного писателя?Он пишет так много,Что ему катастрофически не хватает бумагиИ читателей
Талант и земельный вопрос
(крик души)
Добрые люди и писатели,Объясните,Зачем нам даются таланты,Если их даже зарыть негде?
Поэт о себе
Я – человек чмокнутый:Когда я родился,Господь поцеловал меня в темечко,Чтобы я стал поэтом,И – сразу стукнул,Чтобы я не гордился.
После обсуждения меня попросили оставить стихи для публикации. Я направился к Дому писателя с сотрудницей музея, которая должна была перебросить тексты с моей флешки на свою. Неожиданно вдалеке показалась зловещая темная шатающаяся фигура… Она удалялась куда-то в голубые дали за городом… Забыв обо всем, сотрудница Дома Поэта побежала за ней. При этом у музейщицы зазвонил телефон, и я услышал, как она кричит в трубку: «Лиля? А? У тебя в музее скандал? Там Альтинский пьяный? А у меня Махнов трезвый, это похуже! Он убредет, куда Макар телят не гонял, а мне потом отвечать!»
Оказывается, Махнов – глава прозаического жюри фестиваля – «главенствовал» на конкурсе под присмотром двух нянечек, которые следили, как бы он не оказался на улице один, ибо именитый писатель не умел ориентироваться в пространстве и мог заблудиться, оставшись без контроля. К сожалению, именно это и произошло. Знаменитый писатель сбежал от присмотра и убрел куда-то в горы. Его нашли через несколько часов, но в работе фестиваля он уже не мог принимать участие. Хорошо, что хоть документы все подписал…
Погода благоприятствовала поэзии. Шагая домой по узким улочкам, мимо увитых диким виноградом стен деревянных домишек, я складывал в уме первое с прибытия в Крым рифмованное стихотворение.
Разноцветна листва над аллеей,Небосвод бесконечно высок,Солнце в небе, как персик, алеет,И течёт нежный солнечный сок.
Осень царствует в листьев расцветке,По-осеннему плачут ручьи,И державное яблоко с веткиУпадает в ладони мои.
Скоро счастье, уставшее плакать,Отразится, как в речке, в судьбе,И мелькнет чьё-то белое платьеМеж теней на осенней тропе.
И, небес вековой собеседник,Я забуду всё прежнее зло.Я пойму: просто Август-наследникНам последнее дарит тепло.
Просто солнце на небе усталоИ решило в пути отдохнуть.Просто сердце глядит в небывалый,Бесконечный, космический путь.
Просто скоро закончится лето,Просто, видно, земле повезло…И я выпью небесного светаЗа последнее в жизни тепло.……………………………………………………………………….
Вернувшись в отель, я рассказал Даше о произошедшем.
– Да, забавные они, поэты… Андрей, расскажи мне, что они пишут? Прочитай, а? Интересно же, – попросила моя смешная спутница.
Я раскрыл купленный недавно «Арион» на первой попавшейся странице и прочел трехстишие:
Похолодало. Носки в шкафуЗашевелились.
– Это что, стихи?
– Это минимализм, Даша.
– Это галиматья! Я лучше пишу, – заявила моя спутница. – Вот послушай:
Никогда не повешаю котика,Потому что я человек.Никогда не позволю наркотики,Потому что я человек…
И ещё полчаса она читала стихи примерно в том же духе.
– Отдай их на Волошинскую премию. Если там мужики толковые, меня наградят.
– Ну а вдруг не наградят? Все ведь бывает…
– Увидишь! Отдай.
– Ну, предложи их жюри сама. Увидишь, что скажут.
– Я не могу, я записать их не сумею. Запиши, отнеси в музей, пусть посмотрят.
– Ну не могу я, Даша!…
– А ты смоги!
Долгая беседа кончилась тем, что я за полчаса написал десяток стихотворений за Дашу и предложил отдать их на конкурс от её имени. Она с радостью согласилась. Чем бы дитя не тешилось, как говорится…
День пятый. Венец славы
Следующее утро я начал с принятия душа. (Море было рядом, но я не додумался сходить на пляж. Чем больше у человека голова, тем крупнее в ней тараканы). Выходя из душевой комнаты, я стал свидетелем незабываемого зрелища – Даши, лежащей полуголой в постели и вслух вспоминающей о своих мужчинах: как ей было с ними хорошо и какие они все козлы, что её бросили. Я ложусь рядом и часа два выслушиваю её, никак не реагируя, затем говорю: «Да-а… Чувствую, тебе мужа надо. Я тебе его найду. Обещаю». Даша замолкает: по-видимому, она все поняла.
Днём начинается «Турнир поэтов» – состязание в написании экспромтов. К сожалению, по каким-то фарш-обжорным обстоятельствам соревнования открываются на час раньше назначенного времени, поэтому я, придя точь-в-точь в указанное в расписании время, успеваю только ко второму туру. Записаться в участники уже нельзя. Поздно.
Сижу в зале, жду, пока за отведенные жюри полчаса конкурсанты пишут экспромты на заданную тему: «Пусть удивляется курортная Европа». Я за полчаса создаю восемь экспромтов. Прочесть их со сцены мне не позволяют. После того, как участники прочитали свои творения, я без разрешения залезаю на сцену и ору в микрофон:
Пусть удивляется курортная Европа,Нам удивляться нечему уже:Мы видели, как здесь по крымским тропамГуляет Макс Волошин… неглиже!
Пусть удивляется курортная Европа,Пусть мирно спит торговая Европа,Пусть злобствует военная Европа,Но Коктебель мы им не отдадим!
Пусть удивляется курортная Европа,Как много наш турист способен слопать.Он из широких достаёт штанин,А итальянец достаёт из узких.Смотри, Евросоюза гражданин,Не провоцируй справедливых русских!
На этом стихотворении один из организаторов турнира наконец-то выпихивает меня со сцены, просит у зала прощения и присуждает главный приз автору трехстишия:
Пусть удивляется курортная Европа,Как вы хотите слышать рифму «…опа»,Но – хренушки!Ведь я – не матерюсь!
Итак, диплом «Турнира поэтов» мной не получен. Но не из таковских я, чтобы сдаваться! Возвращаясь домой, по дороге покупаю для себя, любимого, с десяток почетных грамот в канцелярском магазине. Всю ночь думаю: в какой номинации себя наградить? Учреждаю целый ряд новых премий:
