А может, пора взглянуть на ситуацию с другой стороны и присмотреться к самому Сталину? Но не с точки зрения его ослепления-поглупления и не прибегая к популярной версии для всех времен про «доброго царя и коварных боярах, вводящих государя в заблуждение», а, наоборот, предположить, что правитель действовал осмысленно и преследовал свою затаенную цель.
Возьмем короткий период времени: вечер 21 июня – утро 22 июня 1941 года. Число сообщений о готовящемся ударе со стороны Германии достигло апогея. Вечером 21 июня в кабинете Сталина собрались начальник Генерального штаба Жуков и нарком обороны Тимошенко. Решили написать директиву для войск западных округов с предупреждением о возможной войне. Сохранился черновик Директивы № 1, написанный рукой Жукова. Это позволяет сравнить текст, предложенный начальником Генштаба, с окончательным вариантом. В чем заключалась правка?
Жуков писал о возможном нападении «в ночь на 22.6.41». Кто-то поправил: «Течение 22–23.6.41 возможно внезапное нападение немцев». То есть вместо конкретной даты расплывчатое – то ли 22-е, то ли 23-е…
Жуков писал: «Скрытно занять огневые точки укрепленных районов и полевые сооружения на государственной границе». А кто-то предложил выбросить «Полевые сооружения». И то: зачем нашим храбрым солдатам прятаться в окопах? Пусть встречают снаряды и пули своей широкой грудью.
Кто же этот правщик, снижавший уровень боеготовности приграничных войск, вот бы узнать. И возможность для этого есть. Известно, что именно Сталин настоял на включении в директиву пункта о необходимости опасаться провокаций. Это указание связывало руки командирам: поди пойми – по тебе стреляют в провокационных целях или это настоящая война? Пока не убьют – не поймешь.
Далее. По записи в Журнале посещений известно, что Жуков с Тимошенко покинули кабинет Сталина в 22:20, а текст директивы был сдан в шифровальный отдел Генштаба около полуночи. Получается, прежде чем отправить жизненно важную директиву в войска, отправители попили чайку. А с другой стороны, что удивляться, ведь нападение, как посчитал автор поправки к директиве, могло начаться и 23-го.
Наконец осторожная директива отправлена, и Сталин отправляется спать. Несколько неожиданный ход. Во-первых, Сталин любил работать ночью и раньше пяти утра из кабинета не уходил, а тут война намечается, а его потянуло поспать. Можно, конечно, предположить, что он отправился отдыхать в неурочное для него время, чтобы набраться сил перед тяжелым грядущим днем. Но есть любопытный штрих: он едет на кунцевскую дачу, хотя есть квартира в Кремле. Да, он привык отдыхать на даче, но ведь война на пороге! Не лучше ли быть рядом с пунктом управления страной и вооруженными силами? Тогда бы не пришлось потом ждать, пока он приедет в момент, когда каждая минута – золото. Однако Сталин уезжает.
Жуков в мемуарах описывает, как он, получив сообщение о начале войны, звонил на дачу, как дежурный не хотел тревожить спящего, как Жуков настоял. Наконец вождя разбудили.
«Сталин, тяжело дыша в телефонную трубку, в течение нескольких минут ничего не говорил, а на повторные вопросы ответил: «Это провокация немецких военных. Огня не открывать, чтобы не развязать более широких действий». Свою мысль о провокации немцев Сталин вновь подтвердил, когда он прибыл в ЦК»[6].
Прямо скажем: неумная оценка и гибельное для солдат указание. Но может быть, Жуков клевещет на Сталина и ничего подобного не было? Но в кремлевском кабинете история с «непониманием» ситуации повторилась. На этот раз присутствовали свидетели – Тимошенко и Молотов. Они были живы и слов Жукова не опровергали даже в частных разговорах (а Молотов дожил до 1986 года и много чего рассказывал поэту Ф. Чуеву, издавшему затем книгу «140 бесед с Молотовым»).
Сталин не мог понять, что началась война, до тех пор, пока в половине шестого утра не появился посол Германии Шуленбург и не вручил Молотову официальное заявление о начале войны Германии с СССР.
Спрашивается: Сталин вправду не понимал или делал вид, что не мог уразуметь очевидное? А что, если всё, начиная с написания директивы, его отъезда на дачу, чтобы не беспокоили новой информацией, его долгое молчание и натужное дыхание в телефонную трубку, все последующее «моя твоя не понимай» являлось игрой, а на деле все Сталин прекрасно понимал, как и полагается умному и хитрому политику, склонному к комбинационной, многоходовой политической игре, в которой он зарекомендовал себя настоящим гроссмейстером? Неужели такой человек, обыгравший Ленина и Троцкого, Черчилля и Рузвельта, продул в шашки Гитлеру?.. Хотелось бы услышать иное объяснение поведения Сталина в ночь на 22 июня. А пока продолжим.
В дневнике генерального секретаря исполкома Коминтерна Г. Димитрова 21 июня 1941 года записано:
«– Слухи о предстоящем нападении множатся со всех сторон… Звонил утром Молотову. Просил, чтобы переговорили с Иос. Виссарионовичем о положении.
– Мол(отов): «Положение неясно. Ведется большая игра…»[7]
Итак, велась большая игра. Но что за игру затеял режиссер и актер по совместительству Иосиф Сталин?
Неожиданно ниточка из клубка обнаружилась в книге воспоминаний И. Стаднюка «Исповедь сталиниста» – автора нашумевшего в 70-х годах романа «Война» (в ней впервые за многие годы на страницы книги был выведен Сталин).
Стаднюк неоднократно встречался с Молотовым, чтобы уточнить детали сцен в Кремле, и тот охотно делился информацией о событиях в верхах. Рассказал Вячеслав Михайлович и о том, как проходила ночь с 21 на 22 июня.
По словам Молотова, 22 июня 1941 года между двумя и тремя часами ночи ему позвонил германский посол фон Шуленбург и попросил срочно принять для вручения важнейшего документа. Стало ясно, что ночной визит может быть связан лишь с объявлением войны. Согласовав встречу с послом, Молотов позвонил Сталину на дачу. Сталин приказал принять посла только после того, как военные доложат, что вторжение началось.
Решение было понятным и обоснованным. Гитлер хотел остаться «чистеньким». Мол, война официально объявлена до начала боевых действий, как и полагается по нормам международного права. Потом, уже в наше время, В. Суворов и тут сделал сенсационное открытие: мол, советским людям солгали, будто германская армия напала без объявления войны. Гитлер объявил войну вовремя, и потому вины на нем нет. «Открытие» подхватили, и пошло по книгам: Германия войну объявляла… объявляла… Авторы будто не знают: война Германией, равно как и Японией, объявлялась в момент нападения и потому это было чистой формальностью, тогда как в международной практике было принято объявлять войну заранее. Так поступили великие державы в 1914 году, так сделали Англия и Франция в сентябре 1939 года. Предварительное объявление войны позволяет приготовиться не столько солдатам, сколько гражданскому населению. Узнав о скорой войне, они имеют время увезти хотя бы детей из зоны боевых действий. То есть предварительное объявление войны не столько военная, сколько гуманитарная мера. Иначе представьте ситуацию: вас будят среди ночи, вы видите человека, приставившего нож к вашему горлу. «Сейчас грабить буду», – объявляет он. Предупредил ведь, какие могут быть претензии? Так что справедливо затем пели на мотив «Синего платочка»: «22 июня ровно в 4 часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война». Потому Сталин был прав, приказав не принимать ловкого Шуленбурга раньше времени. Но вернемся от защитников рейха к действующим лицам разыгравшейся драмы.
Стаднюк спросил о нестыковке с мемуарами Жукова.
«– …Уважаемый маршал пишет, что он, получив известие о начале немцами военных действий, с трудом заставил по телефону охранника Сталина разбудить его.
– Я тоже об этом размышлял, – перебил меня Молотов. – Полагаю, что дежурный генерал охраны Сталина, получив звонок Жукова, не доложил ему, что Сталин уехал. Не полагалось. И в это же время Сталин позвонил Жукову, тоже не сказав ему, что он в Кремле…»[8]
А что дальше? Может, Сталин приказал обзвонить штабы приграничных округов и сообщить, что война вот-вот начнется? Ничего подобного, вместо этого Сталин предпочел провести совещание. В его кабинете собрались Жуков с Тимошенко, Молотов, Ворошилов.
Казалось бы, Сталин должен был рассказать о визите германского посла, объявить присутствующим, что это означает, и поставить четкие задачи. Однако разыгралось совершенно иное действо. Слово Жукову.
«В 4 часов 30 минут утра все вызванные члены политбюро были в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.
И.В. Сталин был бледен… Он сказал:
– Надо срочно позвонить в германское посольство.
В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.
Принять посла было поручено В.М. Молотову.
…Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М. Молотов:
– Германское правительство объявило нам войну.
