Корчмарь заскрежетал зубами так, что эхо прокатилось по комнате.
- Нет у тебя славных жирненьких курочек, искусно начиненных овощами, которые своим видом возбуждали еретические желания, нет их больше у тебя...
Матеуш схватился за голову и стал биться о дощатый пол. А брат Макарий, уставившись в висевшие у печи копчености, вычитывал свой акафист дальше:
- Нет и фаршированных поросяток, приправленных изюмом и заморскими кореньями...
- Хватит, хватит! - взвыл Матеуш. - Спасай меня, отче, только не такими речами.
Брат Макарий прикинулся чрезвычайно удивленным.
- Не такими речами? Ну, я еще и помолюсь за тебя, придет время.
Корчмарь вскочил, поцеловал руку квестарю и воскликнул:
- Врал я, преподобный отче, врал, как сивый мерин! Все у меня есть, - и он обвел рукой по избе. - Есть самые лучшие вина, есть крепкий и душистый липовый мед, что помнит еще моего деда, есть и пиво из самого лучшего хмеля. А закусить - все, что душа пожелает. Ешь, отче, и пей, не побрезгуй угощеньем. Что захочешь, то и кушай, ничего я с тебя не возьму.
- Вот и чудо свершилось, - захлопал в ладоши брат Макарий.
Матеуш молитвенно сложил руки.
- Только, отче преподобный, расскажи всем и каждому, что у меня всего вволю и что я могу принять кого угодно, хоть самого милостивого короля.
- Светлейший король воюет в Лифляндии, так что на его аппетит ты не очень рассчитывай.
- Поговори с другими достойными панами. Я всем сумею угодить.
- Не знаю, смогу ли я убедить их, - вздохнул квестарь.
- Отче преподобный, - рыдал Матеуш, - ты можешь даже дьявола изгнать из человека, как только что выгнал из меня, так уж постарайся восстановить, доброе имя честного человека.
- Но так о тебе думают, брат мой, многие люди, - издевался брат Макарий.
- Ничего, ты расскажи всем, что видел своими глазами.
- О боже, глаза так ошибаются, - вновь вздохнул квестарь.
- Зато брюхо не ошибется! - весело добавил Матеуш, обрадованный благоприятным оборотом дела.
- Да, - согласился и брат Макарий, - вот это верно: брюхо не ошибется.
- Войтек! - крикнул Матеуш. - Иди сюда, чертово отродье, да поживее!
Из-за печи появился дюжий парень, грязный и оборванный, с соломой в волосах, словно его на гумне молотили.
- Войтек, скотина ты несчастная, прислужи святому отцу!
И тут же: на столе - появились кубки и жбаны, а в очаге громко затрещали дрова.
Квестарь с Матеушем хлебнули меду, и сразу же приятное тепло разлилось у них по всему телу.
- А почему, - подозрительно опросил Матеуш, - к Мойше не заезжают, если считают, что я обеднел? - И корчмарь уставился хитрыми глазками на квестаря: Матеушу вдруг стало жаль всего обещанного.
- Почему? - повторил брат Макарий, отирая рот тыльной стороной руки и аппетитно чавкая. - Да все потому, что он еврей. Вера у него не наша, не христианская. Разве ты не слышал про беспорядки, что недавно были в Кракове? Там много евреев побили и разорили их кладбище. А может быть и потому, что не хотят тебя еще больше позорить, ведь слава о тебе идет по всей Речи Посполитой.
- Что правда то правда, - согласился польщенный Матеуш и вновь наполнил кубки, которые они немедленно осушили.
Внезапно двери распахнулись настежь, и в полутемную комнату вошли два незнакомца.
- Эй! - крикнул один из них. - Что вас тут чума всех свалила? Почему такая темень?
Матеуш подбежал к печи, зажег головню и засунул ее за потолочную балку. Слабый свет разлился по комнате. Брат Макарий внимательно оглядел новых гостей. Это были приземистый шляхтич с шаровидным животом и сопровождавший его тщедушный юноша, одетый по-городскому.
Шляхтич широко расставил ноги, заложил руки за пояс и тоненьким голоском пропел:
- Я Онуфрий Гемба, герба Доливай, и поэтому меня должны обслужить быстро и хорошо. Как это будет по-латыни, пан ученый?
Худой, как жердь, спутник шляхтича степенно произнес:
- Bis dat, qui cito dat. Дающий быстро дает вдвойне.
- Вот именно, - кивнул шляхтич в знак согласия и удобно развалился на скамье.
- Пить и есть!
Корчмарь почтительно поклонился и побежал за Войтеком, который исчез, будто сквозь землю провалился.
Брат Макарий, спокойно потягивая мед, благодарил судьбу. Пан Гемба обратился к нему:
- А ты, поп, кто таков?
- Бедный монастырский служка, убогий квестарь у отцов-кармелитов, на одном месте долго не засиживаюсь, где день, где ночь - вот и сутки прочь, поклонился брат Макарий с добродушной улыбкой.
- Это твой собрат, - сказал шляхтич своему щуплому спутнику.
Тот сложил руки на груди и закрыл глаза. Пан Гемба вновь обратился к квестарю:
- Это пан Литера, муж ученый, служит мне, помогая моей голове своими научными изречениями. За это он может и выпить и закусить, чего только пожелает. У меня хватит денег на такие... как их там?
- Expensa, - подсказал пан Литера, - расходы.
- Вот именно. Как раз это я и хотел сказать.
- Очень, очень приятно познакомиться с панами, потому что я хоть и незнатного рода, но думаю, что вы не побрезгуете беседой с бедным человеком.
- Посмотрим, - пробормотал шляхтич и подвинулся к жбану, который тем временем ловко поставил на стол Матеуш.
- Дайте и ему, - показал пан Гемба на своего спутника, выпив залпом кубок и наливая другой.
Пан Литера жадно присосался к посудине. Сопя от удовольствия, они быстро опустошали содержимое жбанов.
Брат Макарий занялся жарким. Кусок бараньей ножки, сильно натертый чесноком, политый соусом из кореньев, распространял вокруг тонкий аромат, от которого сводило челюсти. Более изысканное блюдо трудно было представить. Мясо просто таяло во рту и возбуждало благородную жажду, утоляемую, густым пивом, приятным как амброзия, а оно в свою очередь вызывало волчий аппетит, вновь сменявшийся приятной жаждой. Очаг пылал вовсю, и, искры с треском летели в разные стороны. Матеуш подбросил в огонь несколько веток можжевельника, и курную избу заволокло дымкой, такой приятной и душистой, что казалось, будто ужин происходит в небесах, где к прелести выпивки присоединяется блаженство общения со святыми всех чинов. Пан Гемба, осушив объемистую посудину, распустил пояс, швырнул в угол шапку, снял сапоги и, задыхаясь от восторга, полученного от первой встречи с жбаном, спросил квестаря:
- Ты зачем, ваше преподобие, носишь монашескую рясу? Не затем ли, чтобы пробраться ближе к богу, а еще поближе - к денежкам?
Брат Макарий отложил огромный кусок баранины и, не обращая внимания на стекавший по бороде жир, ответил:
- Угадал, милый пан, словно в воду глядел. Нет ничего лучше этих двух вещей для человека: полного кошелька и души, преисполненной милостью божьей.
- Ну, что ты на это скажешь? - обратился пан Гемба к своему секретарю.
Тот благоговейно вознес очи к потолку и ответил:
- Он богохульствует. За такую ересь ждет тебя кара a vindice manu Dei. Perdito tua ex te1 /... от карающей десницы божьей. Погибель твоя от тебя самого (лат. )/.
- Вот именно, - поддакнул пан Гемба, но тут же добавил: - Ничего я не понял из того, что ты сказал.
Пан Литера, сложив на груди руки, пребывал в небесах.
- Не печалься об этом, милый пан, - засмеялся квестарь, поднимая кубок с вином, - Латынь тем-то и хороша, что ее не надо понимать. Лишь бы балакать на ней.
- Ты прав, - согласился шляхтич, - умному такая премудрость ни к чему. Поэтому-то я взял из семинария вот этого брата Ипполита и сделал его своим секретарем. Таким видным особам, как я, не к лицу заниматься глупостями.
Беседа прекратилась, так как Матеуш, помня советы квестаря, старался что было сил показать все великолепие своей кухни. Вошел Войтек, сгибаясь под тяжестью поросенка, хитроумно разукрашенного гарниром в сдобренного приправами из кореньев, один запах которых туманил голову. Когда поджаренная корочка захрустела на зубах, а выдержанное венгерское улучшило к тому же вкус чудесного жаркого, наступила полнейшая тишина, и только отдаленный лай собак, доносившийся с поля, да ветер, завывавший в ветвях деревьев, напоминали о существовании внешнего мира. Справившись лишь с половиной поросенка, приятели вынуждены были сдаться. Для передышки они еще раз приложились к жбану с вином.
- Уф-ф! - перевел дух пан Гемба. - Неплохо жить на свете.
- Да, совсем неплохо, - подтвердил брат Макарий.
- Ты, братец, вижу, выпить не дурак, как и я, - начал философствовать шляхтич, - хоть ты и низкого рода. Странно, что природа уравняла нас в этом отношении.
Квестарь беспомощно развел руками.
- Полный кувшин меда я всегда ценю выше добродетели воздержания. Ведь эта посудина позволяет человеку согрешить, а стало быть, и покаяться, восплакать над грехам" своими, а это, как всем известно, - прямой путь на небо, к вечному блаженству.
- Неплохо сказано, а? - толкнул шляхтич в бок своего секретаря.
Пан Литера встал и единым духом выпалил:
- Omnium animi sunt immortales, sed bonum for-tiumque divini / Души всех бессмертны, но у добрых а мужественных людей они божественны (лат. )/.
