Сита приподнял косматую бровь.
— За эти годы ты научился риторике, центурион.
— Это не риторика, Сита, а цинизм. Цинизм человека, который слишком часто сталкивался с политическими махинациями за кулисами военных действий.
Лысая голова склонилась в знак согласия.
— Политику надо оставить политикам, а армию — солдатам. Тут ты совершенно прав. И насчет Агриколы, надеюсь, ты тоже прав. Мне осталось пять месяцев до увольнения. Не хотел бы провести их в месиве сражений. Однако, хотя Фронтин и оттеснил силлуров к югу, с гор просочились слухи о союзе между северными федерациями.
Сита посмотрел на запад. Его взгляд был устремлен не на двадцатифутовые стены из красного песчаника, неясно вырисовывающиеся за амфитеатром, а дальше. На предгорья, за которыми лежали таинственные горы — владения последнего не подчинившегося власти Рима племени, воинственного и враждебного. За ним нужен был глаз да глаз — задача такая же насущная, как и стремление императора контролировать минеральные ресурсы на их территории.
Дикая горная страна, земля рек и скал. Завоевать эту землю будет непросто, по крайней мере, обычными способами…
— Они там окопались, — продолжил Сита, — и укрепляются. Весной на одну из их деревень был кавалерийский налет — прощальный жест Фронтина. Как ни странно, они до сих пор не отомстили. Мне кажется, эти ублюдки специально выжидают. Они знают, что прибывает новый наместник. Когда они ударят, а они это сделают, то будет и месть, и проверка Агриколы. Летом, зимой или весной, центурион, когда бы это ни случилось… мы выступим.
Нет, этого не будет, если план Агриколы удастся, подумал Гален и нарочито беспечно пожал плечами.
— Что ж, — произнес он вслух, — тогда придется выступить.
Руфус Сита посмотрел на худое, бронзовое от загара лицо своего бывшего и настоящего командира. Десять лет, конечно, могут изменить человека, но что-то в нем было не так…
— Возвращайся в казармы, Сита, — прервал его мысли голос Мавриция. Четвертый сегодня посылает отряд за фуражом. Пойдешь ты с Фацилом, испанец Друз и шесть новобранцев. Командовать буду я.
Руфус не мог сдержать своего удивления.
— Только десять человек? — прошептал он.
— Ты что, обсуждаешь приказы, солдат? — Холодок в голосе Мавриция ясно показывал неуместность дальнейших замечаний. Руфус кивнул головой.
После этого молчаливого ответа Мавриций развернулся и зашагал к центру арены, где Фацил и другие бойцы все еще упражнялись в фехтовании.
Готовь вещички, Фацил, подумал Руфус и вновь мысленно вернулся к странному поведению Мавриция. Центурион когорты… Центурион когорты не возглавляет фуражный, разведывательный или какой-либо еще патруль. В подчинении Мавриция было пять младших офицеров. Насколько Руфус знал, только один из них не был в строю — лежал в больничном бараке с язвой на ноге. Из оставшихся можно было послать любого. И потом, количество и состав патруля: всего десять человек и шестеро еще не участвовали в боях. Мавр, должно быть, сошел с ума! Неизвестно, что их может ждать в однодневном переходе по горам, да еще с гружеными мулами. Местные военные отряды нередко устраивали засады на отряды фуражиров. Иногда они брали пленных, но чаще — нет. Великий Митра! Неужели Мавриций хочет, чтобы их убили, или что-нибудь еще похуже?!
— Он ублюдок, этот тип.
Руфус поднял голову. Незнакомый голос принадлежал блондину-новобранцу. Держа шлем в руке, он стоял вместе с двумя товарищами, смотря на Руфуса с ухмылкой, и кивал в сторону удаляющегося Мавриция.
— И на чем ты основываешь свое мнение, рекрут?
Юноша удивленно шагнул назад. Ухмылка исчезла с его лица.
— Я задал тебе вопрос, мальчик. Что дает тебе право судить его? Годы службы под штандартами Орла или особые знаки отличия на груди? — Руфус взглядом указал на доспехи юноши, покрытые потом и грязью, без медальонов и знаков отличия, которые носил он сам, гордые символы славы, завоеванные в боях.
— Я… Я слышал, как он с тобой разговаривал. Я просто подумал, что ты…
— Ты решил, что я соглашусь с тобой. Небольшое сочувствие между подчиненными, не так ли? Тебе придется многому научиться, мальчик. Например, держать язык за зубами и беречь свой зад. Мавриций был прав, что дал тебе пинка. Здорово он тебя, а?
От этого, явно издевательского напоминания о преподанном уроке юноша покраснел от смущения. Однако Руфус еще не закончил.
— Прежде чем говорить о человеке плохо, нужно знать, о ком ты говоришь. — Он взглянул на новобранцев. — Я отдал Орлам двадцать пять лет и знавал тысячу, а, может быть, и больше офицеров. И среди всех предпочел бы иметь за спиной только его. Несмотря на случившееся сегодня, он не злоупотребляет тростью, как некоторые. И он никогда не спрашивает со своих людей больше того, что готов дать сам. Я служил под его командой во время еврейского бунта в Палестине. Их было двадцать на одного нашего, но мы выдержали атаку и отбросили их. После победы легату принесли щит Мавриция. Теперь легат — римский император, но тогда он командовал легионом.
Руфус сделал паузу, чтобы дать почувствовать все значение своего рассказа.
— Веспасиан лично пересчитал отверстия в щите. Их было больше сотни. И тогда за верную службу себе и Империи Веспасиан произвел Мавриция из младшего центуриона седьмой когорты в старшего шестой. Это, ребята, повышение на двенадцать ступеней, если вы еще не успели познакомиться с системой рангов, а обычно повышают только на одну ступень. Человек, способный так подняться по служебной лестнице, встречается крайне редко. А ведь ему было в то время всего двадцать два года. — Руфус криво усмехнулся. — В тот день, когда они считали дыры в его щите, они подсчитали еще кое-что. Потери. Потери в его отряде были вдвое меньше, чем в любой другой центурии, участвовавшей в битве. Так что, идите и продолжайте ненавидеть его. Тогда вы научитесь тому, чему Мавриций должен научить вас. Когда для вас настанет день первой битвы, вы прижметесь к нему, как младенец к мамке и, может быть, останетесь в живых и расскажете тогда эту историю какому-нибудь крикуну-новобранцу, не способному узнать лучшего из лучших при одном взгляде на него. — Насмешливо хрюкнув, Руфус отошел.
Примолкшие новобранцы смотрели ему вслед, но затем вновь загалдели. Смеясь и толкаясь, они пытались показать свое безразличие к яростному отпору, который только что получили.
— Не обращай внимания на седобородого, Гай, — утешил один из них блондина.
— Ставлю свое месячное жалованье, что всякий раз, когда старый медведь рассказывает эту историю, количество дыр в щите увеличивается вдесятеро!
