Иногда мы ездили в электричке с тетушкой, и это тоже было по-своему увлекательно. Дело в том, что с тетушкой в электричке довольно часто пытались познакомиться мужчины. Наблюдать за развитием – вернее, крахом их попыток было очень интересно. Иногда тетушка просто молча их игнорировала, а иногда случалось что-нибудь неожиданное. Так, однажды она читала очень толстую книжку – она называлась «Война и мир», и дедушка читал нам отрывки из нее, – а какой-то мужчина в бороде и с очень большим рюкзаком, сидящий напротив, говорил ей о том, какая она красивая. Он делал это долго и занудно, употребляя какие-то незнакомые нам слова. Тетушка довольно долго никак на происходящее не реагировала, и мы уже успели заскучать, как вдруг после каких-то его слов, которые мы не разобрали, вздохнула, закрыла книжку и аккуратно ударила ею мужчину по голове. Нам это понравилось. Мне – потому что я тоже иногда так поступала с мальчиками, а Мелкому просто нравились неожиданности.
В первый майский приезд на дачу нужно было переделать кучу дел. Бабушка мыла дом и сушила на солнце, разложив на крыше теплиц, одеяла и подушки. Дедушка собирал старые листья и белил яблони. Кошка отправлялась под дом ловить мышей. Найда откапывала какие-то кости, которые запасла еще прошлым летом, а мы с Мелким помогали всем понемногу. К вечеру, когда мы все пахли костром, известкой, мылом и землей, бабушка отправлялась к соседям договариваться о бане. После бани мы ужинали и топили печку, а бабушка стелила всем постели. После этого бабушка с дедушкой курили на крыльце (вернее, курила только бабушка, а дедушка просто сидел рядом), и мы ложились спать. На даче темнело совсем не так, как в городе: сумерки были долгие, сиреневые и густые, пахло лесом и землей, было слышно, как где-то далеко идут поезда. Печь потрескивала, а дом чуть-чуть скрипел, и от этого казалось, что он как корабль на ветру. На потолке, который дедушка сделал из досок, виднелись прожилки и следы от сучков, которые складывались в узоры. Засыпать среди этих запахов и звуков было сладко и счастливо.
Обычно я просыпалась раньше Мелкого и первым делом выбегала на крыльцо. Крыльцо было залито солнцем, но доски были еще холодные. Ступать по ним босыми ногами было прохладно и зябко, но тело быстро согревалось на солнце. Было хорошо потянуться во весь рост и добежать по холодной солнечной доске до калитки. Потом я возвращалась в дом, будила спящего, окутанного одеялами Мелкого, и мы шли за водой. Водопровод у нас был, но считалось, что вода, взятая из баков, которые находились неподалеку от нашего участка, вкуснее. Баки были огромные, а вода в них ледяная. После этого мы помогали бабушке собирать на веранде завтрак и обсуждали планы на день. Наши с Мелким планы всегда включали обход соседей.
Сначала мы проверяли, кто из наших друзей уже приехал. Друзей было двое: Виталька жил через один дом от нас, а Серый – далеко, в соседнем садоводстве, которое было расположено ближе к лесу. На майские праздники они обычно не приезжали, но мы на всякий случай сначала заглядывали к ним. Потом мы шли проверять знакомых бабушек. Бабушек было много, садоводство состояло преимущественно из них. С некоторыми мы дружили и скучали по ним зимой. Особенно мы любили бабу Иру и бабу Любу.
Дедушка говорил, что они мать и дочь. Наверное, это была правда, хотя возраста настолько старых людей мы не различали. И баба Ира, и баба Люба находились далеко за пределами древности, то есть были значительно старше дедушки с бабушкой. Определять возраст таких людей умели только взрослые. И баба Ира, и баба Люба всегда носили платочки, умели прясть – и даже научили нашу маму, и делали квас на хлебе: трехлитровые банки, наполненные золотисто-желтой жидкостью, в которой плавали кусочки и корочки хлеба, стояли на специальной лавочке около их дома. Еще у них всегда были маленькие сухарики из черного хлеба, густо посыпанные солью.
Участок бабы Иры и бабы Любы отличался от всех прочих участков в нашем садоводстве, потому что у них не росло полезных овощей, а только цветы и смородина. Мы думали, это потому, что бабушки очень старенькие и у них уже нет сил и времени на полезное, а есть только на любимое и красивое. Ведь чтобы выращивать полезное, нужно было все время работать, как все остальные люди в садоводстве, а цветы, которые у них росли, – ромашки, дельфиниум и анютины глазки – росли просто так и просто для красоты.
У нас тоже были цветы, но не так много, потому что все место занимали овощи. Правда, у нас было очень много колокольчиков, которые по-настоящему назывались «водосбор». Колокольчики были самых невероятных цветов, не только синие с желтым, как в лесу, но и розовые, фиолетовые и красные. Их разводил дедушка. А еще у нас были ландыши, они росли в старой автомобильной шине, вкопанной в землю, жарки в тени около дома, ярко-оранжевые и светящиеся, и лилии-«саранки». Все эти цветы дедушка специально выкопал в лесу и посадил перед домом рядом с зарослями ночной фиалки. Другие бабушки в нашем садоводстве выращивали астры и гладиолусы. Они мне не очень нравились, но когда я пошла в школу, дедушка выделил специальную грядку и посадил их, чтобы на первое сентября у меня был букет для учительницы. Это были школьные цветы – пышные, громоздкие и осенние. Они росли аккуратными скучными рядами на грядке, как какая-нибудь свекла или капуста, и совсем не пахли. Единственное, что в них было интересного, – название. Красно-желтые гладиолусы с фиолетовой серединкой почему-то назывались «Улыбка Гагарина», а огромные фиолетовые астры, кончики лепестков которых были серого цвета, – «Седая дама».
Кроме бабы Иры и бабы Любы были другие бабушки, с которыми мы просто приятельствовали: беседовали, но, как правило, не принимали приглашения зайти. Однако иногда они очень просили, и мы соглашались. В тот день мы пришли вечером. На крыльце сидело несколько бабушек, и они помахали нам, приглашая войти. Они спросили о здоровье бабушки с дедушкой, попросили передать им привет и обещали как-нибудь зайти, потом поинтересовались нашими делами и выдали мне и Мелкому по конфете-подушечке. Мы уже собрались уходить, как вдруг одна из бабушек сказала: «Ребятишки, пописайте мне на ногу, а то суставы что-то мучают». Мы окаменели от ужаса. Она сказала это так, как будто это предложение было абсолютно нормальным, а не свидетельствовало о том, что она, по всей видимости, только что сошла с ума. Мы не могли сдвинуться с места, а старушки совершенно спокойно на нас смотрели.
Первым пришел в себя Мелкий, он схватил меня за руку и потащил к калитке. Мы развернулись и побежали. Убегая, мы слышали недоуменные голоса бабушек, но боялись оглянуться: вдруг они гонятся за нами? Задыхающиеся и мокрые от бега и страха, мы влетели на веранду. Бабушка, которая чистила картошку к ужину, и дедушка, чинивший сломанную лампу, удивленно посмотрели на нас. Я едва смогла произнести: «Они сошли с ума!». И мы, перебивая друг друга, рассказали об ужасных событиях. Бабушка с дедушкой переглянулась. Бабушка нахмурилась, отложила недочищенную картофелину, взяла свои сигареты и сказала дедушке:
– Пойду поговорю с ними. А ты пока объясни детям, что такое уринотерапия.
– Но я… – запротестовал было дедушка.
– Хочешь сам пойти поговорить об этом? – перебила его бабушка.
Возможно, дедушка предпочел бы этот вариант, но когда бабушка была в таком настроении, с ней не осмеливался спорить никто, даже Найда. А то, что бабушка была именно в этом настроении, было очевидно не только по ее лицу, но и по тому, что она решила отложить ужин, а также явно собиралась закурить прямо по дороге, чего обычно никогда не делала.
Бабушка стремительно вышла, мы почти отдышались, и дедушка принялся объяснять нам, что такое уринотерапия. После его объяснений наше мнение о том, что соседки сошли с ума, значительно окрепло. На протяжении всего лета мы обходили их участки стороной. Мало ли что могло прийти в голову людям, которые верили в это и, главное, не стеснялись эту веру демонстрировать?
Когда бабушка с дедушкой уходили в отпуск, мы переезжали на дачу окончательно. Жизнь на даче состояла из самых разных дней. Были дни яркие, наполненные приключениями, бегом, солнцем и содранными коленками. Такие дни мы с мальчиками проводили в лесу – преимущественно на деревьях, или на речке – преимущественно в воде. В такие дни мы всегда опаздывали домой, появляясь только в сумерках, грязные, усталые и немного ободранные. Каждый год кто-нибудь из нашей компании получал травмы. Один раз я, упав с дерева, сломала руку, в следующем году Мелкий, ехавший на багажнике Виталькиного велосипеда, засунул ступню в колесо и порвал связки. Еще через год пришла очередь Витальки – мы жгли пакеты, и один из горящих пакетов упал ему на ногу. Серый обычно отделывался менее серьезными, но зато гораздо более частыми травмами.
Именно в один из таких дней мы с Серым прыгали с сарая. Делать это было строжайше и многократно запрещено дедушкой, потому что сарай был очень высокий, но мы не смогли удержаться. Увы, в этот раз дедушка, скрытый кустами малины, стал свидетелем этого действа. Он подождал, пока мы оба спрыгнули, а потом отшлепал нас. Я снесла это молча, однако Серый в процессе негодующе сообщил дедушке, что тот не имеет права шлепать людей, потому что в Конституции СССР написано… Папа Серого был юристом, и иногда он любил прибегать к таким неординарным способам убеждения. Однако на дедушку это не подействовало. Было видно, что Конституция СССР в сфере воспитания детей для него не авторитет. Закончив, дедушка вернулся к малине, а мы побрели к бабушке, чтобы утешиться какой-нибудь едой.
