— Тес… Все можно. — Сказано было шепотом, и Иванов прямо сидя начал стаскивать с себя штаны.
Она встала и, опершись о дверной косяк, наблюдала за его лихорадочным раздеванием.
Иванов запутался в штанине и чуть было не грохнулся на палас. Наконец остался в трусах, мысленно благодаря судьбу, что именно сегодня надел свежее белье. Есть, значит. Бог. Он все видит. Он все знает, что и как.
— А вы? — заметил он наконец, что девица как стояла опершись о косяк, так и стоит, загадочно улыбаясь.
Под полупрозрачной тканью смутно угадывались интимные части её тела.
— Сюрприз… — сказала она и поманила его в спальню.
Какие ещё там сюрпризы? Быстрее. Быстрее под одеяло. И… И… И… Буря чувств привела его в полуисступление. Игра стоила свеч. Да пропади они все пропадом со своей моралью. Он готов был поиметь хоть бегемота, хоть курицу.
А перед ним стояла женщина в просвечивающем пеньюаре.
Вот она медленно, плавными движениями сбросила пеньюар с плеча. Потом ещё движение. И вот уже стал виден бюстгальтер… Фу, слово какое придумали. Все равно что аллигатор… Ниже был пояс с чулками. Чулки прочь. Сам пояс тоже. Под поясом ажурные трусики. Но сначала аллигатор. Груди совсем нет. И черт с ней. Трусы долой… Что-то там розовеет в райских кущах? Член? Ну и хрен с ним.
— Ну иди же сюда, иди… — свистящим шепотом позвал Иванов, которому теперь было что бегемот, что птица…
Он все делал так, словно практиковался до этого момента целую жизнь. Ждал, надеялся и верил. Какая к черту Виолетка! Разве можно так с Виолеткой? Да она против этого парня плюнуть и растереть.
В этот день Иванов понял, какой он мужчина.
Глава 2
В это утро от Ольги Максимовны ушел мужик. Вот так запросто. Взял и ушел. Нет, не то чтобы совсем без слов. Он сказал что-то вроде «пора и честь знать» — и ушел. Да и то, к слову будет сказано, она обиделась не сильно. А ведь могла. Ольге Максимовне чуть за сорок. Держится молодцом, потому что держаться надо. Учреждение, в котором она имела счастье служить, вопреки всем законам рыночной экономики, не сокращалось, а, наоборот, распухало. И распухало за счет наглых, молодых девиц со скверным произношением и бедным словарным запасом, зато с богатыми бюстами и крепкими ногами в черном. Тут даже знание трех европейских языков и вшивой латыни не вывезет. Кому нужна латынь, когда нет денег на пластику груди и подтяжку защечных мешочков.
Ольга Максимовна поджарила себе глазунью, поковыряла в ней вилкой и глубоко вздохнула. Мужика она сняла на презентации, куда (видимо, в последний раз) повел её шеф. Что в последний, она кожей почувствовала. Женщины это чувствуют. Так же как уход мужика. Покажите ей ту, для которой уход мужика будет громом среди ясного неба. Она скажет — это не женщина. Это тетёха. Ну да бог с ним, с мужиком. Наверное, семья есть. Дети. А он закуролесил на неделю. Они с ним практически не вылезали из кровати. Только на кухню к холодильнику. Благо набила его, будто знала. Да ещё Тишку выводила на воздух. Нет, все-таки она ещё поборется за место под солнцем. Если шефу надо, найдет себе вторую секретаршу. Безъязыкую, но грудастую и жо… Ольга Максимовна оборвала себя.
Она поднялась и вернулась в спальню к большому, во всю стену, зеркалу. Скинула ночнушку. Нет. Еще очень даже ничего, а если чуть задернуть шторы, то вообще на любителя в самый раз. Значит, поборемся.
Ольга Максимовна повеселела, накинула тренировочный «Nike» и дубленочку — все-таки середина марта — и вывела своего бассета Тишку на лестничную площадку. Пес рвался с поводка, бил себе по щекам ушами и радостно взвизгивал. Он любил общество только своей хозяйки, и все другие мужчины в доме воспринимались им как скучное, но неизбежное зло. Лично ему суки были не нужны с детства. Об этом позаботились.
Но вот и улица, вот и простор. Прямо за домом-кораблем пустырь. В официальных сводках он значится как парк. Ну и пусть. Когда-то здесь школьники высадили с сотню деревьев. Половина принялась. Половина загнулась. Место, говорили, нехорошее. Засыпанная свалка. Налево троллейбусная остановка с вечно разбитыми стеклянными стенами. Вообще эта остановка троллейбусная многим была неприятна. Там троллейбусы круг делали. Водители в железной будке отмечали свои путевые листы, тут же делились новостями, тут же курили, тут же мочились. Тут же подполковнику в отставке Бубнову на прошлой неделе выбили зуб, когда он выгуливал своего шпица ночью. Дрянная собачонка. Ко всем вяжется. Всех норовит за лодыжку укусить. И чего он Чехову глянулся? Какая там порода? Злобность одна…
Ольга Максимовна повела свое сильно раздавшееся веретено с хвостом и ушами подальше от этого места. Под березки. Тут они принялись расти группкой, и образовался некий лоскуток живой жизни. Когда совсем потеплеет, сюда уже не придешь. Днем его займут пенсионеры-козлятники, а вечером тинэйджеры-хулиганы.
Ольга Максимовна спустила бассета с поводка, и тот поглядел на хозяйку умными крыжовинами глаз, словно укорил. Там, чуть дальше, за сваленными в кучу покрышками мочилась сука той же породы.
«Можно поиграть?» — немо спросил бассет.
— Иди, иди, — вслух поощрила его Ольга Максимовна, — только смотри, если линяет, не трись.
— Вы что, всерьез думаете, он вас понимает? — спросил собачник Валера, подошедший откуда-то сзади.
Ольга Максимовна его не любила. Точнее бы сказать, он был ей неприятен. Когда-то нравился. Даже ждала ухаживания. Главным образом, чтобы отшить. В самом деле, кто он такой? Рабочий с шиномонтажа. Надо ещё спросить, не их ли покрышки здесь валяются.
— Он умнее некоторых людей.
— Не спорю. Геркулес, ко мне! — позвал он своего ротвейлера, и тот бросился на зов, воззрился на владелицу никчемного бассета, как бы спрашивая: ну что прицепилась к моему хозяину, стоит ему только моргнуть, и разорву в куски.
И за это тоже не любила она Валеру. Как только завел себе эту громадину, сразу стал считать себя главным собаководом района. Слово «кинолог» Ольга Максимовна тоже не любила. Не понимала, при чем тут кино и собаки.
А завел Валера ротвейлера назло Ольге Максимовне и всей шелупони, которая вьется здесь по пустырю со своими болонками и шпицами. Нос воротит от него, кирзового. Так нате вам, получите. Могу нечаянно спустить с поводка. Он ваших шавок вмиг передавит.
— Что-то генерала не видно, — сказал Валера. Он так нарочно называл подполковника в отставке Бубнова, чтобы позлить мужика. Честный и прямой, Бубнов всякий раз принимался объяснять ему разницу между старшим офицерским корпусом и генералитетом. Валера же прикидывался дурачком и ахал — надо же.
