Интересно, подумал он, доводилось ли кому-нибудь подыскивать в такой ситуации новое пристанище исключительно ради хорошего вида и приятного соседства? Позволено ли это законом? Да и куда их везти? Куда они захотят перебраться? Может, в Чикаго? Есть там одно место, достаточно высокое…
Только теперь к их столику подошел официант, чтобы принять заказ.
— Мне — то же самое, что ему. — Мать кивнула на сына.
— Мне — то, что ест вот тот человек, — сказал отец.
— Бифштекс по-гамбургски, — заказал сын.
Официант ушел и вскоре вернулся. Они начали торопливо есть.
— У нас что, соревнование на скорость?
— Верно, куда спешить? Ах!
И тут вдруг все закончилось. Прошел ровно час. Опустив вилку и нож, сын допил четвертый бокал вина. Неожиданно его лицо озарилось улыбкой.
— Вспомнил! — воскликнул он. — Я же говорил, что мне надо собраться с мыслями! Почему я вас позвал, почему сюда вытащил!
— Ну? — подбодрила его мать.
— Говори, сын, — сказал отец.
— Я… — начал сын.
— Что?
— Я…
— Ну-ну?
— Я, — сказал сын, — люблю вас.
От его слов родители откинулись на спинки стульев. Они молча обменялись взглядами, ссутулившись и повесив головы.
— Слово даю, сынок, — промолвил отец. — Мы это знаем.
— Мы тоже тебя любим, — сказала мать.
— Да, это так, — срывающимся голосом подтвердил отец, — да.
— Но мы стараемся об этом не думать, — сказала мать. — Нам очень тяжело, когда ты нас не зовешь.
— Мама! — воскликнул сын и чуть не сказал: ты опять забываешься!
Вместо этого он пообещал:
— Я буду звать вас чаще.
— В этом нет нужды, — сказал отец.
— Поверьте, так и будет!
— Не давай обещаний, которые не намерен выполнять, вот мой принцип. Ладно, сынок. — Отец сделал глоток вина. — Что еще ты нам хотел сказать?
— Что еще? — Сын был поражен. Разве недостаточно того, что он признался им в большой, бесконечной любви… — Как сказать…
Он замялся. Посмотрел в окно ресторана на молчаливую телефонную будку, откуда звонил час назад.
— Мои дети… — начал он.
— Дети! — разволновался отец. — Ей-богу, как я мог забыть! Кто у тебя?..
— Дочки, кто же еще! — сказала жена, толкнув мужа локтем. — Что с тобой творится?
— Если ты за двадцать лет не поняла, что со мной творится, то объяснять без толку. — Отец повернулся к сыну. — Разумеется, дочки. Они сейчас совсем взрослые. А были такие крошки, когда мы в последний раз виделись…
— Погоди, пусть нам сын о них расскажет, — перебила мать.
— Рассказывать, собственно, нечего. — Сын неловко запнулся. — Тьфу ты. Много чего можно рассказать. Только зачем?
— А ты попробуй, — сказал отец.
— Бывает такое…
— Да?
— Бывает такое ощущение, — медленно продолжал сын, опустив глаза, — будто мои дочери — вдумайтесь: мои дочери умерли, а вы, вы живы! Как это объяснить?
— Почти во всех семьях происходит то же самое, — сказал отец, доставая сигару, отрезая кончик и закуривая. — Тебя не сразу поймешь, сынок.
— Пап… — укорила мать.
— Всегда так было и сейчас то же самое, это чистая правда. Я хочу сказать: его не сразу поймешь. Но ты продолжай, а покамест плесни мне еще вина. Давай.
Сын налил ему вина и сказал:
— Не могу их понять. Поэтому у меня две проблемы. Вот я вас и позвал. Одна: мне очень плохо без вас. Вторая: мне очень плохо без них. Вот вам и загадка. Почему так получается?
— На первый взгляд… — начал отец.
— Такова жизнь, — с глубокомысленным видом кивнула мать.
— Это все, что вы можете посоветовать? — воскликнул сын.
— Извини, мы знаем, что ты сегодня расстарался, ужин был на славу, вино первоклассное, просто мы от этого отвыкли, мой мальчик. Мы даже не помним, каким ты был! Что с нас возьмешь? Ровным счетом ничего! — Отец чиркнул спичкой и наблюдал, как пламя обволакивает очередную сигару. — Нет, сын. Проблема в другом. Неловко об этом говорить. Даже не знаю, как подступиться…
— Твой отец хочет сказать…
— Нет, я сам, Элис. Надеюсь, мой мальчик, ты не обидишься, ведь я же на тебя не обижаюсь…
— Что бы ты ни сказал, пап, я пойму, — уверил его сын.
— Господи, как тяжело. — Отец бросил сигару и прикончил следующий бокал вина. — Но никуда не деться: понимаешь, сынок, почему мы теперь так редко видимся… — Он задержал дыхание, а потом выпалил: — Да просто из-за твоей невыносимой занудливости!
На стол будто подбросили бомбу. Все трое замерли, уставившись перед собой.
— Что? — переспросил сын.
— Я сказал…
— Нет, нет, я слышал, — сказал сын. — Я слышал. Вам со мной невыносимо. — Он попробовал эти слова на вкус. Они отдавали горечью. — Вам со мной скучно? Боже! Вам со мной скучно!
Он залился краской, из глаз брызнули слезы, и вдруг он расхохотался во все горло, стуча по столу кулаком правой руки и прижимая левую руку к ноющей от боли груди, а потом вытер глаза салфеткой
— Вам со мной скучно!
Отец с матерью для приличия помолчали, а потом тоже начали фыркать, посмеиваться, судорожно хватать ртом воздух. Наступила разрядка, а с ней пришло веселье.
— Извини, сынок! — кричал отец. Слезы текли у него из глаз, но сам он улыбался.
— Он не нарочно… — с трудом выговорила мать, которая раскачивалась туда-сюда, издавая смешки при каждом вздохе.
— Нет, нарочно, нарочно! — кричал сын. — Он это нарочно!
Теперь все в ресторане смотрели на веселящуюся троицу.
— Еще вина! — потребовал отец.
— Еще вина.
Когда из последней бутылки извлекали пробку и разливали по бокалам вино, все трое сидели в довольном молчании, улыбаясь и тяжело дыша. Сын поднял бокал и произнес тост:
— За того, кто самый занудливый!
Это их опять развеселило, они хохотали, отдувались, колотили руками по столу, утирали слезы радости, подталкивали друг дружку локтями.
— Ну, сын, — сказал наконец отец, немного успокоившись. — Уже поздно. Нам пора.
— Куда вам спешить? — хохотнул сын и тут же замолчал. — Да, верно. Я не подумал.
— Да не расстраивайся ты, — сказала мать. — Не так уж там и плохо, как отец расписывает.
— Понимаю, — тихо сказал сын, — но разве там не… тоскливо?
— Можно приноровиться… Пейте вино. Так-то лучше!
Они допили вино, еще немного посмеялись, качая головами, потом вышли из дверей ресторана и окунулись в тепло летней ночи. Было только восемь часов, с озера дул легкий ветерок, в воздухе веяло ароматом цветов — хотелось просто идти без остановки куда глаза глядят.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
