Так вот, таких резерваций, где главный и почти единственный доход — туристский бизнес, совсем немного. И до приезда в деревню пуэбло я их не видел. Более того, они характерны именно для района проживания пуэбло.
Итак, мы с моим американским спутником Таем Харрингтоном стояли у входа в деревню Тао-пуэбло и соображали — сколько аппаратуры мы можем взять с собой, чтобы не обременить чересчур фонд Сороса. Подсчитав, мы оставили по одному фотоаппарату и видеокамеру, а остальное уложили в багажник. Заплатили, сколько положено в окошечко киоска, получили на каждую камеру по маленькой бирке с датой и отправились в деревню.
Тао-пуэбло была полна жизни. За речкой высились четырехэтажные глинобитные дома. Присмотревшись, можно было увидеть, что они стоят не наособицу, а срослись стенами, и оттого кажутся жилыми комплексами, как бы вылепленными из одного куска глины. Стлался дым от печей, очень напоминавших среднеазиатские тандыры. Судя по долетавшему запаху, в них пекли лепешки. Шли по улицам люди по своим делам. Пробегали дети с ранцами за спиной, вероятно, из школы. Стая собак устроила шумную свару в пыли у самого входа в церковь. Попыхивая трубками, сидели на лавках подле сувенирных магазинов старики. Словом, селение — традиционная индейская деревня, жила обычной своей жизнью. И в то же время внешней своей стороной она была выставлена на обозрение туристам.
Собственно говоря, это сочетание естественной жизни и туристского объекта и привело меня сюда. Прежде всего привлекало то, что пуэбло сами сделали выбор. Сами решили устроить из своей деревни музей-заповедник под открытым небом. Сами установили тарифы для туристов. В любой момент они, если захотят, могут закрыть ворота для чужих и замкнуться в своем мире. В этом их отличие, скажем, от жителей Суздаля, за которых решение принимает Совет Министров. Почему пришел в голову именно Суздаль? Сравнение вполне допустимо: уникален Суздаль, но уникальна по-своему и многоэтажная индейская архитектура Тао-пуэбло. Это лучший сохранившийся в Соединенных Штатах, неизбалованных историческими реликвиями, памятник древней архитектуры. Да и известность у него не только общенациональная, но и всемирная. Фото Тао-пуэбло обычно украшают любое издание, посвященное американским индейцам.
Не разрушает ли тесный контакт с белым человеком быт и культуру индейцев? Разрушает, говорят традиционалисты — и стараются не допускать к себе чужих. Нет, считают пуэбло, контакты, хотя и влияют на индейцев, зато побуждают сохранять традиции и культуру. Хотя бы для того, чтобы не иссякал доходный поток туристов.
За день до посещения Тао-пуэбло, в каньоне Банделиро, в сотне километров от Таоса, мы лазили по интереснейшему памятнику индейской цивилизации — пещерному городу XII века. Задержавшись в дороге, прибыли туда, когда уже смеркалось — к закрытию. Однако словоохотливые служительницы парка нас пустили и лишь посоветовали поторопиться, чтобы не блуждать на обратном пути в темноте по ущелью.
Таких национальных памятников — природных и исторических парков и заповедников — по Америке разбросано великое множество. Содержатся все они в образцовом порядке, отношение персонала к посетителям доброжелательное и доверительное. Хотя в том же Банделиро я видел надписи, аналогичные нашим — «Здесь был Вася П».
Оказалось, что до пещер полтора километра горной тропы, и мы, чтобы успеть засветло, припустились легкой рысцой — через сосновый лес, по легким мосткам над быстрыми ручьями. Справа в отвесной стене светлого слоистого песчаника зачернели пещеры. .Стрелки указателей все увлекали куда-то дальше, в глубь ущелья. Наконец тропа уткнулась в подножье скалы и перешла в вырубленные в камне отвесные ступени. Миновав несколько пролетов крутой лестницы и вскарабкавшись еще на четыре вертикально поставленные деревянные лестницы, я оказался в огромной пещере. Посередине ее каменного основания чернело квадратное отверстие, в котором виднелась еще одна деревянная лестница. Она уходила в «киву» — подземное святилище для тайных церемоний, где вожди курили когда-то священный табак.
Шумно отдышавшись и почти автоматически сфотографировав стены пещеры, покрытые толстым слоем древней копоти, я подошел к отверстию и заглянул вниз. В темной глубине чернели силуэты двух близко стоявших друг к другу женских фигур. Краснели огоньки их сигарет. Я отпрянул от люка и сделал предупреждающий знак отставшему Таю, с шумом карабкавшемуся по лестнице. Почему-то шепотом сообщил ему об увиденном.
Мы сели на камень и стали ждать. Через несколько минут из чрева кивы одна вслед другой появились не две, а три красивых женщины. Продолжая свой разговор, они сели на соседний камень, предоставив нам гадать, что привело их в это уединенное место в столь поздний час и заставило спуститься в холодное сырое подземелье. Впрочем, скоро мы познакомились. Оказалось, что перед нами три подруги — встречаются теперь, увы, редко, и вот договорились приехать сюда, на священную землю предков. Была в их блестевших глазах, во взглядах, в расслабленности поз какая-то недоговоренность. Может быть, причиною тому было содержимое их сигарет, больно уж сладковато пах дымок, но, в конце концов, нас это не касалось. Разве не они были наследницами этой древней культуры, не в этих ли пещерах жили и не в этой ли киве общались с богами их далекие пращуры? Я воспринимал их как хозяек этого мистического мира, как древних жриц... Это ощущение еще оставалось, когда мы пробирались потом по темному лесу к машинам, когда ехали по серпантину, следуя за красными огоньками их машин. Одна из них была художницей из Техаса, другая — владела художественной галереей в Таосе. Узнав о цели нашей поездки, они и посоветовали на прощанье непременно побывать в Таосе и в Тао-пуэбло.
Так мы попали в Таос. На следующее утро легко нашли галерею нашей новой знакомой — по вывеске с ее именем на центральной улице города, и, кажется, порадовали ее своим появлением. Ни единого посетителя в галерее не было, и хозяйка сидела со скучающим видом.
В галерее увидели обычный индейский набор: серебряные украшения, керамика и раскрашенные деревянные куклы «качина» — посредники между людьми и духами, один из самых распространенных теперь индейских сувениров. Приблизительно тот же набор мы видели в магазинах при аэропортах, гостиницах, ресторанах, бензоколонках. Особо экзотически выглядели все эти предметы в стилизованных под «Дикий Запад» лавках, именуемых «индейский торговый пост».
Больше всего в галерее было ваз с орнаментом навахо. Впервые я увидел такие в Долине Памятников на территории племени навахо.
«Вначале был Большой Огонь. Потом земля Долины остыла и на нее пришли люди — народ анасази. Они нашли в горах глину и стали лепить из нее посуду. Только очень некрасивую. Тогда Великий Дух призвал к себе их вождя и показал ему, как следует работать. Люди научились делать прекрасные вазы и расписывать их. Но постепенно они начали лениться, и рисунки стали выходить все хуже и хуже. Разгневанный Хозяин Долины истребил все племя, наслав на него страшную болезнь»,— рассказывают люди навахо.
Те же орнаменты мы видели повсюду — от археологических раскопок стоянки XII века в Тусаяне близ Большого Каньона до рисунков на скалах и в «Индейском Белом Доме» — древней крепости на неприступной стене каньона Де-Челли. Цены на сувениры меня поразили. Небольшая простенькая деревянная куколка, вырезанная мастерами народа хопи,— долларов пятьдесят; высотой чуть больше полуметра — уже долларов шестьсот-семьсот. Сотни и тысячи долларов стоят современные броши и талисманы из серебра. Тканый коврик индейцев навахо размером с полотенце может обойтись в три тысячи долларов. Очень дорога и керамика. Конечно, качество и художественный уровень изделий высоки, вкус авторов — безукоризнен. Но неужели обычные туристы могут покупать такие вещицы? Эту, как, впрочем, и другие загадки западной коммерции, я, признаюсь, решить не сумел. Однако отрадно, что художественная культура индейцев — не только музейное достояние, но и живое явление сегодняшнего дня.
Современных профессиональных художников среди индейцев пока очень немного. С творчеством крупнейшего из них — талантливого скульптора Аллана Хаузера — мы познакомились в том же Санта-Фе; его работы из серого базальта установлены перед городскими музеями. Большой поклонник его искусства Глен Грин, хозяин одной из лучших в городе галерей, отдал работам Хаузера весь просторный первый этаж.
— Неужели кому-то по средствам это приобрести? — спросил я доктора Грина.— Сто — сто пятьдесят тысяч долларов каждая?
— Отчего же,— отвечал Грин,— покупают музеи, но иной раз и какой-нибудь коллекционер соблазнится.
Художественные промыслы, туристский бизнес и индустрия досуга составляют весомую долю в экономике племен, населяющих штат Нью-Мексико. Под городом Аламогордо племени мескалеро-апачи принадлежит великолепный горный курорт. Он приносит ему солидный доход. Вдоль отличного шоссе стоят в лесу построенные по единому проекту просторные коттеджи — поселок мескалеро. Но видели мы и пустыри на местах деревень, откуда индейцы вынуждены были уйти.
