Но он был из породы людей, которых я не выношу, — раскрывающих душу без всяких ограничений и тормозов. Не знаю, только ли ко мне он испытывал такое исключительное доверие, — навряд ли, потому что есть вещи, говорить о которых не повернется язык, а он мог рассказывать обо всем, и я просто не знал, куда деться; хорошо еще, что «Жемчужина ночи» была достаточно велика — двадцать восемь тысяч тонн массы покоя, было где спрятаться.
Вы, конечно, догадываетесь, что это был мой первый и последний рейс у Ле Манса. С тех пор я уже не позволял так себя одурачить, хотя много чего повидал. Я бы не стал рассказывать об этом, в общем-то, не самом почетном эпизоде моей биографии, не будь он связан с той, несуществующей стороной космонавтики. Я ведь сразу сказал — помните? — что это будет история почти как из той книжки.
Метеоритное предупреждение мы получили, когда пересекали орбиту Венеры, но телеграфист спал, а может, просто не принял его, во всяком случае, я узнал об этом лишь наутро, из выпуска новостей, который передавала космонавигационная станция Луны. Честно сказать, в первую минуту это показалось мне просто невероятным. Дракониды давно прошли, пространство было чистым, метеоритные рои ходят, в конце концов, в положенные сроки, правда, Юпитер с его возмущениями любит подстраивать всякие шутки, но к этой шутке он не имел отношения — радиант был совершенно другой. Впрочем, предупреждение было всего лишь восьмой степени, пылевое, плотность роя крайне мала, процент крупных осколков ничтожный, правда, ширина фронта значительная — посмотрев на карту, я понял, что мы торчим в этом так называемом рое уже не меньше часа, а то и двух. Экраны оставались пусты. Я не очень-то беспокоился; необычным было лишь второе, дневное сообщение: телезондирование показало, что рой — внесистемный!
Это был второй такой рой за всю историю космической навигации. Метеориты — это остатки комет, и перемещаются они по вытянутым эллипсам, привязанные гравитацией к Солнцу, будто игрушки на нейлоновых нитках; внесистемный рой, то есть залетевший к нам из просторов Большой Галактики, — просто сенсация, правда, скорее для астрофизиков, чем для пилотов. Конечно, и для нас есть разница, хотя чаще всего небольшая, — в скорости. Системные рои не имеют больших скоростей. Их скорость не может превышать параболическую или эллиптическую. А рой, приходящий извне, может иметь — и обычно имеет — гиперболическую скорость. Но на практике особенной разницы нет, так что в волнение приходят метеоритологи и астробаллистики, а не мы, пилоты.
Известие о том, что мы залетели в рой, не произвело на телеграфиста ни малейшего впечатления; я сказал об этом за обедом, включив, как обычно, двигатели на малую тягу; так мы корректировали курс, а заодно слабое тяготение облегчало нам жизнь. Не приходилось сосать суп через соломинку или выдавливать из тюбика баранину, переработанную в зубную пасту. Я всегда стоял за нормальные человеческие обеды и завтраки.
Зато инженер перепугался ужасно. То, что о рое я говорил, будто о летнем дождике, он склонен был счесть признаком помешательства. Я терпеливо ему втолковывал, что, во-первых, рой пылевой и очень разреженный, а вероятность встречи с достаточно крупным осколком меньше, чем вероятность погибнуть под люстрой, упавшей в театре; во-вторых, все равно ничего не сделаешь — «Жемчужина» не способна выполнить маневр расхождения; наконец, по чистой случайности наш курс почти совпадает с траекторией роя, так что опасность столкновения уменьшается еще в несколько сот раз.
Похоже, я не очень-то его убедил, но мне уже надоела эта психотерапия, надо было заняться телеграфистом и отрезать его от тайников со спиртным хотя бы на пару часов: в конце концов, во время роя он был нужнее, чем прежде. По-настоящему я боялся лишь одного — сигнала SOS. Кораблей здесь хватало, мы уже пересекли орбиту Венеры, и движение — не только грузовое — заметно оживилось; держа телеграфиста под рукой, я до шести часов по корабельному времени, то есть четыре часа с лишним, сидел у приемника и слушал эфир; к счастью, обошлось без сигналов тревоги. Рой был так разрежен, что приходилось буквально часами вглядываться в экраны радара, чтобы различить какие-то микроскопические, почти незаметные точечки, и я бы не поручился, что эти зеленые привиденьица не были просто обманом зрения, утомленного пристальным всматриванием. Тем временем не только радиант, но и всю траекторию этого гиперболического роя, который по имени звезды радианта уже окрестили Канопским, рассчитали на Луне и на Земле, и стало известно, что он, не достигнув Земли, уйдет за пределы Солнечной системы вдали от планет-гигантов, которые как раз находились на другой стороне от Солнца, — как он вынырнул, так и канет в бездны Галактики, чтобы к нам уже не вернуться.
Дорожный инженер все не мог успокоиться и поминутно заглядывал в радиорубку, а я его гнал оттуда, требуя, чтобы он присматривал за рулями; разумеется, это было чистейшей фикцией: мы шли без тяги, а без тяги нет управления, к тому же он не смог бы выполнить даже простейший маневр, которого, впрочем, я никогда бы ему не доверил; но надо же было чем-то его занять, а себя избавить от его нескончаемого нытья. Он все допытывался, случалось ли мне уже проходить через рой, и сколько раз, приводило ли это к авариям, и насколько серьезным, и много ли шансов спастись в случае столкновения… Вместо ответа я дал ему «Основы космической навигации и космодромии» Краффта; он взял книгу, но, кажется, даже не заглянул в нее, ведь ему хотелось задушевных признаний, а не сухой информации. Все это происходило, напоминаю, на корабле, лишенном силы тяжести; в таких условиях движения людей, даже вполне трезвых, выглядят довольно комично — постоянно надо помнить о какой-нибудь привязи, о страховке, иначе, нажав карандашом на бумагу, можно вспорхнуть под потолок, а то и набить себе шишку. Телеграфист, однако, держался другой системы: он набивал карманы чем попало — какими-то гирьками, гайками, ключами и, если ему случалось зависнуть над полом, просто лез в карман и швырял первый попавшийся предмет, чтобы отплыть в противоположную сторону. Этот метод действует безотказно и всякий раз подтверждает правильность ньютоновского закона действия и противодействия, однако он не слишком удобен, особенно для окружающих: брошенная вещица рикошетом отскакивает от стен, и такой беспорядочный полет твердых и способных пребольно стукнуть предметов может продолжаться довольно долго. Я упоминаю об этом, чтобы обогатить колорит того путешествия еще одной краской.
В эфире тем временем делалось тесно; многие пассажирские корабли, на всякий случай и в соответствии с правилами, меняли курс, у Луны с ними было немало работы, автоматические передатчики, передающие морзянкой орбитальные и курсовые поправки, которые рассчитываются большими стационарными вычислителями, строчили целыми сериями — слишком быстро, чтобы принять сигналы на слух. Радиофон был тоже полон голосов: пассажиры за немалые деньги сообщали встревоженным семьям, что чувствуют себя превосходно и ничего им не угрожает, Луна-Астрофизическая передавала свежие данные о зонах сгущений роя, результаты спектрального анализа его состава, словом, программа была насыщенной, и особенно скучать у приемника не приходилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
