Взгляд пробежался по платью. Слишком дорогая ткань для простолюдинки. Как пить дать – дворянка. Из знатных. И когда только Дэмонион угомонится? Но почему сверху дорогого платья накинуто другое, куда более дешевое и явно с чужого плеча? Словно убитую пытались зачем-то прикрыть. Лица не видно. На голове подобие мешка. Зачем? С чего это вдруг стражи Дэбэра стали такими чувствительными? С каких пор они не хотят, убивая, смотреть своим жертвам в глаза?
Возможно, Дэус Бэр в другой ситуации и захотел бы найти ответы на все эти вопросы, но это был тридцать шестой труп за вечер. Хотелось есть, спать и домой – в Адейру. Подальше от этого зловония. Так что…
- Отар побери эту работёнку! – в который раз выругался Верховный Лекарь. – И почему я по закону не могу взять для работы в Дэбэре помощника? Почему я должен каждый раз в этом дерьме?
Толстяк бросил вопросительный взгляд на сопровождающего его безмолвного стража. Так и не дождавшись ответа от своего вынужденного «попутчика», которому по чину не положено общаться с вышестоящей знатью, Верховный Лекарь сделал брезгливый жест рукой.
-Пошел прочь!
Страж тут же поспешно удалился. Дэус Бэр принялся за работу. Беглый осмотр тела показал, что женщина умерла от жестокого избиения. Хотя нет… Кто-то по доброте душевной незаметно проткнул ей кинжалом сердце. Видать, пожалел. Чтобы долго в агонии не мучилась. Девка-то красивая была. Пробежавшись ещё раз взглядом по телу покойницы, Бэр, наконец, понял, что его «смущает» - её «сдувшийся» живот. Женина ещё совсем недавно была беременна. Откинув в сторону окровавленный подол, Верховный Лекарь внимательно изучил рваный надрез.
Не кесарево. Ребёнка вырезали грубо, явно не пытаясь сохранить жизнь ни матери, ни малышу.
- Нерождённый! – догадался Верховный Лекарь.
Что ж, такое в Дэбэре не в первой. Он слышал, что за таких нерождённых детей ведуньи хорошо приплачивают местным прислужницам. Что ж, может, оно и к лучшему. Что ребёнка вырезали. Не придётся возиться с бумагами – оформлять ещё одну смерть.
Оформив свидетельство о смерти (не став, правда, при этом выдавать сердобольного прокалывателя сердца), Дэус Бэр уже было направился к двери, как вдруг притормозил. Запоздало сообразив, что в графе покойницы стоит только номер камеры. Имени нет.
Не порядок! Только не хватало ещё приезжать сюда повторно на опознание, если доскребутся до бумаг! Понимая, что страж, сопровождающий его, вряд ли знает личность покойницы, Верховный Лекарь решил пойти на удачу. Платье на узницы слишком богатое. Возможно, он раньше встречал эту несчастную при дворе. Или сможет, благодаря своему дару, определить степень её родства с кем-то из своих знакомых. Бэр, брезгливо поморщившись, натянув на руку белоснежную перчатку, снял с головы покойницы тряпку.
Верховному Лекарю потребовалось минут десять, чтобы прийти в себя от шока.
Нет. Ему не было нужды искать её родственников. Верховный Лекарь слишком хорошо знал – они все уже давно мертвы. Спасибо Дэмониону. Как не надо было узнавать и её имя. Оно было слишком хорошо известно Бэру.
Немного придя в себя, Верховный Лекарь отшатнулся от покойницы, рассеяно глядя по сторонам. В голове роилась куча вопросов, но среди них доминировал лишь один: ребёнок! Родился ли он мёртвым, или…
О, это «или», сводящее с ума!
***
Ледяные порывы северного ветра больно били в лицо. Снежные хлопья застилали глаза. Но страж Дэбэра, суровый грозный мужик, словно не замечал разбушевавшейся стихии. Настырно пробирался сквозь бурелом Сумрачного леса, радуясь тому, что не на шутку разыгравшаяся озлобленная метель, заметает его следы, «преследующие» его от моста императорской тюрьмы.
Если честно, Саяр (а это был он) сам до конца не верил, что делает это. За всю свою жизнь он не сделал ни одного доброго дела по отношению к чужим ему людям. Ни одного! Если бы кто-нибудь однажды сказал Саяру, что он, рискуя собственной шкурой, попытается вынести из Дэбэра рождённого узницей младенца, страж бы рассмеялся ему в лицо.
Но сейчас Саяру было не до смеха. В руках, словно драгоценную ношу, мужчина нёс мешок, в котором на тряпках, снятых с покойников, мирно посапывал младенец. Это просто чудо, что ребёнок не проснулся и не закричал на проходной! Тогда бы им точно обоим было не жить.
План был прост и безвариантен. Надо было срочно найти повитуху и отдать ей мальца. Пусть пристроит к какой-нибудь новоиспечённой мамаше. Иначе помрёт с голодухи и тогда его - Саяра, пожалуй, единственный добрый поступок в этой жизни, окажется напрасным.
Впрочем, кому он врёт? Решение спасти младенца не было простым добрым поступком. Даже здесь в Катаре испокон веков существует неписанное правило: долги надо отдавать. А он – Саяр и вся его семья в неоплатном долгу перед матерью этого заморыша. Но, похоже, сегодня он сумеет обнулить этот долг, если только малец, конечно, не помрёт от холода и голода прежде, чем он найдёт повитуху.
***
Истошные женские вопли. И психованный голос старой повитухи.
- Тужься, я тебе говорю! Тужься, Акраба! Тужься!
Сугробы уже подмели почти под крышу старой покосившейся хижины, затерянной на самой окраине Катара – закрытого поселения каторжников и военнопленных. Возле очага на грязной кровати в родовых муках корчилась молодая женщина. Возможно, ещё совсем недавно она была красива, но сейчас её лицо наполовину изуродовано страшными ожогами, правая рука и вовсе отрублена по локоть.
Грязная, беременная, невменяемая от боли.
- Ненавижу! Ненавижу этого выродка, - то и дело скулила она. – Дай мне выпить, Кара! Дай мне порошка! Дай хоть что-нибудь! Я не могу больше… А-а-а-а…
Слова, превращающиеся в вой.
Стук в дверь. Громкий и настойчивый заставил повитуху оторваться от роженицы.
- Кого ещё принесла нелёгкая?! – раздосадованная тяжёлыми затяжными родами повитуха распахнула дверь и тут же, охнув, отступила, обнаружив на пороге огромного хмурого стража Дэбэра.
Бородач бросил сумрачный взгляд на извивающуюся в муках роженицу, после чего молча вытащил едва живую от страха повитуху из хижины.
***
Паршивое утро. Паршивая жизнь.
Кое-как открыв глаза, Акраба с трудом приподнялась на локте. Одном. Второго, увы, не было. Перед глазами всё тут же поплыло. Тело противно и нудно ныло от боли.
Не то, чтобы она не хотела этого ребёнка. Напротив! Беременность была заранее спланирована. Но ребёнок был нужен Акрабе для вполне определённой цели. Ей нужна была его кровь. Сильная, как у его отца. Вот только задумка, увы, не выгорела. Поэтому она и здесь, в ненавистном Катаре. Изуродованная, нищая, с чужим именем, подсаженная сволочью Глэдис на эль и тандурим – порошок забвения. Акраба прекрасно понимала: её жизнь кончена. Единственным вариантом побега из Катара, да и из обречённой жизни в целом, могло бы стать самоубийство, но трудно перерезать вены на единственной уцелевшей рук. К тому же Акраба на дух не выносила кровь, так что…
- Ещё поживу, - с трудом сползая с грязной окровавленной кровати, процедила женщина, направляясь к люльке.
Любопытство всё же распирало. Интересно, кто хоть родился? Мальчик? Девочка? Пусть лучше пацан. Им живётся легче. Девкам на Дарии заведомо уготована нерадостная судьба. Они здесь никто и звать их никак. Акрабе ли не знать этого…
Люлька стояла в углу единственной в доме комнаты, стены которой уже давно прокоптились от гари, исходящей из печи. Хижина топилась по-чёрному, так что гари хватало. Не самое лучшее место для новорожденного младенца, но других вариантов жилья у Акрабы не было. Даже эта хижина и та не принадлежала ей. Так что…
Акраба сделала нерешительный шаг к старой люльке, которую на днях притащил сосед - сердобольный святоша Марк – священник-миссионер с Земли. Чокнутый! Вот оно ему надо – помогать чужому человеку? Торчит в этом забытом Отаром месте по собственной воле! Да если б она – Акраба могла преодолеть силовой купол Катара, её бы здесь уже давно не было бы!
Идиот!
Размышление об недалёкости святоши-землянина на пару минут отвлекли спутанное сознание Акрабы от люльки. В реальность её вернуло детское гугуканье.
- Значит всё-таки живой, - умозаключила «сердобольная» мамаша, которая в глубине души всё же надеялась, что у ребёнка «хватит ума» и инстинкта самосохранения за эту ночь помереть самостоятельно, и тем самым существенно облегчить ей жизнь. Что греха таить, материнских чувств у Акрабы роды не прибавили.
Ведомая отнюдь не любовью к ребёнку, а исключительно любопытством, Акраба всё же заглянула в люльку.
И оторопела!
Двое.
На дне старой детской кроватки лежало двое новорожденных: мальчик и девочка. И это при том, что Акраба точно помнила, что родила только одного! И как теперь понять, кто из них двоих родной, а кого сбрасывать с обрыва в сугроб? Ей лишний рот ни к ему! Самой жрать нечего! В Катаре так всегда поступали повитухи – сбрасывали новорожденных с обрыва, когда новоиспечённые мамашки просили их (за дополнительную плату, разумеется) избавиться от нежеланного рта.
