Донесшийся от порога стон сказал мне, что Форду худо, и я заставила себя дышать. Надо с собой справиться, из-за меня плохо Форду. Он чувствует то же, что и я, а я ему многим обязана. Я время от времени работаю на ФВБ, но только благодаря Форду меня не стали таскать на допросы по делу Кистена. Форд — человек, но его несчастливый дар ощущать чужие эмоции работает эффективней полиграфа или амулетов правды. Он знает, что я любила Кистена и в ужасе от того, что здесь произошло.
— Ты как? — спросила я, когда его дыхание поуспокоилось.
— Нормально. А ты? — сказал он чуть слышно.
— Лучше всех. — Я навалилась на комод. — Прости. Я не думала, что будет так плохо.
— Я знал, на что иду, когда согласился тебя сопровождать, — сказал он, вытирая слезу, которую не придется проливать мне. — Ничего, переварю как-нибудь все, что ты мне преподнесешь.
Я виновато отвернулась. Форд остался где был, на расстоянии ему легче было выдержать эмоциональную перегрузку. Он вообще ни к кому не прикасается, разве только случайно. Жизнь у него — не позавидуешь. С этой мыслью я отодвинулась от комода — но пальцы не сразу отклеились от крышки. Снизу на ней было что-то липкое. Я понюхала пальцы и различила слабый запах аэрозоля.
Липкий шелк. Кто-то им воспользовался — измазав крышку комода. Кто же? Я? Убийца Кистена? Липучка опасна только для пикси и фейри, у всех остальных она разве что раздражение вызовет, как обычная паутина. Дженкс отказался пойти сюда со мной под предлогом холодной погоды, но возможно, он знает больше, чем уже рассказал.
Сердечная боль отступила — переключение произошло. Присев на колени, я нащупала в сумке фонарик и посветила снизу на выступ крышки. На что угодно поспорю, черным порошком туда никто не сыпал. Форд подошел ближе; я щелкнула фонариком и встала. Не надо мне, чтобы ФВБ вершило правосудие. Я сама его свершу. Придем сюда попозже вместе с Айви и сами все посмотрим. Потолок на присутствие углеводородов проверим тоже. И Дженкса потрясем — выясним, сколько же времени он тогда все-таки был со мной.
Неодобрение Форда было почти осязаемо, и я знала, что амулет его, если я взгляну, будет гореть красным огнем моей злости. Ну и пусть. Да, я злюсь, и лучше так, чем скулить от тоски. С новой целеустремленностью я повернулась идти дальше. Форд заметил пятно липучки. ФВБ заново откроет дело, если найдется хотя бы один хороший отпечаток — один, кроме свежеоставленного мной, разумеется. Возможно, меня сюда больше не пустят.
Прислонившись к комоду спиной, я закрыла глаза и скрестила руки, пытаясь еще что-нибудь вспомнить. Пусто. Нужно больше зацепок.
— Где эта штука? — спросила я, одновременно горя нетерпением и боясь узнать, что еще скрывается в моей памяти, готовое всплыть на поверхность.
Зашуршал пластик, и Форд нехотя протянул мне горсть упакованных в полиэтилен вещдоков и стопку фотографий.
— Рэйчел, если там есть пригодный для опознания отпечаток, нам нужно уйти.
— У ФВБ было пять месяцев, — сказала я, с нетерпением забирая пакетики и снимки. — Теперь моя очередь. И не вздумай мне зудеть насчет уничтожения улик. Здесь весь ваш отдел прошелся, если там и есть какой отпечаток, то наверняка кого-то из них.
Он вздохнул, глядя, как я отворачиваюсь и раскладываю пакетики на комоде надписанной стороной вниз. Вначале я взяла снимки; взгляд переместился на отражение комнаты у меня за спиной.
Снимок кровавого смазанного отпечатка ладони на окне камбуза я сунула вниз стопки, подровняла, постучав с боков. Отпечаток мне ничего не дал, кроме подсознательной уверенности, что он не мой и не Кистена. Фотографий Кистена, слава богу, не было, и я пошла к противоположной стене, держа в руке снимок оставленной на ней вмятины. Форд молча смотрел, как я прикладываю руку к обшивке. По отсутствию фантомной боли я заключила, что вмятину оставила не я. Кто-то здесь дрался еще, не только я. Возможно, дрался из-за меня.
Я положила снимок вниз стопки. Следующим был увеличенный след обуви, оставшийся на скамейке под иллюминатором. В висках застучало, и по этому сигналу я поняла, что в голове у меня зреет какая-то мысль. Стиснув зубы, я заставила себя подойти к иллюминатору, опустилась на колени и провела рукой по гладкому ковру, пытаясь вызвать воспоминание, пусть оно меня и пугает. След оставил мужской ботинок, причем не Кистена — для него такая модель была слишком непритязательна. У него в гардеробе — только последние новинки моды. Какого цвета был этот ботинок, черного или коричневого? — подумала я, надеясь, что что-то всплывет.
Ничего не всплыло. Я в разочаровании прикрыла глаза. В памяти запах вампирского ладана мешался с незнакомым лосьоном после бритья. По мне прошла дрожь, и я, не заботясь, что обо мне подумает Форд, наклонилась лицом к ковру, вдыхая запах шерсти. Ну хоть что-нибудь, пожалуйста…
Где-то на краю сознания затрепетал страх. Я заставила себя вдохнуть глубже, забыв о своей откляченной заднице. В мозгу у меня щелкали примитивные выключатели, и запахи получали имена. Пропахший мускусом сумрак, никогда не освещаемый солнцем. Приторный запах гнилой воды. Земля. Шелк. Пыль с запахом свечного воска. Все это указывало на неживого вампира. Была бы я вампиром сама, мне этого запаха хватило бы, чтобы отыскать убийцу Кистена, но я ведьма, а не вампир.
Напрягшись, я сделала еще вдох, роясь в памяти и не находя ничего. Понемногу страх отступил, аза ним и головная боль. Я выдохнула с облегчением. Я ошиблась. Ничего здесь не было. Просто ковер, а запахи выдумывает воображение, пытаясь найти ответ на мои вопросы.
— Ничего, — пробормотала я ковру, еще раз глубоко вдохнула и выпрямилась. И меня пронзило страхом — я снова ощутила запах вампира. Неловко от потрясения я поднялась на ноги, возмущенно глядя на ковер, как на предателя. Черт.
В холодном поту я отвернулась и одернула куртку. Айви. Я попрошу ее прийти и обнюхать ковер, подумала я и едва не рассмеялась. Не успев подавить смех, я попыталась кашлем замаскировать бульканье и похолодевшими пальцами подняла следующий снимок.
О, еще того хлеще, подумала я саркастически. Царапины на стене. Часто дыша, я глянула как раз в тот угол у шкафчика, где у меня начали дрожать пальцы. Я уставилась на стену, почти задыхаясь и не в силах подойти, взглянуть и убедиться, что моя постановка пальцев соответствует царапинам — из страха, что вспомню еще что-нибудь, хотя именно этого я и хотела. Я не помнила этих царапин на стене, зато мое тело их явно помнило.
Мне доводилось испытывать страх. Слепяще-яркий страх, когда смерть стремительно несется на тебя и можно лишь мгновенно реагировать. И тошнотворную смесь страха и надежды, когда смерть надвигается медленно, а ты лихорадочно ищешь способа ее избежать. Я выросла в постоянном страхе, он караулит неподалеку, когда смерть маячит на горизонте, такая неизбежная и неминуемая, что страх теряет силу. Но такой панический, иррациональный страх для меня внове. Меня трясло, а я пыталась понять, как с ним справиться. Может быть, просто его не замечать. У Айви получается.
