- О, вам тоже пришли эти письма счастья? - фыркнул он.
- И вам тоже? - удивилась я.
- Идем на воздух, - доктор говорил отрывисто и нервно.
С моря дул пронзительный ветер, он гнал серую дождевую тучу. На пляже было как всегда пусто. Вода казалась свинцово-серой, а белые барашки на молодых волнах лишний раз это подчеркивали.
Доктор, молча, сунул мне два точно таких же, как у нас с Виктором, листочка. Один был, правда, сложен треугольником, а другой не смят вообще.
Перед грозой особенные запахи стоят.
И воздух свеж и по-особому пахуч,
Когда сквозь тучу грозовую вторя,
Так робко пробивается последний солнца луч.
Значилось на не смятом, а на согнутом в треугольник склеено было следующее:
Раскачивает ветер облака
И тучи черной брюхо разминает.
Сомнет ее округлые бока,
И та от боли глухо зарыдает.
Я посмотрела на доктора. Ван Чех всей своей фигурой олицетворял недовольство.
- А у нас вот, - протянула я листочки.
- Даже видеть не хочу, - ругнулся доктор, и взял листочки, внимательно изучил и вернул обратно.
- Меня всегда удивляло, почему вы говорите одно, а делаете совершенно противоположное, - пробурчала я.
- Ну, во-первых, я очень внезапный, во-вторых, я не посмотреть взял, а почитать, разные, между прочим, вещи, - назидательно сказал ван Чех.
- Это о нас стихи, - тихо сказала Британия.
- Милая, я очень прошу тебя. Ты лучше меня знаешь, что тебе вредно, и я умоляю, не заставляй меня повторять избитые фразы… - тут же взвыл доктор, - Это просто чья-то дурацкая шутка. Кто-то решил, что у нас скучная жизнь…
- А если мне потом опять бежать в какой-нибудь подвал? Или снова воевать с разбушевавшимся поклонником этой твоей Пенелопы? - взъелась Британия.
- Ну, да, я, бывает, попадаю в переделки, - рассеяно пожал плечами доктор.
Британия зашлась и не нашла, что ответить ван Чеху. Перед тем, как окончательно успокоиться, она бросила:
- Когда будешь попадать в очередную переделку, прошу, помни, что у тебя теперь есть ребенок!
Доктор недовольно причмокнул и по обыкновению сложил губы уточкой.
- Дай-ка, - тихо попросил Виктор и потянул руку.
Я положила в его ладонь все наши бумажки. Возлюбленный мой отправился к ближайшему камню, присел возле него на корточки и стал что-то перекладывать. Мы с интересом наблюдали. Доктор имел обычный свой рабочий вид, с таким лицом он, как правило, всегда наблюдал за тем, как Виктор писал стихи.
Много времени манипуляции Виктора не заняли. Он выложил листочки по порядку: несмятый, согнутый пополам, треугольный и, наконец, свой. Дольше он смотрел на них, словно что-то сопоставляя.
- Это полноценное стихотворение, - тихо сказал он.
Перед грозой особенные запахи стоят.
И воздух свеж и по-особому пахуч,
Когда сквозь тучу грозовую вторя,
Так робко пробивается последний солнца луч.
Гроза грядет. Пожухли лепестки
И с маков облетают, что краснее крови,
Мне не забудутся твои грехи,
Ты обо мне не знай, не пой, не вспомни.
Раскачивает ветер облака
И тучи черной брюхо разминает.
Сомнет ее округлые бока,
И та от боли глухо зарыдает.
И гром и молнии обрушатся тогда,
Омыв водою грешные поляны,
Убьют юдоль земного бытия,
Сотрут цветы, сорвут сухие травы…
Виктор старался читать, как можно тише и глуше, но умалить грозного смысла самого текста, его силы и настроения, ему не удалось.
- А я всегда говорил, что шизофреник шизофреника всегда поймет, - довольно сказал доктор.
Виктор только покосился на него.
- Бывших у нас, к сожалению, не бывает, - успокоил ван Чех.
- Почему именно так? - недоумевала я.
- Их можно и переставить, - пожал плечами Виктор, - это несколько нарушило бы общее описание. Но описание, оно на то и описание, что ты можешь сам составлять порядок. Сама бумага нам подсказчик. Первая не смята, во второй две половинки, у третьей три угла, у четвертой четыре части.
Я посмотрела на доктора в поисках объяснения. Ван Чех ничего не сказал, он прижимал к себе перепуганную Британию, и одним своим видом давал понять, что "Ну, я же говорил!".
- Логика, конечно… - начала и не закончила я.
- Нас хотят убить, - тихо пропищала Британия и начла плакать.
- Господи, ты горюшко мое, - доктор гладил ее по голове, - это просто шутка, Бри, это просто глупая, дурацкая шутка. Помнишь, мне записочки присылали? Оказалось, Лянка шуткует.
- Но потом нас нашли в подвале, - заметил Виктор.
Мы с доктором мгновенно испепелили его взглядами, он остался безразличен к этому.
- Но не она же нас туда затащила, - ответила я.
- Да-да, - Британия пыталась успокоиться.
- Нет, уж лучше давай плачь, не надо мне тут эмоции подавлять, - ласково сказал доктор.
- Вообще все желание плакать отбил, - начинала веселиться Британия.
Доктор улыбнулся, общее напряжение спало.
- Я предлагаю забыть об этом, - через десять минут сказал доктор, пряча бумажки в карман белого пальто.
- Можно я не буду? - спросил Виктор, - Мне очень понравились стихи. Когда я только прочел свою бумажку, то понял: это часть, оно неполноценно, без трех остальных частей. И с кусочком Брижит оно не вязалось, чего-то не хватало.
- На колу висит мочало, - проворчал доктор.
- Чего? - не понял Виктор.
- Начинаем все сначала, - хором пояснили доктор и Британия.
- А если посмотреть на это с другой стороны? - сказала я.
- Брижит, молчи, - фыркнул доктор.
- Не-а. Может это не мрачные предсказания, и не шутка, а предостережение. В доле любой угрозы есть и предостережение.
- Мало того, что ты еще маленькая и суровая, ты еще и непослушная, -высказался Ван Чех.
Серая туча, пригнанная с моря ветром, начала поливать нас дождиком.
Не сговариваясь, мы повернули к домику. Хотя мы и отошли от него не так далеко, пришли мы уже насквозь мокрые.
Британия ушла переодеваться. Виктор утащил нас с доктором в бар и стал что-то соображать.
- Я вам сейчас дам попробовать очень вкусную и полезную вещь. Я любил это в свое время. Сейчас-то нельзя, - болтал он.
- Сочувствую, - хищно улыбнулся доктор.
- Я не сказал бы, что мне так уж и плохо, - весело пожал плечами Виктор, - Я сделаю на вас двоих.
Вопроса, почему мы должны сидеть и смотреть, у меня не возникало. Я не знала Виктора до болезни, когда его еще звали по-другому. Во время болезни, доктор часто становился свидетелем его творческих порывов, а потом и я имела честь не только смотреть, но иногда и участвовать в них, в качестве мишени, в которую кидали черновики. В меткости я Виктору отказать не могла.
Со временем Виктор так привык к присутствию кого-то рядом в тот момент, когда он творит, что это стало неотъемлемой частью его творческого процесса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
