Совершенно естественно, что такой боевой и дальновидный дед не мог не быть примером для подражания. И не случайно, конечно, что вслед за отцом Крылов дописал о деде Александре Андреевиче, поручике морской артиллерии, а затем – участнике итальянского похода Суворова и битвы за Россию под Бородином: «При взятии штурмом Монмартрских высот в Париже командовал батальоном Павловского гвардейского полка; за отличие произведен в полковники и награжден золотым оружием за храбрость».
Нельзя не гордиться таким дедом. Возвратившись домой, в спасенную от вражеского нашествия Россию, заслуженный воин не почил на лаврах, а столь же беззаветно, как и ратный, стал исполнять долг гражданский.
Семейные предания, хранимые столь же бережно, как и вещественные реликвии, рассказывали о его самоотверженности в качестве нижегородского окружного комиссара по борьбе с холерой в Поволжье в 1830 году.
Одно событие из этого опасного подвижничества деда особенно врезалось в память и было дорого внуку. Через много лет оно, как мы узнаем, сыграло немаловажную роль в ответственных переговорах, которые по поручению нашего правительства вел Крылов в Париже.
Ограждая вверенную округу кордонами и заслонами от проникновения и распространения беспощадной повальной болезни, в одной из операций по блокаде дорог окружной комиссар задержал самого… Пушкина.
Холера что пуля: она убивает, не разбирая, кто перед ней.
– Возвращайтесь-ка к родному камельку, любезный Александр Сергеевич, вам ли, соловушко вы наш, занятий искать! – ласково, но непреклонно предложил задержанному поэту старый воин.
– Черту комолому камелек предлагайте! Пропади пропадом занятия – мне в Москву надобно, полковник! – сияя гневным взором, требовал поэт. – Никакая холера меня не возьмет!.. В Москву! – бушевал Пушкин.
– А это невозможно, никак невозможно, милостивый государь мой! – стоял на своем карантинный страж.
И Пушкин принужден был воротиться.
Конечно, и в дороге к Москве могла бы обойти поэта черная болезнь, но очевидно, что твердая решительность комиссара немало способствовала неугасимой «болдинской осени» – самому плодотворному периоду в творчестве гения Пушкина.
Известно внуку было и то, что великий русский поэт, сменив гнев на милость, не единожды хлебосольно принимал деда в болдинском доме. И лилась тогда долгая беседа, и менялись ролями слушатель и рассказчик, ибо было им что послушать и что рассказать друг другу.
Вел дед близкое знакомство и даже родство с героем Бородинской битвы генералом А.П. Ермоловым, с отцом декабриста П.Н. Ивашевым, с поэтом Н.И. Языковым и философом А.С. Хомяковым. Со всеми он был прост в обращении, все уважали его, видя в нем не только радушного соседа, открытого душой, всегда готового прийти на помощь родственника, но прежде всего – гражданина отечества.
Такими же преданными отечеству гражданами воспитал Александр Андреевич своих сыновей, таким станет и внук Алексей.
С ранних лет судьба одаривала Крылова встречами со многими замечательными русскими людьми, их вниманием к себе и дружбой. Как и ближайшие родственники, как сама мягкая, неброской красоты природа, они, вне сомнения, оказали благотворное влияние на цельность натуры будущего ученого, на его самобытное миропонимание, на его яркий и высокий патриотизм.
Пытливый мальчишеский ум жаждал узнаваний.
Первоначально обучением Алеши занимались отец и тетка. Многоопытный Николай Александрович преподавал сыну уроки жизненной хватки, умению не теряться в сложных ситуациях, любви к земле, к природе. Александра Викторовна учила племянника, по его свидетельству, (читать, писать, молитвам, священной истории и французскому языку».
Но неисчерпаемым кладезем знаний, отправной точкой в большую жизнь ученого и мыслителя явилось село Теплый Стан – воистину могучее гнездо умов, обогативших человечество самыми разнообразными научными открытиями и достижениями в физиологии, медицине, математике.
Крыловы часто бывали в знаменитом селе, глубокую благодарность к нему Алеша сохранил на всю жизнь. На склоне лет Алексей Николаевич писал:
«Обе половины Теплого Стана были нам сродни, поэтому примерно каждый месяц мы из Висяги ездили всей семьей гостить дня на три в Теплый Стан. Отец останавливался у Филатовых, а мать со мной – у Сеченовых».
Сам путь в гости – предмет любви к родной природе: «В семеновской степи можно было видеть стаи журавлей и дроф, перелетали стаи уток разных пород, кулики и изредка бекасы и дупеля, кружили ястреба, трепетали копчики. Отец учил меня отличать издали птицу по полету; все это, конечно, меня занимало, и я любил эти поездки, гем более что от Висяги до Теплого Стана 25 верст и поездка не была утомительной».
Каждый приезд в Теплый Стан чем-нибудь да удивлял и насыщал живое воображение бойкого мальчика. Если ему не доводилось помогать и общаться с Иваном Михайловичем, то Алешу зазывал в мастерскую Андрей Михайлович Сеченов – виртуозный мастер слесарных и столярных поделок и не менее того – проникновенный рассказчик о житье-бытье и походах русской армии. Со стамеской в руках или за токарным станком с ножным приводом можно было забыть обо всем на свете.
Пропадал Алеша и в домашнем музее дяди Эпафродита Петровича Лодыгина. Дядины рассказы о муромских разбойниках с показом кольчуг, шестоперов и подлинно гурьяновского кистеня, бывало, вызывали мурашки по всему телу. Но зато по окончании очередного повествования о молодцах-разбойниках, по-своему, как выходило из рассказов, бившихся за простой люд, дядя непременно давал пострелять в цель из настоящего «монтекристо».
Тянулся Алеша и к мальчикам старшего возраста, гимназистам, приезжавшим, как и он, к теплостановским родственникам на вокации из столицы.
«В то же лето, – вспоминал Крылов, – гостили у Сеченовых братья Александр, Сергей и Борис Михайлович Ляпуновы… Это были дети покойного профессора астрономии Михаила Васильевича Ляпунова; замечательно, что все три брата стали впоследствии знамениты: Александр как математик, Сергей как музыкант-композитор, Борис как филолог-славист».
Не менее замечательно и другое – дружеские отношения между братьями Ляпуновыми и Крыловым, завязавшиеся в благодатной теплостановской обстановке, сохранились навсегда.
Но счастливое, безмятежное, полное откровений детство в родных краях окончилось нежданно-негаданно.
«До 1872 г., – написал об этом позже Крылов, – отец не мог избавиться от крымско-кавказской лихорадки, которая мучила его недели по три каждую весну и каждую осень, причем кавказские приемы хины – порошком по водочной рюмке верхом в раз (около 60 гран) – мало помогали…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
