— Ну вы и долбоёбы! — удивился Пётр.
Пеглен молча пожал плечами.
— Возможно, нам стоит поискать кого-то более компетентного? — спросил Андрей. Хотя в его голосе не было угрозы, йири резко побледнел.
— Не надо! Честное слово, клянусь, вы не найдёте никого лучше меня! Остальные администраторы вообще не в курсе! Население сокращается, нагрузка на сеть падает, на этом фоне падение производительности почти незаметно. Пока я не нагрузил систему вашей задачей, мне и в голову не приходило, что что-то не так… Да никто, кроме меня, даже не знает, где искать системные разделы! Никто даже не помнит, что это и зачем! Я сам изучал системную архитектуру по старым архивам, вам не найти никого компетентнее!
Юношу всего трясло, на лбу его выступил пот.
— Ладно, я все понял, заткнись, — грубо прервал его Андрей. — Толку от тебя… Мы успеем закончить до того, как эта ваша нейросеть сдохнет окончательно?
— Скорее всего, да, но… — казалось, что это невозможно, но Пеглен побледнел ещё сильнее.
— Какое ещё «но»? — нахмурился Андрей.
— Мне кажется… Я не уверен, но… Есть вероятность…
— Да рожай ты уже, сцыкло позорное! — не выдержал Пётр.
— Возможно, задача отнимает слишком много ресурсов системы. Это ускоряет её деградацию. Не исключено обрушение части сети или даже коллапс ядра…
— Ты это к чему ведёшь? — недовольно спросил Андрей.
— Надо приостановить расчёты, пока я не выясню, что случилось с системой, иначе могут пострадать изолянты.
— Эти, с мозгами в тумбочке, что ли? — заржал Пётр. — Да и хрен с ними!
— Но… Так нельзя! — юноша уже не сдерживал слез, и они текли у него по щекам, оставляя мокрые дорожки.
— Вот зе фак? — тихо поинтересовался у Саргона Джон, с трудом понимавший язык Коммуны.
— Забей, — лаконично ответил тот.
— Помолчите! — поднял руку Андрей, — мне надо подумать.
Он несколько раз энергично прошёлся из угла в угол беседки, потом сплюнул с досадой:
— Черт, всё одно к одному.
Он помолчал, кусая в задумчивости нижнюю губу, а потом решительно распорядился:
— Итак, всем слушать сюда. Пеглен — да кончай рыдать уже, позорище! Смотреть противно!
Он снова прошёлся туда-сюда и продолжил:
— К нам прибыли три Юных с полномочиями от Совета Молодых Альтериона. Цель прибытия — гуманитарная миссия поддержки йири. «Вымирающая малая раса, надо их спасти, они такие милые…» — изобразил голосом что—то явно ему лично знакомое Андрей. — Это создаёт нам некоторые неудобства, но с ними придется считаться.
— Шеф, а шеф… — осторожно спросил Пётр. — А чего ты перед ними стелешься, извини за вопрос? Послать их лесом да и всех делов!
— Я те пошлю! — рыкнул на него Андрей. — Вот ты их сегодня пошлёшь, а завтра этот мудацкий Совет нас объявит вибайя мзее8 — и всё, Альтерион, считай, для нас закрыт. Оно нам надо?
— А может их тогда… — задумчиво протянул Пётр. — Как там наш абизян говорит? «Фак энд килл»? Или «килл анд фак»?
— Факинг бич! — подтвердил негр.
— Даже не думайте! — резко ответил Андрей. — Это же Юные Альтериона! Если кто-то из них, недайбог, помрет, тут немедленно будет много очень неприятных людей. Альтерионские личные чипы — серьезная штука.
— Это они ничо так устроились… — позавидовал Пётр. — Кручу, что хочу, а если кто обидел — сразу прискачет кавалерия! Я б тоже не отказался.
— Отказался бы, поверь… — ответил Андрей. — Чип-то неизвлекаемый. Юные всегда правы, но они вырастают. Стукнуло тебе тридцатник — и все, ты уже мзее, вали обеспечивать воспроизводство Юных и делать, что эти Юные велят. А чип в тебе так и сидит!
— Не, тогда нафиг надо такое счастье, — согласился Пётр. — Пиздючью всякому ещё подчиняться. А у тебя тоже такой чип, шеф?
— Не твоё дело! — рявкнул на него Андрей. — Разболтались тут!
— Молчу-молчу… — Пётр закрыл рот здоровой квадратной ладонью.
— Так, — продолжил Андрей, — Пеглен! Ты с этого момента приостанавливаешь все наши расчёты. Времени, конечно, жалко, но, если Юные что-то заметят, — будет хуже. Ты хотел искать причину деградации системы? Радуйся — у тебя есть время, пока они тут будут совать свой нос во все щели. Может быть, они тебе даже помогут — хотя я бы не сильно рассчитывал. Юные считают, что от мыслей на лбу морщины, а образование мешает принимать решения, поэтому замещают знания уверенностью в себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Карлос! — Андрей повернулся к татуированному. — Руки не распускать! Я знаю, что у вас там баба дешевле козы, но здесь не горы Закава.
Карлос неопределённо пожал плечами.
— Саргон! Обеспечиваешь безопасность, и чтобы волос с них не упал!
— Пётр! Возишь их, куда скажут, обеспечиваешь комфорт и уют, не пристаёшь с тупыми хохмами. Доступно?
— Как скажешь, шеф!
— Ах, да, — вспомнил Андрей, — завтра открою тебе проход, сгоняй в Гаражища за соляркой для генератора. Ну и пожрать купи чего-нибудь заодно. Не будут же Их Величества Юные жрать нашу походную сухомятку?
— Эвелина, про тебя им лучше вообще не знать. Есть ненулевая вероятность, что ты у них числишься в базе как оператор Коммуны. Пропавший без вести оператор — «ах, какая трагедия»…
— И что мне, под кроватью от них прятаться? — надула пухлые губы брюнетка.
— Посидишь пока на резервной базе, книжки почитаешь.
— Я там со скуки сдохну!
— А что, лучше будет, если они, вернувшись в Альтерион, упомянут тебя в отчете? Там найдется кому сложить два и два… Ничего, они тут не задержатся, я уверен.
Андрей снова прошёлся из угла в угол, покусал губу и добавил:
— И для всех повторяю ещё раз: что бы они тут ни вытворяли, какую бы чушь ни несли — улыбаемся, киваем, соглашаемся, спокойно делаем свои дела. Надолго их не хватит, я надеюсь. Налетят, наломают дров, поскачут дальше спасать Мультиверсум. Всё, хватит рассиживаться, работаем.
В сгущающихся вечерних сумерках никто не заметил, как из разросшихся за беседкой густых кустов осторожно выбралась девушка, и, внимательно оглядевшись по сторонам, незаметно ушла за угол дома.
Глава 2. Зелёный
В нынешние расслабленные времена торжествующего потребителя сакральное значение гаражей уже подутрачено. Сначала они превратились из мужской среды обитания — последнего моногендерного заповедника в стремительно феминизирующемся социуме — в скучное место хранения машин. Ремонт перестал быть источником самоактуализации и ушел в холодные равнодушные сервисы, да и сами автомобили потеряли ту искру одушевленности, которой их наделяли заботливые умелые руки хозяев.
Однако само Гаражище Великое — этот гигантский массив сросшихся боками кирпичных коробок — сохраняет в себе некую странную магию. Триггером её включения становится момент, когда ты впервые тут заночуешь. Потому что тебе некуда идти. Или потому что незачем. Или потому что лень. Или потому, что ты пьян и тебе некуда, незачем и неохота идти. Какая, к чёртовой матери, разница, где спать! Вот куцый топчанчик, вот спальник из машины, надувная подушечка и бутылочка колыбельной в маленьком холодильнике. И вот когда ты сидишь на плоской крыше в продавленном старом сиденьи, дыша запахом остывающего рубероида, и смотришь, как огромная шизофренического цвета луна рубит поле острыми тенями на квадраты проездов, Гаражище вдруг принимает тебя.
Или не принимает — тогда ты просто пьяный одинокий дурак на крыше гаража, иди спать уже.
Я свалился в Гаражище, как боксер в нокаут. Если жизнь от души врезала тебе по бестолковке, то это не зря. Иногда лучшей стратегией оказывается просто немного поваляться вот тут, в уголочке ринга, а не вскакивать обратно за добавкой. Отползти в сторонку, упасть за плинтус и подумать, как ты дошёл до жизни такой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Внезапно лишившись всего, что составляло еще недавно мою жизнь, я жил в гараже. На топчане между верстаком и задним бампером было даже по-своему уютно. В какой-то момент тебя настигает осознание, что всё не так уж плохо. У кого ничего нет, тому и терять нечего. А кому нечего терять — тому жить легко и не страшно. Сидеть ночами на крыше, курить, присасываться к горлышку и снова откидываться на спинку балансирующего на кривых полозьях старого автокресла. Думать, думать — и потом не думать, глядя пустыми глазами в Луну, медленно и даже не без некоторого удовольствия растворяясь в здешней странной полужизни. Своеобразный эскапизм, которым пропитано это место, требует глубины погружения в оригинальную местную философию «непротивления Жопе деянием».
