Вопрос третий – и для меня сразу ставший самым главным. Почему Комитет опекает рядового советского инженера, да еще и делает из этого государственную тайну номер один? Здесь поле для самых различных предположений открывалось весьма широкое – от фантастических гипотез относительно инопланетного происхождения объекта Опеки до тривиальных версий о том, что он является резидентом иностранной разведки, коварно покусившимся на тайны нашей «оборонки».
Разумеется, ни одно из возможных объяснений при более тщательном рассмотрении не давало удовлетворительного ответа на все вопросы.
Были и другие, более мелкие вопросы, каждый из которых каким-нибудь образом был связан невидимой цепочкой с одним из главных.Я досконально изучил все десять томов дела моего подопечного, но так и не нашел ни малейшей зацепки. (Уже потом, когда со мной проводился так называемый «технический инструктаж на местности», Генон частенько проверял, насколько я усвоил данные, содержавшиеся в том добросовестно составленном досье. «А ну-ка, скажи, мой хороший, – с хитрецой усмехаясь, мог молвить он, обращаясь ко мне и кивая на экран монитора „наружки“, на котором наш человек стоял в очереди к киоску с надписью „Мороженое“, – что он сейчас возьмет: „стаканчик“, эскимо или пломбир?»… Несмотря на то, что столичные хладокомбинаты в те годы, как и многие другие отрасли отечественной экономики, трудились в состоянии перманентной агонии, на витрине киоска наличествовало сортов пять-шесть мороженого. «Готов поспорить, шеф, что это будет „лакомка“ за двадцать восемь копеек», не поддавался я на провокацию, и Генон довольно хмыкал, когда мой прогноз сбывался.)
Даже тогда, когда я приступил к непосредственному исполнению своей задачи в рамках Опеки, мне мало что было известно о данной операции. По существу, я не знал о ней ничего. На косвенные вопросы об Опеке Генон и инструкторы, проводившие со мной «вводный курс», уклонялись с ловкостью цирковых эквилибристов, а когда однажды я попытался напрямую потребовать, чтобы меня посвятили в суть дела, то Генон рявкнул в том смысле, что, мол, любопытных на войне убивают в первую очередь… Оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь мне станут доверять больше, чем сейчас.
На первых порах мне доверили одно из черновых занятий в системе Опеки. Я должен был ежедневно, в течение двенадцати часов, неотступно следовать за Подопечным при его перемещениях по городу с задачей обеспечить его физическую безопасность.
При этом я мог применять любые средства, которые считал необходимыми в той или иной обстановке. При мне всегда имелось оружие (впрочем, и без него после спецкурса по программе «Боевая машина» я способен был наделать много всяких пакостей тем, кто попытался бы встать у меня на пути), и если бы я решил, что мне надо изрешетить пулями кого-нибудь из посторонних людей, я имел право сделать это без особых для себя последствий. Однако основной задаче сопутствовала обязанность сохранения своей «невидимости» для Подопечного. С этой целью, помимо различных, даже самых изощренных, способов наружного наблюдения неоднократно приходилось использовать косметику, переодевание и другие средства изменения внешности. Мы, «опекуны», не имели права дать Подопечному повод для подозрений в том, что его сопровождают. Мы должны были уподобляться ангелам-хранителям, чтобы ежесекундно быть рядом с Подопечным, но так, чтобы он нас не замечал, как человек не замечает того воздуха, который вдыхает…
Да, это была низшая ступень Опеки. (Позднее, когда в нашей стране компьютеры, а вместе с ними – и компьютерные игры, стали более доступными массам, я поразился сходству схемы операции «Опека» с какой-нибудь аркадной игрушкой типа «Принца» или «Голден Экс». И там, и тут суть была одна: герой продвигается к цели, последовательно переходя от низших уровней к высшим.) Такой вывод можно было сделать хотя бы на основе тех ограничений, которые налагались на мою оперативную деятельность – как во временном, так и в пространственном плане. Мне был выделен определенный сектор в городе, в пределах которого я обязан был действовать. Это был небольшой квартал, состоявший из десятка жилых домов, пары магазинов и прочих объектов обслуживания населения… Да и сам интервал времени, который мне отводился, – от нуля до двенадцати часов – оказался не таким уж насыщенным событиями в жизни Подопечного. Ночью-то нормальные люди, к каковым относился и Подопечный, имеют обыкновение спать, а не шататься по улицам, а ведь большую часть «моего времени» занимала ночь. Далее. В мою «сферу интересов» входила лишь забота о физической неприкосновенности Подопечного, а, как я сам потом убедился, Генон был прав: телохранителем быть намного проще, чем душехранителем. Ну и, наконец, поначалу меня явно подстраховывали мои более опытные коллеги…
Разумеется, я не собирался лезть в бутылку и доказывать с пеной у рта Генону, что способен на большее, чем таскаться тенью за Подопечным и следить, чтобы он, зазевавшись, не угодил ненароком под троллейбус да чтобы ему не обидели пьяные хулиганы, если он будет возвращаться домой после полуночи.
К тому же, забот поначалу мне и так было достаточно. График работы был организован так, что времени на свои личные дела почти не хватало. Помимо тех двенадцати часов, когда я должен был находиться в «повышенной боевой готовности», не исключалась возможность того, что в любой другой момент меня поднимет по тревоге либо сам Генон, исполнявший в операции роль главного координатора, либо оперативный дежурный по Опеке – была у нас и такая функциональная обязанность, которую поочередно исполняли самые приближенные к Генону лица. Кроме этого, чтобы постоянно быть в курсе обстановки, следовало несколько раз в «личное время» запрашивать у дежурного сводку новостей Опеки (при «лавинообразных изменениях ситуации» я должен был перейти на постоянный прием сообщений с помощью крошечного радиотранслятора – позднее с этой целью стали использоваться пейджеры и сотовая связь).
Первое время, отдежурив свой срок и добравшись в однокомнатную квартирку, которую мне любезно выделил «отдел нуль» на время выполнения задания, я валился с ног от усталости. Хотя, если разобраться, ничего особенного делать мне не приходилось. Да, пару раз в течение первого месяца мне пришлось прийти на помощь Подопечному, но в обоих случаях вмешательство мое носило чисто профилактический характер и, по большому счету, не было вызвано какими-то экстремальными обстоятельствами. Мне даже и таскаться-то за Подопечным особо не приходилось, если не считать провожания его утром на работу. Все остальное время я слонялся в окрестностях НИИ, где он работал. Тем не менее, я уставал… Может быть, сказывалось напряжение, вызванное всей этой дурацкой атмосферой таинственности вокруг Подопечного, когда не знаешь, чту может произойти. Ведь страшнее всего человеку тогда, когда он не понимает окружающего мира и не может прогнозировать, что его ожидает через час, завтра, на следующей неделе… А может быть, дело было в другом. Не знаю…
Однако, несмотря на усталость, проклятые вопросы продолжали сверлить мой утомленный мозг. И дело было не в праздном любопытстве с моей стороны, вернее, не в нем одном. С одной стороны, я понимал, что всей этой возне, затеянной Комитетом вокруг скромного инженеришки, кем-то наверху, видимо, придается такое важное значение, что даже рядовых исполнителей решено не посвящать в замысел операции, и не обижался: в конце концов, командир роты, поднимающий бойцов в атаку, чтобы овладеть невзрачной высоткой, не обязан знать, какая роль отводится этой точке на карте в стратегических планах главнокомандующего. Так уж наш мир устроен, что люди имеют равные права только теоретически, практически же кесарю – кесарево, в том числе и в отношении обладания информацией… Но с другой стороны, мной в то время овладел нездоровый азарт. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы уяснить: от меня скрывали нечто важное, а это дразнило мой исследовательский инстинкт – каждому человеку он присущ в той или иной степени, ведь именно поэтому люди так обожают транжирить время на решение кроссвордов, головоломок и прочую чепуху, от которой, как известно, хлеба насущного не прибавляется. Поэтому тайна, которой была окутана Опека, все больше становилась как бы перчаткой вызова, брошенной моим умственным способностям…
Вернувшись в свою холостяцкую каморку после очередного раунда дежурства и наскоро перекусив, я ложился, не раздеваясь, на тахту, прикрывал глаза и начинал мысленно перебирать страницы личного дела Подопечного заново – одну за другой, не спеша, то и дело останавливаясь, чтобы обсосать какие-нибудь факты наподобие рыбьих косточек…
Вскоре я почувствовал, что картина начинает понемногу проясняться. Не сказать, что в результате своих размышлений я получал стопроцентную уверенность, но кое за что мне удавалось зацепиться.
