«Нет, я была на море… одна…»
Она закрыла глаза и вспомнила Мажимеля, его красивую голову, склонившуюся на ее грудь, его голос… У нее сердце замирало, когда он целовал ее сухими горячими губами. Смуглый, худой, с выгоревшими волосами, в светлых шортах и голубой рубашке, он ждал ее в баре на пляже. Они провели на море не больше часа, потом отправились в гостиницу, где Мажимель снял для них номер. Часто в его объятиях она вспоминала Крымова, и ей казалось, что она понимает желание бывшего мужа не принадлежать никому и одновременно отдавать себя всем, кого любит. Она по-мужски хладнокровно говорила о своей любви и любовнику, и мужу, и даже лгала ставшему виртуальным Крымову, и ей нравилась эта игра, это бесконечное путешествие по постелям… Расслабленная, немного огрубевшая от частых мужских ласк и пресытившаяся ими, она все чаще и чаще искала спасения в долгих ночных беседах с Крымовым. Пусть он упрекал ее браком с Патриком, грозясь приехать и забрать ее, пусть он лгал ей и себе, уверяя, что они любят друг друга, но он не мог физически прикоснуться к ней, не мог поцеловать ее и без того горячие, еще не остывшие от поцелуев других мужчин губы – их общение оставалось хотя бы в этом плане целомудренным. Но больше всего ей нравилось, когда он рассказывал ей о том, чем они сейчас там, в Саратове, с Шубиным и Китаевым занимаются. Когда дело было особенно интересным, то к разговору зачастую присоединялся Шубин.
«Привет, это Игорь. Как дела? Ты еще не спишь? Представляешь, сегодня к нам девушка пришла. У нее вроде дядю убили. Мой брат, Василий, принял ее, расспросил, а мы с Крымовым в это время спали…»
«Дяде сорок пять лет, работал продавцом в музыкальном магазине. Скромный, симпатичный мужчина, она оставила его фото…»
«Как его убили?»
«Отравили!»
«Чем?»
«Рицином, как говорит Чайкин. Он передает тебе привет».
«Как Таня Бескровная?»
«Кормит грудью. Минкин счастливый, прямо весь светится…»
«Слушай, Земцова, может, ты мне еще одного ребенка родишь?»
«У меня другие планы».
«Они связаны с Патриком?»
«Ребята, вы отвлеклись от темы. Дядю отравили ядом. Где, спрашивается, убийца его достал?»
«А это не самоубийство?»
«Юля, когда мы занимались суицидными делами?»
«Что говорит племянница? Кто она?»
«Приехала из Питера. Вышивальщица. Судя по всему, хорошая вышивальщица. Но в момент смерти дяди не вышивала. Пила водку на дне рождения подружки. У нее вроде бы есть алиби. Но в Питер, понятное дело, никто не ездил».
«Что Корнилов?»
«Говорит, что они поторопились сделать вывод о самоубийстве, что это действительно похоже на убийство. Но мы так толком и не поняли, что он этим хотел сказать. Думается мне, не сегодня завтра они заведут уголовное дело, и тогда мы снова будем работать на прокуратуру».
«Какая разница, на кого работать, если вы ищете убийцу и вам за это платят?»
«Ты к нам не собираешься?»
«Пока нет. Расскажите подробнее о дяде. Как его зовут?»
«Юлий. По фотографии – красивый, интеллигентного вида мужчина. С бородкой. Наташа, его племянница, говорит, что, когда она приехала, в доме было все вверх дном. Она утверждает, что это милиция…»
«Почему?»
«Потому что там, в Питере, был такой случай…»
«Это не факт. Несерьезно. А с кем он жил?»
«С женщиной по имени Лариса. Она исчезла, ее нигде нет».
«Она исчезла вместе с вещами?»
«По словам племянницы, часть вещей пропала, в том числе и дорогая шуба, видимо, какие-то украшения, потому что в квартире не нашли ни золота, ни серебра…»
«Получается, что этого Юлия убили и ограбили. Убить могли по неизвестной нам причине, а ограбили, чтобы скрыть мотив преступления. Или же убийство произошло с целью грабежа. Но если предположить самое худшее, что этого человека убила его же собственная жена, то она сделала это грубо, словно нарочно, чтобы навлечь на себя подозрение… Или же кто-то подставил ее».
«Вообще-то она была его сожительница. Они не были в браке», – заметил Шубин..
«Это не имеет значения. Они жили вместе», – ответила она.
«Послушай, милая, тебе что, совсем спать не хочется, ты так подробно расспрашиваешь нас об этом совершенно неинтересном, на мой взгляд, деле?» – спросил Крымов.
«Сейчас это единственное, что меня интересует, честное слово. Такая скука, ты не представляешь себе…»
«Ладно, ребята, я исчезаю… Ты молчишь, ничего не отвечаешь, значит, вам есть что сказать друг другу…» – Шубин обиделся и ушел.
«Игорь, ты куда пропал? Я же пересылала тебе все наши разговоры… Тебе неинтересно?»
«Я пошел спать. Устал очень. Как-нибудь в другой раз мы, Юля, поговорим с тобой без свидетелей. Я хотя бы выскажу тебе свое мнение по этому делу. Крымову кажется, что оно неинтересное, а я чувствую, что это убийство непростое. И что нам с ним придется повозиться. Да и сам факт того, что в раскрытии этого преступления заинтересована племянница, тоже меня настораживает. Ведь это же очень большие деньги – три тысячи евро. А она простая вышивальщица».
«Значит, не такая уж и простая… К тому же она может вышивать для церквей и монастырей… Понимаешь?»
«Думаешь, она вышивает золотом?»
«Может, и так, но все равно не признается. Скажет, что вышивает крестиком ночные сорочки для миллионерш».
«Ну так я пошел спать?»
«Куда ты пропала, Земцова?»
«Игорь, спокойной ночи».
«Крымов, Игорь отправился спать. Может, и нам разбежаться?»
«Да мы уже и так разбежались друг от друга – дальше некуда. Так ты будешь говорить с Патриком?»
«Спокойной ночи».
Она отключила компьютер и какое-то время еще сидела за письменным столом, не зная, что предпринять – пойти ли спать, посмотреть ли телевизор или позвонить Мажимелю. Он не звонил ей уже часов шесть. Это на него не похоже. Но, если он не звонит, значит, не хочет или не может. Такого еще не было, чтобы он не хотел ей позвонить, услышать ее голос, увидеть ее… Он был страстно влюблен в нее и находился в том пьянящем состоянии, в котором находятся молодые любовники в самом начале романа. Когда от поцелуев немеют губы, а после страстных объятий саднит истертая до сукровицы плоть…
Она вышла из кабинета, выключив лампу, и в полной темноте двинулась в сторону спальни Патрика. Остановившись перед дверью, она чуть приоткрыла ее и услышала спокойное дыхание мужа. Он крепко спал. Спал сном уставшего за день человека. Спал сном праведника в отличие от нее. Ей вдруг захотелось войти в спальню, зажечь везде свет, растолкать его, расшевелить и заставить выслушать себя. Она скажет ему, что он слепец, что он ничего не видит вокруг, не чувствует, что она параллельно с ним живет еще с двумя мужчинами, с одним встречается почти у него под носом, проводит с ним время в гостинице на берегу моря, с другим ведет активную переписку… Сколько раз ее воображение рисовало эту сцену! Она даже видела спокойное и любящее лицо Патрика в тот момент, когда она открывается ему… А что, если он не слепец и все чувствует и видит? А что он может сделать? Он ждет, когда она сама сделает свой выбор? Но, если даже предположить невозможное, что он знает о ее связи с Мажимелем, тогда почему же он ничего не предпринимает, почему не выгоняет ее вон из своего дома, почему не хлещет ее по щекам, называя самыми последними словами? Что это – любовь или же страх потерять ее? Или он ждет, когда она сама выдаст себя с головой…
Она быстрым шагом направилась в свою спальню, открыла шкаф, достала одежду, оделась и, даже не позвонив Мажимелю, не предупредив его о своем приезде, вышла из дома, завела машину и, открыв ворота, поехала к нему.
Он снимал квартиру в квартале Маре, представляющую собой небольшую, но очень уютную студию всего в нескольких кварталах от особняка своих родителей. Юля бывала там крайне редко, ей нравилось встречаться с Мажимелем подальше от города, поближе к морю, поэтому часть отведенного им на свидание времени они проводили в машине. Сейчас же она ехала к нему, находясь в том возбужденном состоянии, которое сложно объяснить, но которому подвержены все страстные натуры, привыкшие немедленно удовлетворять свои желания во что бы то ни стало… Хотя уже в машине, вдыхая свежий осенний воздух, врывавшийся в открытое окно и будоражащий, освежающий ее, она вдруг поняла, что ей важна была не столько встреча с любовником, сколько сама поездка, неожиданная, ночная, странная, волнующая своей непредсказуемостью…
Улицы Парижа были пустынны, хотя и ярко освещены. Редко можно было увидеть заблудившихся в густом переплетении улиц одиноких мужчин и женщин, бредущих вдоль темных домов от одной вывески ночного бара к другой…
Машина плавно скользила по гладким, как черные блестящие атласные ленты, дорогам навстречу ярким, отчего-то казавшимся праздничными площадям и перекресткам, подсвеченным соборам и дворцам, и было удивительно, что Юля успевала вовремя свернуть на нужную улицу, в нужный переулок.
Наконец она остановилась на узкой улице, припарковала машину рядом с увитой диким виноградом калиткой, за которой оранжево светился небольшой дворик с расположенным в глубине его двухэтажным домом. Она знала, как открывается калитка, поэтому беспрепятственно открыла ее и ступила на выложенную плиткой дорожку, ведущую к дому. Двинулась, дрожа всем телом, вперед. Пожалела, что не набросила куртку, потому что, несмотря на кажущееся тепло, в воздухе было все же по-осеннему свежо. Она подошла к светящемуся окну студии, немного удивившись, что Мажимель еще не спит, а оказавшись совсем рядом, приникла к довольно широкой щели между красновато-желтыми узорчатыми шторами, которыми было небрежно задернуто окно. И тут же почувствовала, как лицо ее вспыхнуло, как если бы это не она застала кого-то за тайным любовным занятием, а ее застигли врасплох, ворвались в ее интимную жизнь…
