Монах начал уговаривать чиновника, чтоб он оставил употребляемый им способ молитвы, объясняя и неправильность способа, и неправильность состояния, доставляемого способом. С ожесточением воспротивился чиновник совету. «Как отказаться мне от явной благодати!» — возражал он.
Вслушиваясь в поведания чиновника о себе, я почувствовал к нему неизъяснимую жалость, и вместе представлялся он мне каким-то смешным. Например, он сделал монаху следующий вопрос: «Когда от обильной сладости умножится у меня во рту слюна, то она начинает капать на пол: не грешно ли это?» Точно: находящиеся в бесовской прелести возбуждают к себе сожаление как не принадлежащие себе и находящиеся, по уму и сердцу, в плену у лукавого отверженного духа. Представляют они собою и смешное зрелище: посмеянию предаются они овладевшим ими лукавым духом, который привел их в состояние уничижения, обольстив тщеславием и высокоумием. Ни плена своего, ни странности поведения прельщенные не понимают, сколько бы ни были очевидными этот плен, эта странность поведения…
Когда чиновник ушел, я спросил монаха: «С чего пришло ему на мысль спросить чиновника о покушении на самоубийство?»
Монах отвечал: «Как среди плача по Богу приходят минуты необыкновенного успокоения совести, в чем заключается утешение плачущих, — так и среди ложного наслаждения, доставляемого бесовскою прелестию, приходят минуты, в которые прелесть как бы разоблачается и даст вкусить себя так, как она есть. Эти минуты — ужасны! Горечь их и производимое этою горечью отчаяние — невыносимы. По этому состоянию, в которое приводит прелесть, всего бы легче узнать её прельщенному и принять меры к исцелению себя. Увы! Начало прелести — гордость, и плод её — преизобильная гордость. Прельщенный, признающий себя сосудом Божественной благодати, презирает спасительные предостережения ближних, как это заметил святой Симеон. Между тем припадки отчаяния становятся сильнее и сильнее: наконец, отчаяние обращается в умоисступление и увенчивается самоубийством.
В начале нынешнего столетия подвизался в Софрониевой пустыни (Курской епархии) схимонах Феодосий, привлекший к себе уважение и братства и мирян строгим, возвышенным жительством. Однажды представилось ему, что он был восхищен в рай. По окончании видения он пошел к настоятелю, поведал подробно о чуде и присовокупил выражение сожаления, что он видел в раю только себя, не видел никого из братии. Эта черта ускользнула из внимания у настоятеля: он созвал братию, в сокрушении духа пересказал им о видении схимонаха и увещевал к жизни более усердной и богоугодной. По прошествии некоторого времени начали обнаруживаться в действиях схимонаха странности. Дело кончилось тем, что он найден удавившимся в своей келии».
Предотвращение самоубийства
(Из рассказов старцев Оптиной пустыни)
Это было в 1921 году. У меня была сослуживица, молоденькая женщина. Она очень привязалась ко мне и поверяла мне свои переживания, хотя я была моложе ее годами.
Часто говорила она мне, что, несмотря на внешнее счастье, — муж боготворит, мать его, что редко бывает, на руках носит ее, не говоря уж о шестилетней дочурке, которая жить без нее не может, — она чувствует какое-то неудовлетворение, тоску, предчувствие, что она должна что-то такое сделать, ради чего ей дана жизнь.
Случилось так, что на несколько месяцев я уехала из Москвы и о ней не имела никаких известий.
Приехав, я пошла домой с вокзала, занятая мыслями о скорой встрече с близкими людьми, о своей знакомой я совсем не думала.
Вдруг неожиданно передо мной возник ее образ, внутри прозвучали слова: «Вы совсем меня забыли, зайдите, сейчас зайдите». Я оглянулась, увидела, что, свернув в сторону, могу зайти к ней. И, повинуясь этому призыву, пошла к ее дому.
Позвонила раз, другой — никакого ответа, начала стучать. Открыл, наконец, ее муж. Я спросила:
— Дома ли В.?
— Что вы, смеетесь надо мной, издеваться пришли? — закричал он на меня. — В. ведь умерла больше месяца тому назад!
Узнав, что меня не было в Москве и я иду с вокзала, он успокоился, рассказал про ее смерть и признался, что мой стук и приход помешали ему выпить яд, который стоял перед ним.
Я рассказала ему, почему пришла. Яд был уничтожен, мой рассказ потряс его, он дал слово не пытаться больше покончить жизнь самоубийством, а молиться о ней и о себе.
Больше я его не видела, но узнала, что года через два он женился и был счастлив.
О смерти же В. он рассказал, что они все трое заболели сыпным тифом, особенно тяжело болела девочка. Врачи считали ее состояние безнадежным.
Легче всех болела В., она уже выздоравливала и ухаживала за мужем и дочерью. Узнав приговор врачей, она всю ночь молилась, прося Господа сохранить жизнь дочери взамен ее жизни. Молитва эта была услышана.
Врач на другой день был поражен, увидев здоровую девочку и умирающую мать. Она скончалась в тот же день.
Одна из главных причин самоубийства — неверие
(Архимандрит Амвросий (Юрасов). «О вере и спасении»)
Самоубийство — страшный грех, большая беда и для погибшего, и для родных, что остались жить.
Часто бывает так: умер муж, жена скорбит, скорбит сильно, почти каждый день ходит на могилку; думы круглосуточно, с ними ложится спать, с ними встает, а порой и сна нет, и доводит себя до такого состояния, когда демоны уже над человеком имеют власть. Мы знаем об этом из опыта, через исповедь. Наступает ночь, и мнимый муж возвращается. Каждую ночь приходит, и жена уверена, что муж вернулся, и спит с ним. Утром он собирается, уходит, а ночью опять возвращается. Но это не покойный муж, а демоны, что приняли его вид. И частенько мы видим: если человек не опомнится, не обратится к Церкви — кончает жизнь самоубийством.
Расскажу и такой случай, я прочитал о нем в «Церковных Ведомостях». В г. Бузулуки, что близ Оренбурга, одно время жил богатый человек. Был у него любимый сын. По тем временам нашли ему невесту, и она была ему не по душе. Хотели женить, и он от обиды повесился. Для родителей был страшный удар. Они — люди верующие, во многие храмы подавали и в монастыри — просили молиться. И все отказались. Поехали во святой град Иерусалим. И там отказались. Святая гора Афон отказалась… Нашли одного затворника, который посоветовал им на свои средства на колокольном заводе отлить самый большой колокол и пожертвовать в церковь. Так и сделали. Когда епископ стал колокол освящать, ударил в него 12 раз, как это положено, звук пошел тяжелый, заунывный, и епископ сказал: «Нельзя звонить им ни в праздники, ни в пост, а только, когда выносят покойника». Стенки колокола часто запотевали, от этой влаги постоянно гнил на колокольне пол, и его меняли. А потом пришло письмо со Святой Горы, в котором было написано: мы пытались молиться за самоубийцу, но Господь не принимает наших молитв… Не принимает Он и колокольного звона… Колокол сняли и погребли в земле.
II. Можно ли молиться за самоубийц?
«Милость должна сретаться с истиною»
(Из писем святителя Феофана Затворника)
Можно ли молиться за самоубийц? По какому-то недоразумению вопрос этот некоторыми считается у нас как бы доселе не имеющим определенного решения в нашей Церкви или, по крайней мере, признается таким вопросом, который должен подлежать всестороннему обсуждению и пересмотру со стороны церковной власти.
Из переписки святителя Феофана видно, что и ему не раз приходилось давать ответы по вышеуказанному вопросу. Правда, в его ответах на этот раз мы не находим чего-либо нового и выдающегося: святитель здесь так же, как и во всем остальном, касающемся положительного учения Церкви, строго держится канонических постановлений, но, нам думается, все же нелишним привести здесь его ответы, поскольку они излагаются им замечательно просто, убедительно и доступно для понимания каждого. Кроме того, нельзя не видеть из этих ответов, как мудрый святитель для умиротворения мятущейся совести вопрошающих старается предложить из сокровищницы своего сердца и некоторую долю христианского утешения в их скорби…
«Спрашиваете, — пишет он к одному из вопрошающих, — можно ли молиться за самоубийц? Церковь не велит — как же сыны и дщери будут молиться?.. Тут проглядывает покушение показать, что мы милосерднее Церкви и Самого Бога… Довольно ограничиться жалением об них, предавая участь их безмерному милосердию Божию… Мысль, что можно молиться о тех, кои удостоены церковных похорон, опирается на предположении, что разрешившие церковное погребение не признали убийцу убившим себя сознательно».[2]
С тою же целью — убедить недоумевающих в их неправильном взгляде на нашу Православную Церковь, — будто бы она непременно обязана руководиться во всех отношениях к людям не иначе, как исключительно лишь одним чувством любви, между тем как запрещение ее совершать молитвы о ком-либо, по их словам, значит на словах проповедовать одно, а на деле поступать совсем наоборот, преосвященный предлагает вниманию недоумевающим нижеследующее:
