увидел улыбающегося отца.
— Узнаешь с такой высоты свою деревню?
— Да я ее с любой высоты узнаю, — смеется отец.
Сделав несколько кругов над Буденновкой и соседними деревнями, мы мягко приземлились. Подбежал Антон, взялся за плоскость, и самолет тихонько подрулил к прежнему месту стоянки.
День клонился к закату, и по-солдатски находчивый моторист выставил на ночь у самолета двух босоногих "часовых" с трофейными немецкими "шмайсерами". Но в эту ночь у самолета ночевала, кажется, вся ребятня деревни.
Вечером в нашу хату набилось полно народу. В основном это были старики и инвалиды. Все здоровые мужчины сражались или на фронте или в партизанских отрядах. Пришлось подробно рассказывать о том, как воевал. Ведь к тому времени я сделал более 200 боевых вылетов, провел около 50 воздушных боев, сбил 16 вражеских самолетов, один раз ходил на таран, дважды был ранен.
— Николай, ты, может, стал большим начальником, раз на своем самолете прилетел? — вкрадчиво спросила моя тетка.
— Что вы? Всего-навсего старший лейтенант, заместитель командира эскадрильи.
— Скажи, а страшно?..
— Чего? — не понял я.
— Ну летать-то.
— Так не страшно, а в бою бывает и страшно. Ведь там — кто кого. Или ты его, или он тебя.
— Да-а, — протянул мужчина с культей вместо правой ноги. На старенькой гимнастерке у него сверкала боевая медаль. — Стало быть, не сладко. Нам в партизанах тоже пришлось похлебать болотной жижи. Даже сейчас еще отрыгивается. Но и мы давали ему прикурить. Однажды, в конце 1942 года, под самым носом у карателей, на станции Выдрея, пустили под откос немецкий эшелон с танками, бронемашинами и штабом дивизии вместе с ее командиром. Ох и шуму было, когда мы генерала на тот свет отправили. Комендант станции застрелился. Из Витебска вызвали новый отряд карателей, а мы и его под откос…
— Николай, а где тебе довелось перед приездом к нам с немцами драться? — спросил отец.
— Да вот в районе Крупок недавно было дело.
— Расскажи, расскажи, — наперебой загудели люди.
Пришлось поведать и эту небольшую историю, которая произошла 28 июня 1944 года. Войска 3-го Белорусского фронта стремительно продвигались вперед. На шоссейных и железных дорогах скапливалось большое количество техники и отступающих войск. Их то и дело бомбила советская авиация. Мне и Алексею Калюжному приказали разведать противника в местах его скопления, проследить за перемещением немцев и немедленно докладывать все данные в штаб. В районе станции Бобр нас атаковали 2 немецких истребителя. Мой ведомый вовремя заметил их и разгадал замысел врага.
— Сзади, слева пара "фоккеров", — передал он мне по радио.
На большой скорости выполнив левый боевой разворот, мы оказались в более выгодном положении, чем немцы, — выше и позади их. Фашистам ничего не оставалось, как встать в вираж. А на вираже, да еще на малой высоте в 600–800 метров Яку с "фоккером" справиться нетрудно. На втором вираже я зашел в хвост стервятнику и одной очередью прошил его. Он неуклюже перевернулся на спину и плюхнулся на землю неподалеку от станции. Второй "фоккер" на бреющем полете пустился к своим, за линию фронта.
Наша беседа явно затягивалась. Меня спрашивали и о положении на фронтах, и какая у нас техника, и чем нас кормят и сколько раз. Односельчан интересовало, где сейчас Гитлер со своими генералами и что он себе думает. Отвечал на вопросы как мог. Когда же рассказал о гибели своих товарищей, все умолкли, у многих появились слезы на глазах. Я затронул живую рану. Почти в каждом доме нашей небольшой деревни недосчитывались мужей, сыновей, братьев, сестер. В боях за Родину погиб и мой младший брат Александр. По счастливой случайности удалось избежать этой участи сестре Екатерине в партизанском отряде. Мы подняли рюмки за тех, кто сложил свои головы на поле брани, кто уже никогда не вернется домой, и лишь фотокарточки в самодельных рамках будут напоминать о них.
— Война идет не на жизнь, а на смерть, — задумчиво произнес отец. Жертвы еще будут, и большие. Это вроде как при облаве на волка. Чем ближе к нему подбираешься, тем свирепее он становится, сильнее клацает зубами. И тут уж к нему с голыми руками не подходи…
Выпив по чарке и закусив, люди вновь возвращались к расспросам. Особенно запомнился престарелый дед Борис из соседней деревни. Его любознательности не было границ.
— Микола, скажи, а если, не дай бог, — дед сплюнул на пол, — фашист подшибет, как головушку-то спасать тогда?
— А для этого, дедушка, у нас у каждого парашют есть. Он из прочной материи. Вот на нем и спускаемся тогда.
— И большой он? — Дед, видимо, не мог выговорить такое мудреное слово, но я его понял.
— Не так, чтобы очень, но хату всю накроет.
— Батюшки мои! Ты бы нам хоть один прислал.
— Зачем он вам, дедуля? — удивился я.
— Как зачем? Да мы из него всем ребятишкам пошили бы портки да рубахи. А то видал, в чем ходят?..
— Все фашисты проклятые побрали, — наперебой заговорили женщины. — Даше онучи теплые и те похватали…
Большинство женщин было босиком, в стареньких, латаных- перелатанных платьях или потертых широких юбках. Некоторые мужчины носили трофейные ботинки с металлическими клепками на подошве, кое- кто — кирзовые сапоги, а рубахи у всех были выгоревшие, старые.
На другом конце деревни взвизгнула гармонь, и до нас донесся девичий голос:
Ох, война, война, война,
Что же ты наделала…
Гармонь вдруг смолкла, вслед оборвался и голос. Где-то безответно пропел петух.
— Что же это у вас на всю деревню один певень? Как же он со всеми курами управится? — улыбнулся Антон.
— А ему и управляться не с кем, всех кур немцы поели. Вот только каким-то чудом и остался один петух у старухи Иванихи, — пояснил отец.
— Да-а-а, — задумчиво протянул Антон, — наделали фашисты делов, теперь и за три пятилетки не расхлебаешь.
— Ты, сынок, не горюй. Мы привычные, быстро расхлебаем. Дай срок — и куры будут, и все другое. Вот только фашиста окаянного быстрей добейте, как-то просительно проговорила мать. — Куры — это ничто. Люди гибнут… Вон и Сашок наш головушку сложил..
Мама заплакала.
— Ну хватит, хватит, не такой сегодня день, чтобы рыдать, для этого будет время, — оборвал ее отец.
Мать затихла, посмотрела на ходики. Они показывали далеко за полночь.
— Батюшки-светы, время-то уж сколько! — удивилась она и извиняющимся тоном обратилась к собравшимся: — Спасибо вам всем, что пришли, а гостям отдыхать надо. Ведь им завтра улетать.
Через три-четыре часа уже светило солнце. Мы поднялись, по пояс умылись холодной водой и позавтракали. К дому на подводе подъехал Григорий, самый младший из моих братьев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
