Орлов еще ощутит на себе деятельность агентуры чекистов, а пока он напряженно трудился над созданией своей негласной сети.
В докладе, составленном действительным статским советником, читаем: «До приезда своего в Берлин мне пришлось провести очень тщательную подготовку… В результате детального и всестороннего обследования многих учреждений и лиц, кои могли бы принести пользу русскому генеральному штабу, я остановился на нижеследующих лицах, с которыми и вошел в согласие по совместной работе по установленному мною принципу «разведывательного товарообмена». Далее следовал перечень имен.
Будучи еще в Варшаве, Орлов провел небольшую комбинацию, в результате которой установил личный контакт с советником Германской миссии в Польше Дирксеном. Последний после соответствующих переговоров дал рекомендательное письмо для передачи в Берлине Вальтеру Бартельсу — помощнику начальника русского отдела германского министерства иностранных дел. Дирксен доверительно сообщил, что именно Бартельс является «центральной фигурой по русской и большевистской политике в Берлине и… большим русофилом».
Дирксен не мог даже предположить, что Орлова и Бартельса связывала совместная нелегальная работа еще в Петрограде. То, что Бартельс жив-здоров, да к тому же неплохо устроился, не могло не обрадовать врангелевского разведчика. Еще больше он повеселел, когда, прибыв в германскую столицу, узнал о перемещении своего спасителя от большевиков в 1918 году не должность начальника иностранного отдела вновь образованного органа — Комиссариата по охранению общественной безопасности (КОБ), выполнявшего роль политической полиции. Выявление и разработка конспиративных структур коммунистической партии Германии, а также деятельности посланцев исполкома Коминтерна являлось прямой задачей КОБа.
Лучшего и желать было нельзя. Как старые приятели, Орлов и Бартельс крепко обнялись при встрече, вспомнили былое и сговорились о будущих делах. Дружеские отношения сохранились у них до последних дней пребывания бывшего следователя в Германии. Забегая далеко вперед, отметим, что Бартельс практически в одиночку защищал Владимира Орлова на суде.
Итак, главным источником информации для Орлова стал КОБ. Кроме Бартельса на контакт с берлинским представителем барона Врангеля вышли директор Комиссариата доктор Вейсман и его ближайший помощник Шварц.
«С ними у меня по приезде моем в Берлин сразу установились доброжелательные отношения, особенно в связи с резким изменением в лучшую сторону отношения немцев к белым русским, — писал Орлов. — Все эти три лица, особенно консул Бартельс, совершенно открыто стоящий на стороне белых русских, предоставляют мне все текущие материалы и архивы Штатс-Комиссариата… Тот же Бартельс предоставил для нашей агентуры возможность пользоваться германской дипломатической вализой. В обмен на это я сообщал Бартельсу имеющиеся у меня материалы о деятельности коммунистов в России и за границей».
Интересующие врангелевскую спецслужбу материалы из различных правительственных учреждений Германии получал Орлов и от привлеченных им к разведработе эмигрантов — товарищей его по службе в прокурорском надзоре в Польше в предвоенный период Петра Александровича Аккермана и Николая Дмитриевича Тальберга. Через Аккермана удалось установить контакт с одним из руководителей германской военной разведки капитаном Рау. Он был заметной фигурой на тайном фронте, хотя работал достаточно осторожно, дабы не дать повод антантовским наблюдателям в Германии обвинить власти в воссоздании тайной службы.
«Карл Отто Рау, — вспоминал соратник Орлова по товарообмену фальсифицированными документами, бывший офицер царской армии Александр Феофилович Гуманский, — типичный, образцовый и талантливый представитель немецкой школы шпионажа…» С 1904 года он работал в России, хорошо освоил русский язык, приобрел необходимые навыки сбора конкретной информации и встретил начало войны на должности начальника подсектора немецкой разведки с местом пребывания в Финляндии.
После разгрома Германии по заданию военного министерства Рау создал службу «Юбер зее динст», официально предназначенную для изучения рынков сбыта продукции, производимой на заводах Стиннеса, а фактически представлявшую собой законспирированный орган военной разведки. Основные усилия Рау направил на Польшу и, конечно же, на Советскую Россию.
С таким партнером Орлову, безусловно, стоило иметь дело.
Без внимания руководителя «берлинской базы» не остались и созданные эмигрантами так называемые информационные бюро, за невинными названиями которых скрывались частные сыскные конторы, выполнявшие задания на деньги отдела 1 А берлинского Полицей-Президиума — органа, наблюдавшего за иностранными гражданами и экстремистскими элементами из числа соотечественников.
Одним из основных контактеров Орлова первоначально стал бывший царский контрразведчик прибалтийский немец Геральд Зиверт. В середине 20-х годов пути их разойдутся, и более того — последний станет на судебном процессе над Орловым главным свидетелем со стороны обвинения.
Кроме агентуры, предполагалось сформировать в Берлине группу постоянных работников — 15 человек — для обработки добываемых материалов, составления сводок, организации курьерской связи с филиалами в других европейских странах. Первоначальный бюджет на месяц выделялся в размере почти 17 тысяч франков, что для Германии тех лет являлось значительной суммой. Врангель не поскупился, и работа закипела.
Представитель барона в Берлине генерал-лейтенант Иван Алексеевич Хольмсен докладывал руководству, что действительный статский советник работает не покладая рук, и деятельность его «заслуживает быть отмеченной по своей интенсивности и плодотворности в части, касающейся обследования деятельности большевиков и III Интернационала». Хольмсен высказался против создания дублирующего разведцентра неким полковником Поляковым, стремившимся не столько протянуть агентурные линии на Россию, сколько потратить деньги в Европе, и, прежде всего, в Берлине. А Орлов, как отмечал Хольмсен, «отлично ориентированный в круге возложенных на него задач, дает блестящие результаты…» Секрета здесь не было — работали экономно расходуемые резидентом деньги.
Но дальше положение стало меняться к худшему. Орлов принужден был заняться «разведывательным товарообменом». Он писал неустановленному лицу, будучи в командировке в Лондоне: «Меня интересуют только следующие данные: 1) внешняя политика московского правительства; 2) организация, состав, расположение и передвижение Красной Армии и 3) работа III Интернационала в Западной Европе и в Польше. Такие же материалы и я могу давать Вам. Если Вы сговоритесь с Генеральным штабом о таком «товарообмене», то я с удовольствием устрою его».
В начале 1924 года, отчитываясь за истраченные на разведку средства, Орлов убеждал своих шефов, что дороговизна в Германии растет, естественно, что платная агентура повышает свои требования, а количество присылаемых денег уменьшилось почти в два раза. «Я сократил до минимума количество работающих у меня лиц, — сообщал он из Берлина, — и сократил всем содержание».
Еще через год Орлов уведомляет своего конфидента Бурцева, что вообще не получает жалованья уже много месяцев, и добавляет:
«Мало того, работая юрисконсультом, приходится часть своего заработка приплачивать на противобольшевистскую работу, и это Кутепову хорошо известно, так как он является моим контролером. Можете себе представить, что мне приходится приплачивать до 100 долларов в месяц. Конечно, напрягаешь все силы и тратишь массу времени на побочные заработки, сам живешь как истинный пролетарий, но все свои денежные возможности расходуешь на борьбу с большевиками». А ведь на руках у Орлова в ту пору была почти недвижимая после неудачной операции жена и дети.
Скорее всего, к 1923 году Орлов окончательно отказался от своей идеи по созданию «Белого Интернационала». Денег ни одна страна на это не выделила, а тем более не захотела ставить свои национальные контрразведывательные и полицейские органы в зависимость от какого-то Международного бюро. Орлов соглашался уже и на меньшее. Он готов был давать информацию от своих источников в России в обмен на сведения о всех лицах, прибывающих из Республики Советов. Предполагалось, что он будет регистрировать указанных лиц, и, когда восстановится монархический строй, ни один из зарегистрированных не возвратится в Россию, не пройдя процедуру специальной проверки на причастность к деяниям большевистского режима. Заниматься этим, по мысли Орлова, станет верховная следственная комиссия во главе с ним самим.
Но все призывы тонули в пустоте. Во Франции его сторонниками были лишь некоторые, пусть даже известные, эмигранты, такие, как Владимир Бурцев и великий князь Дмитрий Павлович. По сведениям чекистской агентуры, Орлов остался в восторге от приема в Лондоне, где с ним встретился руководитель британской контрразведки. На дело регистрации большевистских деятелей Орлов даже получил некоторые финансовые средства. Но дальше этого дело не пошло. Немного лучше складывалась обстановка в самой Германии — установились и окрепли связи с берлинским Полицай-президиумом и Статскомиссариатом — Государственным комитетом по охране общественной безопасности, где заведующим иностранным отделом пока еще состоял Бартельс. Германские власти усиленно конспирировали свои контакты с русским эмигрантом, поскольку избегали в тот период негативных моментов в развивающихся отношениях с РСФСР, а затем СССР. В то же время они ощущали приближение «красной опасности» и готовы были использовать любые источники информации из коммунистических кругов, а тем более получать сведения о замыслах руководства Коминтерна. Орлов представлялся им очень важным осведомителем и наиболее квалифицированным экспертом. История показала, что эксперт не ошибся, когда громче других говорил о планах коммунистов взять власть путем вооруженного восстания. Так и произошло осенью 1923 года. Орлов также сигнализировал о том, что при участии прибывших из Москвы лиц создаются террористические группы, и их наличие действительно подтвердил судебный процесс в Лейпциге по так называемому делу «германской ЧК». Основным обвиняемым был некий «Скоблевский» — в действительности Вольдемар Розе, командир Красной Армии.
