— Нет, — честно ответил я.
— Конечно, нет, — пожала Истомина плечами, — ведь ты узнал о моём существовании только тогда, когда тебе рассказали о том, что я дочка Храмовой. Ведь так?
— Так, — говорю, а за рёбрами двенадцатибальный шторм бушует.
А у неё от моих слов ни один мускул на лице не дёрнулся. Будто бы равнодушная скала сидит передо мной, а не живая девчонка.
— А я верила тебе, — говорит тихо. — Представляешь? Каждому твоему слову.
— Я не все время врал, Вероника.
— Конечно, нет. Например, моей матери ты всё выложил как на духу: что я тебе никуда не упиралась и ты трахнешь меня, а потом выбросишь на помойку, ежели она продолжит тебя прессовать, — улыбается и снова отпивает вина, что-то сама себе хмыкает, делая какие-то выводы. — Оказывается, что вы тогда оба не лгали. Я для вас обоих была лишь разменной монетой в ваших личных счетах.
Молчу. Не потому, что не хочу говорить правду, просто пытаюсь судорожно подобрать нужные слова. А меж тем Истомина продолжает топить меня в грязной луже, заполненной прогорклыми воспоминаниями.
— Вот только на кой, спрашивается, Яр, ты продолжил меня добивать, если получил своё? Или действительно всё так, как ты и сказал — забавы ради?
— Потому что меня к тебе тянуло, Вероника! Я не мог сопротивляться. А потом уже и не хотел. Увидел тебя в клубе, и что-то в голове щёлкнуло. На маяке узнал тебя ближе, и всё совсем полетело в пропасть, я ведь всё свободное время с тобой проводил. На друзей забил. На семью. Ну же, вспоминай как это было!
Я не врал. Именно тогда я и словил себя на том, что тону в этой девчонке. А она смотрела на меня так, что мне казалось, будто бы я центр её вселенной. Летел к ней, как дурной. Нет, не считал эти отношения чем-то серьёзным, но и отказываться не собирался. Это было не в моём стиле. Меня прёт — значит настрой верный.
Я не вникал в суть своих чувств. Не анализировал их. Просто вдруг понял, что хочу видеть мою Истому рядом с собой, и всё. На остальное было плевать с высокой горы. На её мать. На мои игры. Я думал, что всё вывезу, натешусь и потом как-то разведу эту ситуацию на изи.
Пока между нами впервые не случилась близость. Пока она не сказала мне «люблю».
Наутро после нашей первой ночи я испугался тех мыслей, что вдруг на пмж поселились в моей голове, потому что я больше не желал только играть с ней. Я неожиданно понял, что хочу большего.
На соревнования тогда уехал, ничего ей не сказав. Потому что ещё сам себя до конца не понимал. Злился. Пребывал в растерянности и непонимании того, что со мной творится. А меня как вставило, так и не отпускало. И чувства эти дикие забомбили за рёбрами, не давая дышать. Я их не хотел и хотел одновременно. Бежал от них и к ним. Сходил с ума!
А дальше Аммо поставил меня в ситуацию, когда я по-настоящему испугался из-за того, что могу потерять Истомину. Вот тогда-то меня окончательно прижало. По жести так, до трясущихся рук. Меня вывернуло наизнанку, когда я увидел, что именно сделал Раф: он отправил фотки Истоминой её матери со скабрёзными приписками. А я их судорожно удалял, ловя сердечный приступ от облегчения, что это дерьмо так и не дошло до адресата.
И наконец-то понял, что всё. Хватит бегать от правды. Вероника мне нужна, остальное вторично. Приехал и к ней, на второй этаж по балконам. Лишь бы только быстрее с ней оказаться.
— А потом что было, поведаешь? — подцепила салатный лист вилкой Истомина и сунула его в рот.
И я было хотел честно ей во всём признаться, как она меня перебила и вывалила свои соображения на этот счёт. Уродливые. И смехотворные.
— А я знаю, что было дальше, Яр. Ты окончательно меня прогнул под себя. Но тебе мало было меня просто трахать и лить в уши всё это дерьмо о великих чувствах. О да! Ты пошёл дальше и предложил мне беспрецедентное: жить вместе, хотя на самом деле даже не планировал это делать. Никогда! Стоило мне только отправиться собирать вещи, как ты тут же отыграл последний акт и подослал ко мне Аммо «раскрыть мои глаза». Андриянова была лишь вишенкой на торте.
— Как чудесно ты всё обставила, дабы оправдать тот факт, что взяла бабки у моего деда за наше расставание.
Но в ответ на это обвинение, Истомина только откинула голову и громко рассмеялась. А потом вдруг в момент стала серьёзной и выпалила:
— Если бы ты только знал, сколько раз я корила себя за то, что не взяла те деньги, Ярослав. Во-первых, это была бы чисто моральная компенсация за всё то дерьмо, что ты со мной провернул. Ну а, во-вторых, я бы с ними хотя бы не оказалась на улице без средства к существованию. Так что, плевать! Думай, что хочешь. Взяла? Да, взяла! Но жаль, что выбросила их в горящий мусорный контейнер. Дура!
Я всё это съел, но верить не стал. Затем лишь вытащил телефон и открыл на нём те самые фотографии, на которых Истомина была с Аммо.
Она лишь глянула на них украдкой. Скривилась и подняла на меня усталые глаза, выпуская мне пулю в лоб.
— Вы два моральных урода, Ярослав. Всё-таки верна поговорка: скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.
— Объяснись! — поднялся я из-за стола, нависая над ней и призывая к ответу. Но спичка уже чиркнула. Фитиль зашипел. Осталось только дождаться, когда всё взлетит на воздух. К чертям собачьим!
— А чего тут объяснять, Ярослав? Я продажная тварь — прыгнула из одной койки в другую легко и непринуждённо. Пф-ф-ф, дерьмо-вопрос — это вообще ведь моя тема: тебе дала, ему дала. Слушай, а деду твоему я, случайно, не давала? Что-то я запамятовала...
— Ника! — гаркнул я.
— Да пошёл ты на хрен, Басов! Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Время, когда я хотела тебе что-то объяснять, давно прошло. Тоже мне святой нашёлся.
Отмахнулась от меня и направилась вглубь квартиры. Притормозила. Развернулась. Уточнила так спокойно, будто бы мы обсуждали погоду.
— Ты выпустишь меня отсюда?
— Нет! — вконец психанул я.
— Ну, ок, — зашла в мою спальню и закрыла дверь. На замок.
Охрененно поговорили. Вообще атас!
Глава 22 – Ближе!
Ярослав
Бесит!
Девчонка эта несговорчивая. Колючая. Ситуация тоже нереально взрывает. Чувствую внутри себя какую-то адовую воронку, которая грозится засосать меня со всеми потрохами и перекрутить в фарш.
И ничего не понятно, кроме того, что Истомина готова умереть с голоду только бы не видеть мою исключительную персону. Даю ей и себе минут пятнадцать на остыть. Получается, правда, из рук вон плохо, ведь она рядом и совсем недавно я чуть не умер вместе с ней от наслаждения.
Сажусь за стол и прикрываю глаза. Сглатываю. И ещё раз на репите прокручиваю воспоминания того, как прикасался к ней на чёртовой столешнице. Как она тихо стонала в моих руках. Как глубоко и рвано дышала. Как горела её гладкая, совершенная кожа. Как она вся покрывалась мурашками нетерпения и предвкушения.
Мне не могло всё это привидеться. Вероника была со мной на одной волне. Была, чёрт возьми!
Тру лицо ладонями и делаю несколько быстрых, но глубоких вдохов. Не отпускает — я будто пьяный в дугу. Руки до сих пор неудовлетворённо трясутся, пребывая в бешенстве оттого, что у них забрали вожделенную игрушку.
Они хотели играть дальше.
Я хотел!
Встаю со стула и целенаправленно иду к двери, за которой скрылась Истомина. Стою перед ней, как заправской дебил, минут пять, если не больше. Поднимаю голову к потолку и жду, когда же на меня снизойдёт озарение, что же делать дальше.
И ни хрена!
Ладно, добро пожаловать на шоу «Импровизация», мать её ети!
Стучу два раза в дверь и открываю рот.
— Вероника! Выйди..., — хмыкаю про себя и добавляю, — пожалуйста.
Тишина. С минуту жду от неё ответ и собираюсь уже стучать вновь, как слышу её тихий голос.
— Что-то как-то нет желания, Ярослав. Не обессудь.
— Но ты ведь голодная! Руку даю на отсечение, что ты весь день ничего не ела. Ведь так? — и да, это не просто удобоваримая причина выкурить её из комнаты. Мне реально невыносимо от одной мысли, что она до самого утра будет мучиться от без маковой росинки во рту.
