Дул порывистый, поднимающий поземку, ветер. Широкой аллеей, обсаженной молодыми деревьями и окопанной канавами мы двинулись дальше. Через арыки были проложены широкие каменные мостики. Нас сопровождали многочисленные вооруженные бухарцы, имеющие такой вид, что не охраняют нас, а конвоируют. Гусары, видя такое отношение, на всякий случай подобрались.
— Сохраняем спокойствие, — негромко приказал Тельнов.
Добрались до ворот города, защищенных двумя башнями. Наверху находились гнезда аистов, здесь эта птица пользовалась почетом.
— Стена выше трех саженей, — тихо заметил Некрасов. Находясь в посольстве, гусары по приказу фон Ливена проводили разведку. И пусть подполковник никому особо не нравился, он являлся офицером Генерального Штаба и фактически считался еще одним командиром разведывательной команды. Во всяком случае, он имел право отдавать нам приказы.
Мы замеряли расстояния, оценивали высоту и силу укреплений, фиксировали состояние дорог, считали войска, изучали их оружие, выправку и боевой дух. Так что сейчас мы с Андреем старательно запоминали детали, чтобы потом, уже перед сном, когда нас никто не видит, перенести их на бумагу.
Ворота проехали под эхо копыт, отражающееся от стен и каменной брусчатки. Улицы за воротами оказались узкими, так, что лишь два всадника могли ехать рядом. Высокие глиняные дома стискивали улицу и нависали над головами, закрывая солнце. Многочисленные бедняки, ремесленники, крестьяне, ротозеи и нищие преградили проезд, заполонив свободное пространство, прижимаясь к стенам, воротам и мечетям. И кругом одни лишь мужчины. Женские лица выглядывали сквозь окна и в щелки дверей.
— Урус! Урус! — прокатилось по огромной толпе.
— Сейчас начнется! — успел заметить Пашино.
— Кафиры!* — в тот же миг завизжал чей-то истошный голос. Поднялся крик. Людское море заволновалось и надвинулось на нас. Было вообще непонятно, как столько людей уместилось на таком малом пространстве.
Гусары забеспокоились. Верблюды ревели, кони ржали. Казалось, нас просто сомнут или закидают камнями. Доктор Покрышкин побледнел и принялся испуганно оглядываться, ища пути к спасению.
Стража эмира выхватила плетки и принялась нещадно раздавать удары направо и налево, расчищая путь. Причитая и вскидывая руки, толпа моментально разбежалась в разные стороны. Нескольких человек задавили, но тут подобное было в порядке вещей.
После того, как дорогу расчистили, а пострадавших и погибших оттащили в боковые улочки, посольство смогло двинуться дальше.
Запах в городе стоял тяжелый. Пахло конским и верблюжьим дерьмом, потом, какой-то кислятиной, гнилыми овощами, прогорклым жиром и сладковатым гашишем. Бухара напоминала уснувший феодальный город, где грязь, дикость и восточная деспотия являлась вполне заурядным явлением.
Посольство провели сквозь город и поселили недалеко от Каракумских ворот. В наше распоряжение выделили внушительную усадьбу на три дома с конюшней и амбаром. Окружали нас высокие глиняные стены, но зато под рукой находились колодцы и большой сад с прудом.
Гусары спешились, принялись разминать ноги и заниматься с лошадьми. Слуги затаскивали вещи в дом. Посольство вроде как оставили в покое, но с ближайших крыш и окон постоянно высовывались бородатые загорелые лица.
Следом за Аксаковым мы прошли в дом. Внутри оказалось несколько комнат, но мебель была исключительно местная — ковры, циновки, низкие столики.
— Ну, стало быть, добрались, слава Богу! — Аксаков облегченно выдохнул и троекратно перекрестился. Остальные последовали его примеру.
И началось наше «сидение» в Бухаре. Кормили посольство хорошо. От эмира и кушбеги постоянно присылали различные блюда, чай и сладости, но в приеме Аксакову раз за разом отказывали, мотивируя тем, что дел много и на нас времени нет.
К тому же, посольству запретили покидать дом. Так что мы просто, день за днем, обпивались чаем, вели неспешные разговоры, играли в шахматы и толком не знали, чем себя занять.
Некрасов предложил тренироваться на саблях, и мы с ним часто и с удовольствием звенели сталью. Кроме того, Тельнов приказал проводить занятия с нижними чинами, рассказывая, что за государство такое Бухара, что здесь за люди и вообще, расширять рядовым гусарам горизонты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Из приятного следует упомянуть великолепные дыни, арбузы, виноград, хурму, плов и жареную баранину, которыми нас угощали.
А обстановка между тем медленно, но верно, ухудшалась. Если поначалу бухарская стража лишь мелькала в ближайших окнах, то затем посты поставили открыто, а перед домом расположился пикет. Целыми сутками слышался злой собачий лай.
Командовал нашими надсмотрщиками особый чиновник по имени Арслан-ходжа. Толстый, неуклюжий, с глупой физиономией, он даже не пытался скрывать, что подсматривает и подслушивает каждое слово.
Пошли разговоры о посольстве в Бухару 1865 г. под руководством Струве и Глуховского. Они мало того, что ничего не добились, так еще и семь месяцев просидели под стражей, ожидая возможной казни. Что если и нас ожидала подобная судьба?
В один из дней к нам с грохотом завалилось человек сто во главе с Арслан-ходжой. Рук они не распускали, оружия пока не отнимали, но вели себя высокомерно и провели обыск, перевернув все вверх дном. Личные документы не трогали, в карманы не лезли, но сундуки перерыли, а одежду прощупали. Тельнов не схватился за саблю лишь потому, что Аксаков успел удержать его руку и что-то шепнуть на ухо.
Как оказалось, официальным поводом для осмотра стал донос, якобы среди послов находится шпион. Повод выглядел смехотворным. Само собой разумеется, что любое посольство любой страны в любое время занимается не только дипломатическими делами, но и разведкой. Но то, что перед нами так цинично все обставили, говорило о многом.
— Сдерживаемся и молчим, — приказал Аксаков. Тельнова он успокоил, но мы с Некрасовым смотрели на бухарцев без всякой симпатии. Лично я с большим удовольствием представлял, как встречусь с ними в бою.
Осмотр закончился, стража ушла, посольство принялось разбираться с последствиями грубого обыска. Аксаков отправился писать очередную ноту протеста — уже не первую, и надо полагать, не последнюю.
Пришел мирахур. Важно покачивая головой, он сказал, что повелитель правоверных эмир бухарский примет нас тогда, когда Аллах пожелает, а пока же посоветовал запастись терпением.
— Гусары терпением не отличаются, — заметил я Пашино, когда мы с ним разыгрывали очередную шахматную партию.
— А все же потерпеть придется, Миша, — флегматично заметил он. Наверное, Петр оказался самым спокойным из всех нас. — Города берет не только смелость, но и терпение.
На следующий день вновь заглянувший к нам мирахур с довольным смехом поделился, что эмир обдумывает, а не заключить ли нас под стражу.
— Мы — послы, и с нами не подобает так обращаться, — с достоинством ответил Аксенов, старательно скрывая гнев.
— Да, вы послы, но эмир отчитывается лишь перед Аллахом! — последовал ответ.
Еще два дня прошли в каком-то невероятном напряжении. Люди сдерживали раздражение и тревогу из последних сил. Нас продолжали охранять и целенаправленно давили морально, запугивая и провоцируя.
Наконец случилось то, что уже и не ожидали — эмир согласился принять посольство.
Ранним морозным утром в сопровождении внушительной стражи мы покинули дом и двинулись по узким улочкам Бухары к цитадели эмира. Ехали медленно, с подобающей посольству торжественностью. Многотысячные толпы, облаченные в халаты, чалмы, тюбетейки и сапоги провожали нас громкими криками. Причем кричали примерно одно: смерть неверным, отрубить им голову, посадить на кол. Признаться, радости подобные вопли никому из нас не доставили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но кричали не все, в основном богачи, различные чиновники, муллы и те, кто имел хороший доход. Добрая половина бухарцев, в основном бедняки, провожала нас заинтересованными взглядами. Жилось им тяжело, нищета, забитость и безграмотность являлись естественным состоянием простого народа. Вот кто-то и начинал чесать затылок, прикидывая, что война и Российское подданство могут изменить их жизнь к лучшему. Тем более, они прекрасно знали, что в Туркестане, Чимкенте и Ташкенте люди вздохнули свободнее.
