— А этот кавалер напротив меня, в черном бархатном камзоле с кружевами?
— О! С ним вы должны познакомиться поближе. Это и есть виновник всех бед — злодей Хьюго, положивший начало легенде о собаке Баскервилей. Мы его, вероятно, не скоро забудем.
Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.
— Боже мой! — сказал Холмс. — А ведь по виду он такой спокойный, тихонький. Правда, в глазах есть что-то бесовское. Но я представлял себе вашего Хьюго эдаким дюжим молодцом с разбойничьей физиономией.
— Портрет подлинный, в этом не может быть ни малейших сомнений. Сзади на полотне написано его имя и дата — тысяча шестьсот сорок седьмой год.
Весь остальной вечер Холмс говорил мало, но портрет беспутного Хьюго словно приковывал его к себе, и за ужином он почти не отрывал от него глаз. Однако ход мыслей моего друга стал ясен мне только тогда, когда сэр Генри ушел к себе. Холмс захватил свечу со своего ночного столика и, вернувшись вместе со мной в пиршественный зал, поднес ее к потемневшему от времени портрету.
— Вы ничего особенного не замечаете?
Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый кружевной воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в жестокости выражения, но в поджатых тонких губах, в холодном, непреклонном взгляде было что-то черствое, строгое, чопорное.
— Он никого вам не напоминает?
— В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.
— Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!
Он встал на стул и, держа свечку в левой руке, прикрыл согнутой правой широкополую шляпу и длинные локоны.
— Силы небесные! — воскликнул я вне себя от изумления.
С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.
— Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли отделять самое лицо от того, что его обрамляет. Умение проникать взором за маскировку — основное качество сыщика.
— Поразительно! Как будто его портрет!
— Да, любопытный пример возврата к прошлому и в физическим и в духовном отношении. Вот так начнешь изучать фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ. Он тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.
— И метит в наследники.
— Безусловно. Этот случайно попавшийся мне на глаза портрет помог нам восполнить один из самых трудных пробелов. Теперь мы его поймали, Уотсон, теперь мы его поймали! И клянусь вам, завтра к ночи он будет биться в наших сетях, как бьются его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок — и коллекция на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.
Холмс громко расхохотался и отошел от портрета. В тех редких случаях, когда мне приходилось слышать его смех, я знал, что это всегда предвещает какому-нибудь злодею большую беду.
Одеваясь на следующее утро, я выглянул в окно и увидел Холмса, который, оказывается, встал еще раньше и уже успел куда-то отлучиться.
— Да, денек у нас будет хлопотливый, — сказал он, радостно потирая руки в предвкушении всех этих хлопот. — Скоро начнем действовать. Сети уже расставлены. А к вечеру будет видно, запуталась в них эта большая зубастая щука или уже ускользнула на волю.
— Вы уже успели побывать на болотах?
— Я дошел до Гримпена и дал оттуда телеграмму в Принстаун о смерти Селдена. Думаю, что никого из вас не станут беспокоить по этому делу. Кроме того, я связался с моим верным Картрайтом, который от тревоги за меня, по всей вероятности, не замедлил бы умереть на пороге пещеры, как собака на могиле своего хозяина.
— С чего же мы сегодня начнем?
— Прежде всего повидаем сэра Генри. Да вот и он сам!
— С добрым утром, Холмс! — сказал баронет. — Вы похожи на генерала, который обсуждает с начальником штаба план предстоящего сражения.
— Так оно и есть. Уотсон явился за приказаниями.
— Я тоже.
— Прекрасно. Если не ошибаюсь, наши друзья Стэплтоны пригласили вас сегодня к обеду?
— Надеюсь, что вы тоже пойдете? Они люди гостеприимные и будут очень рады вам.
— К сожалению, мы с Уотсоном должны уехать в Лондон.
— В Лондон?
— Да. При данных обстоятельствах нам лучше быть там.
Лицо у баронета вытянулось.
— А я-то думал, что вы не покинете меня до конца! Откровенно говоря, в Баскервиль-холле не так-то уютно одному.
— Друг мой, вы должны повиноваться мне беспрекословно и делать все, что я от вас потребую. Скажите вашим друзьям, что мы пришли бы с удовольствием, но неотложные дела призывают нас в Лондон. Впрочем, мы скоро вернемся в Девоншир. Вы не забудете передать им это?
— Если вы настаиваете.
— Уверяю вас, другого выхода нет.
По тому, как баронет нахмурился в ответ на эти слова, я понял, что он обиделся и считает наш отъезд дезертирством.
— Когда вы думаете выехать? — холодно спросил он.
— Сразу же после завтрака. Мы доедем на лошадях до Кумб-Треси, но Уотсон оставит вам свои вещи в залог, так что ждите его обратно. Уотсон, напишите записочку Стэплтону, извинитесь, что не можете у них быть.
— Мне тоже захотелось уехать в Лондон, — сказал баронет. — Почему я должен сидеть здесь один?
— Потому, что вам нельзя покидать свой пост. Потому, что вы дали слово слушаться меня во всем, а теперь я говорю вам: оставайтесь здесь.
— Хорошо, я останусь.
— Еще одна просьба. Поезжайте в Меррипит-хаус на лошадях. Отошлите экипаж обратно и скажите Стэплтонам, что домой вы пойдете пешком.
— Пешком, через болота?
— Да.
— Но ведь вы же сами столько раз удерживали меня от этого!
— А теперь можете идти совершенно спокойно. Я настаиваю на этом только потому, что уверен в вашем мужестве.
— Хорошо, я так и сделаю.
— И если вы хоть сколько-нибудь дорожите жизнью, не сворачивайте с тропинки, которая ведет от Меррипит-хауса к Гримпенской дороге, тем более что это ближайший путь к Баскервиль-холлу.
— Все будет исполнено в точности.
— Вот и хорошо. А мы постараемся выехать сразу же после завтрака, чтобы попасть в Лондон днем.
Меня очень удивила эта программа действий, хотя я помнил, как накануне вечером Холмс предупреждал Стэплтона о своем отъезде. Но кто бы мог подумать, что ему придет в голову ехать вместе со мной, да еще в такое время, которое он сам считал критическим! Впрочем, мне не оставалось ничего другого, как беспрекословно повиноваться моему другу, и вскоре мы простились с опечаленным баронетом, а через два часа, отослав шарабан домой, вышли на станционную платформу в Кумб-Треси. Там нас ждал небольшого роста мальчик.
— Какие будут приказания, сэр?
— Садитесь в поезд, Картрайт, и поезжайте в Лондон. Как только приедете, сейчас же дайте от моего имени телеграмму сэру Генри Баскервилю. Запросите его, не нашел ли он где-нибудь мою записную книжку, которую я потерял. Если нашел, пусть вышлет ее заказной бандеролью на Бейкер-стрит.
— Слушаю, сэр.
— А сейчас узнайте в станционной конторе, нет ли там чего на мое имя.
Мальчик вскоре вернулся с телеграммой; Холмс прочитал ее и протянул мне. Там было написано следующее:
«Телеграмму получил. Выезжаю ордером на арест. Буду пять сорок. Лестрейд».
— Это ответ на мою утреннюю. Лестрейд — лучший сыщик-профессионал, нам может понадобиться его помощь… Ну-с, Уотсон, время у нас есть, и я думаю, что сейчас самый раз нанести визит вашей знакомой миссис Лоре Лайонс.
План кампании, составленный Холмсом, прояснялся для меня с каждой минутой. С помощью баронета он убедит Стэплтона, что нас нет здесь, а на самом деле мы вернемся к тому времени, когда наша помощь будет больше всего нужна. Если сэр Генри упомянет о телеграмме, полученной от Холмса из Лондона, это рассеет последние подозрения Стэплтона. И я уже видел мысленно, как наши сети все туже и туже стягиваются вокруг зубастой щуки.
Миссис Лора Лайонс сидела у себя в рабочей комнате. Шерлок Холмс приступил к разговору с такой прямотой и откровенностью, что у нее широко открылись глаза от изумления.
— Я расследую обстоятельства смерти сэра Чарльза Баскервиля, — начал он. — Мой друг, доктор Уотсон, передал мне все, что вы ему сообщили в связи с этим и о чем предпочли умолчать.
— О чем же я умолчала? — дерзко спросила она.
— Вы признались, что вызывали сэра Чарльза к калитке к десяти часам вечера. Как мы знаем, он умер именно в тот час и на том самом месте. Вы умолчали о связи, существующей между этими двумя фактами.
— Между ними не существует никакой связи.
— В таком случае совпадение получилось поистине поразительное. Но я думаю, что в конце концов мы эту связь установим. Я буду с вами совершенно откровенен, миссис Лайонс. Речь идет об убийстве, а улики по этому делу таковы, что под следствием может оказаться не только ваш друг, мистер Стэплтон, но и его жена.
