К Новому году, держа в руках наконец-то пришедшие из типографии, изданные без переплета, на скверной газетной бумаге разработки, Юркин вдруг осмыслил две важные вещи: первое – деловой Володя, в сущности, ни в чем более не помощник, и второе – с работой на два фронта надо кончать. А на Новый год впервые ему не хотелось никуда идти, не тянуло ни в какие компании, пусть даже и с самыми симпатичными девушками, хотелось только одного: чтобы без всех, без всякой суеты, и чтобы Баля помолчала, и свернулись рядом Фиш и Буль, и бутылка перед телевизором, и главное – никаких звонков, никаких переговоров, никаких вообще контактов, хотя бы на эти два дня.
Но после новогодья все вроде начало налаживаться. Появился подобранный все тем же сочувственным Пехой помощник, образование университетское, сам весь прикинутый, и знающий, и деловой, и такой свой в доску, что за десять занятий с Юркиным полностью вошел в курс дела. Именовался помощник Славиком. Рекламу и объявления о занятиях Славик взял на себя, а к февралю первая группа была полностью укомплектована.
Первый же месячный курс прошел, к счастью или несчастью для Юркина, просто на ура. Именно деловые навыки общения оказались желанным дефицитом. А накинулись на него и молодые продвинутые ребята, и биржевые акулы с тугим кошельком, и даже вездесущая пресса. К лету разработки Юркина стали достоянием гласности. А достоянием самого Юркина стали две совместительские зарплаты в размере трех тысяч, странным образом обострившиеся отношения с Володей и Славиком и какая-то тягостная неопределенность с издательством. Несколько раз Володя при нем заводил с недовольной Ниной разговор о том, что Юркин не справляется с ведением нужной документации, многого не успевает и вообще не выглядит идеальной фигурой для руководителя курса, в отличие от делового и исполнительного Славика. Не видя на тот момент выхода из ситуации, окончательно уничтоженный Юркин отмалчивался, пока скандал не разгорелся словно бы сам собой.
День этот – двадцатое – последний срок давно ожидаемой зарплаты, а для Юркина еще и срок выдачи авторского гонорара, можно, не опасаясь шаблона, смело назвать во всех отношениях поворотным. Во-первых, и Нина, и Володя, и даже давно изменившийся Славик именно двадцатого окончательно повернулись к Женьке своим настоящим лицом. Во-вторых, сам Юркин повернулся лицом к тому, чего упорно, боясь застопорить дело, не хотел замечать. И наконец, сама наша история обернулась вдруг совсем уж детективным сюжетом…
О гонораре Женька мечтал давно. Хотелось заиметь свою пишущую машинку, запастись бумагой и, отринув мирские заботы, углубиться в подготовку серьезной статьи. Другой мыслью была задумка самому оплачивать помощника вместо вечно чем-то недовольного Славика, расквитаться за лето с Володей и с издательством и попробовать, если парень попадется надежный, наладить дело самостоятельно. Именно в таком рабочем настрое и завел Юркин с особенно грубоватой в последнее время Ниночкой разговор о гонораре.
Удивление Ниночки оказалось столь неподдельным, что его стоило бы заснять для вступительных экзаменов куда-нибудь в ГИТИС. В Большой комнате, чуя предгрозовую ситуацию, склубились тем временем все, и как раз там-то судьба Юркина и повернулась к нему непроницаемым лицом случайного свидетеля. А сам Юркин тоже вроде как повернулся лицом к своим деловым партнерам и узнал, что прав никаких на разработки не имеет, труд свой передал (согласно документам!) безвозмездно и при случае в один момент может быть уволен приказом за подписью Володи. Юркин слушал и вспоминал, что ведомости на зарплату ему подсовывали всегда второпях, а со времени полного прихода на счет солидной оплаты за обучение в издательстве не издали ни одной книги, зато успешно закрутили какие-то продажи (от него прятались то украшения левого серебра, то надувные игрушки, а то все необозримые булгаковские коридоры заполняли импортные коляски…).
Возвращаясь в метро, безработный Евгений Юркин, паспорт серии… номер… почти воочию представлял холодный взгляд своей изменчивой предпринимательской судьбы и длинные коридоры биржи труда, где сам в то время оставлял заявку на ненужную теперь машинистку…
Однако остановить ход событий оказалось не под силу даже полномочному Володе. Дня через два в насквозь прокуренную от безделья квартирку Юркиных ввалился Саня, тот самый Санька Кривин, успевший на Камчатке обзавестись не слишком большим, но для первых шагов достаточным капиталом. А еще через недельку слегка смущенный, но не склонный ни за кого отвечать Пеха передал с кем-то в Штаты добытый из конторы пакет юркинских разработок для Института социологических исследований. И как раз тут-то детективная жесткая нить и впуталась окончательно в прихотливый узор Женькиной предпринимательской судьбы.
Неожиданно позвонил Володя и определил срок в три дня для полной сдачи «издательских материальных ценностей» в виде все тех же разработок, давая понять, что в случае чего «будет хуже». «Страшно» не стало, но помех в работе над статьей не хотелось, и Санька предложил для доработки перебраться в общагу. Бале на всякий случай был оставлен адрес и телефон.
Но позвонила ровно через три дня не Баля, а странным образом соседка, сообщила, что бабушка подойти не может, но просила приехать, «как только сможет». Сани на месте не было: уехал договариваться с типографией, и Женька, не оставив записки, ринулся на такси домой.
На звонок никто не ответил. Даже звери не подавали признаков жизни. Женька перевел дух и сам открыл дверь. И снова непроницаемое лицо судьбы уставилось на него из зеркала прихожей. Звери обосновались за закрытой дверью кухни. Старушка сидела в комнате на табурете, привязанная к батарее. Все в комнате было перевернуто вверх дном, но Женька видел только милое старческое лицо и думал… да не все ли равно что! В тот день он из дома уже не выходил. Когда позвонил Саня с известием, что кто-то без них побывал в общаге и добрался до авторских черновиков, Женька не удивился. Разработки были обречены.
Кончилась ли на этом незадачливая Женькина история?! Или, наоборот, только началась? Женьке оставалось лишь смотреть внимательней вокруг, наблюдать за жизнью и людьми, за самим собой и своим окружением и надеяться, что один из ответов наверняка найдется. А если нет – наберитесь терпения. Другой ответ ожидает вас в продолжении, в «Предпринимателе-II». Но это будет уже новая повесть.
Вечер в частной школе
Глава 1
Выйдя в пятьдесят пять на пенсию, заслуженный учитель Анна Ивановна Макетова решила не гробиться дальше в государственной школе, а попытать счастья в частной. Там и детей в классах поменьше, и бумажной волокиты тоже поменьше. А главное – побольше зарплата, деньги ведь, как известно, лишними не бывают!
Не сообщая заранее директрисе своей 870-й школы, Макетова порылась в Интернете и нашла недалеко от дома частную школу с красивым названием «Китеж». Ей, как словеснику, это название показалось особенно поэтичным и заманчивым. Закончив добросовестно учебный год и достойно выпустив свой одиннадцатый «А», Анна Ивановна запаслась копиями своих «регалий» – ветерана просвещения, заслуженного учителя, премии к 850-летию Москвы и даже Почетного работника образования. И сразу после выпускного вечера, в конце июня, записалась на кадровое собеседование с возможным будущим начальством…
Сейчас же Макетова стояла с передачей в томительной очереди к окошку СИЗО и словно увидела себя в день собеседования: подтянутая, моложавая, в меру подкрашенная, значительная и уверенная в себе московская педагогиня, имеющая и четырнадцатый (высший!) разряд, и – опять же – высшую педагогическую категорию. В своей школе Макетова чувствовала себя как рыба в воде. Программы – литературу и русский – знала назубок, ученики, казалось, смотрели ей в рот, а родители уже «желали» ее классным руководителем в будущий пятый класс.
А вот в частном образовании…
В день приема передач у окошка следственно изолятора собралась солидная очередь. Сухонькая бледная старушка – Анна Иванна – стояла почти последней. Стояла – и вспоминала, «как она дошла до жизни такой!». Так почему-то всегда пишут о проститутках. Вспоминалось ярко, «словно было вчера». Она внезапно очнулась от толчка стоявшей впереди здоровенной бабищи с увесистыми сумками. И, будь она прежней Макетовой, авторитетной и властной Анной Ивановной, наверняка поднялась бы свара. Теперь же Анна Иванна, глядя в спину бабище, невольно пробормотала:
– Извините.
От удивления баба даже обернулась:
– Чего?!
Но Анна Иванна уже замолчала, опустив седую голову. Ей было некогда: она вспоминала, как впервые входила в памятное здание той самой частной школы, того самого «града Китежа» – земли обетованной из русских сказок…
«Китеж» занимал типовое здание десятигруппового московского детского сада. Анна Ивановна знала, что детей сюда привозят с разных концов Москвы и даже из Подмосковья. Поэтому здесь были и спальни для учеников, которых родители не могли забрать. По сравнению с прежней 870-й школой эта школа Макетовой показалась какой-то маленькой – точно игрушечной. Анна Ивановна ободрилась, приосанилась – и попросила охрану указать ей кабинет директора. Ее провели на удивление быстро и охотно – не то что в 870-й! Там нашлись бы и секретари, и завучи, и даже кадровичка – для предварительной беседы. Да что говорить: там и кабинет директора был в два раза больше, и дверь в него вела не одна-единственная, как в «Китеже», а с тамбуром, двойная – одна за другой. Вся это несолидность окончательно настроила Анну Ивановну на ироничный лад.
