— Мы ещё посидим? Не прикажете ли возобновить ваш грог?
Ёж продолжал лежать, свернувшись в клубок. «Защитные иглы», — сообразил Егор Егорович, читавший Брэма, и отвесил ему низкий поклон. Ёж выставил мордочку и выправил лапу. «Сейчас я разревусь, — испугался Егор Егорович. — И все это из-за двадцати франков, будь они прокляты! Как дёшево стоит человеческая ненависть!» В это время гарсон принёс кофе и грог, после чего огромное солнце любви выползло из тёмного угла кафе и уверенно прибило себя гвоздиком на протабашенном потолке. Отпив глоток, Лоллий Романович сказал:
— Все-таки вы замечательно хороший человек, Егор Егорович!
В первый раз он отказался от привычного «дорогой Тетёхин».
Лестный отзыв смутил бы Егора Егоровича, если бы он; мог его расслышать. Но в эту минуту он принимал солнечную ванну: весь растворился в свете, как человек, постигший мудрость. Если за минуту перед тем он ещё мог сомневаться, огорчаться, путаться в мыслях, то теперь ему внезапно открылось самое главное, то нелогичное, чего не поколеблет никакая логика. Дальнейшие речи напрасны. Путь вольного каменщика един и прям: он указуется пламенеющей звездой. Нет малого и великого: микрокосм равен макрокосму. Горечь чашки кофею равна горечи мировой; кусок сахара сладостью равен счастью поколений. Рушилась с грохотом Вавилонская башня напрасных умствований — выжило и проросло горчичное зерно простой правды. Ум — дешёвая стекляшка! Только любовь, Лоллий Романович, только любовь! Это и есть творческое постижение вечно убегающей истины!
И ещё Егор Егорович понял с неоспоримой ясностью: перед ним сидел не-по-свя-щённый.
* * *
Каждый знак зодиака имеет собственную печать. Печать Тельца изготовляется из следующих металлов: медь, железо, олово, золото.
Металлы должны быть сплавлены при вступлении Солнца в знак Тельца, приблизительно около 8 апреля. В ту же минуту нужно награвировать печать, иначе она не будет иметь силы.
При вступлении Луны в десятый градус Тельца надо повесить печать.
По своему свойству печать Тельца есть средство для восстановления половых способностей. Это верное средство и для мужчин, и для женщин. Эта печать также способна открывать глаза носящему её на измену в супружестве. Печать надо повесить так, чтобы она касалась пупка той стороной, на которой изображён знак Тельца.
Повешенная над кроватью, эта печать, подобно печати Скорпиона, есть верное средство от клопов.
Зевнув так, что дальнозоркий, заглянув ему в рот, мог бы увидать внутреннюю оболочку пятки, Егор Егорович захлопывает книжонку по высшей магии, оказавшуюся вздором, и переводит глаза на пакет, доставленный ещё днем из магазина белья на имя мадам Тэтэкин. Нужно будет завтра же переслать Анне Пахомовне. А что тут такое? Чтобы не портить верёвки, он старательно распутывает её узел искусной работой ногтей. Отличная упаковка! Конечно, что-нибудь дамское. Из внутреннего пакета выпадает эфирное и напоминающее запон вольного каменщика, но из гораздо более лёгкой материи и без завязок; рассмотреть внимательно Егор Егорович стесняется. Нужно будет послать образцом без цены; вероятно, Анна Пахомовна заказала и не дождалась.
Перейдя в спальню, Егор Егорович медлительно раздевается и ложится с узаконенной правой стороны обширной постели. Левая сторона девственно пуста. Чёрная магия наводит тоску, но и о конторских делах думать скучновато. Лето идёт к концу, будет приятно, очень приятно, когда с наступлением осени возобновятся братские встречи. Дело тут не в выработавшейся привычке, а в притягательной силе общения посвящённых. Да, посвящённых! Казалось бы, — что мне до этих людей, в профанском мире совершенно чуждых, живущих своими крохотными интересами, копошащихся в суете быта? Но стоит встретиться с ними в колоннах Храма, услыхать знакомые условные слова, наполнить эти слова желаемым значением, — как по волшебству проясняется мирская муть, рождается в душе чистая приязнь, жажда соборного строительства, вера в идеал и потребность истинного Делания. В глазах непосвящённого это только самообман, игра в чувства и благие побуждения. Ой ли? Всё ли мы знаем? Не источает ли лучезарная Дельта подлинные лучи благости, не направляют ли символы и разум и чувство на более верные пути, чем сделает это наимудрейшая книга?
Ещё думает Егор Егорович, докуривая последнюю папиросу (Анна Пахомовна не допускала курения в постели):
«Надо будет повидать брата Жакмена; в последнее время сдал старик, прихварывает; но духом бодр. Приятный человек аптекарь; на вид грубый, а сердце отличное. Брат Дюверже тоже милый человек. Да и страховой агент, в сущности, отличный человек и очень толковый руководитель ложи. Большинство братьев — порядочные и симпатичные люди. Есть двое-трое не совсем приятных; строго говоря, без них было бы проще и уютнее. Например, — Анри Ришар. К ложе равнодушен, да и человек, по совести, неподходящий, довольно дрянной человек, и непонятно, чем он так понравился Анне Пахомовне. Пошловатый любезник и не прочь сжульничать. Ну, Анне Пахомовне развлеченье, она мало видит людей, а вот не повлиял бы он плохо на Жоржа, Жорж мальчик восприимчивый, а личное влияние хуже всяких „Забав Марианны“».
Мысль Егора Егоровича берет алле-ретур и переносится временно в курорт на парижском пляже, где он видит Жоржа в новых панталонах и теннисных туфлях, а рядом Анри Ришара в каком-нибудь безвкусном пиджачке наглого цвета. К сожалению, тут же Анна Пахомовна. Вообще все эти курорты — плохая школа воспитания («Мосье, если вас не забавляет быть рогатым…»). Анна Пахомовна рождается из морской пены в одном из чрезвычайно предосудительных костюмов, изображаемых летними иллюстрированными журналами. Она не замечает, что это смешно в её возрасте, — и Егор Егорович болезненно за неё морщится. Куча народу купается вместе, и Жорж приучается пялить глаза на женскую наготу. Бог знает, что делается на этих дешёвых курортах; разные бабёнки флиртуют вовсю («Мосье, если вас не забавляет…»). Девчонки подражают взрослым греховодницам, а пожилые женщины корчат из себя несовершеннолетних и мотаются оголёнными телесами перед узколобыми спортсменами и нахальными жеребцами типа Анри Ришара («Мосье, если вас не забавляет быть рогатым, то поспешите обратить внимание на поведение вашей жены…»).
Егор Егорович тычет папиросу мимо пепельницы и привстает в постеле. Постойте, постойте! А ведь то письмо могло быть адресовано ему, а не в контору? Что за гадость! Да ведь тогда это — донос на Анну Пахомовну и Ришара!
Некоторое время он держит тело на весу, опираясь руками на тюфяк. Затем он спускает ноги на пол и шарит туфлю. Затем снова отправляет ноги под прикрытие одеяла. Вот так история!
Очень трудно передать весь последовательный ход мыслей Егора Егоровича; легче изобразить его лицо, сначала растерянное, затем негодующее, снова удивлённое и наконец покрытое прыгающими около глаз и рта морщинками. Морщинки складываются в невольную гримасу человека, которому очень неловко, но необходимо расхохотаться. Покосившись на левую, девственную сторону постели, Егор Егорович действительно прыскает и заливается добродушнейшим смехом. В этом неожиданном и странном поведении вольного каменщика нет и тени недоброжелательства по отношению к Анне Пахомовне, но все-таки Егор Егорович не может вообразить себе такую грузную и почтённую женщину в объятиях молодого повесы. Затем Егор Егорович строго себя одёргивает и старается опять быть возмущённым. Безобразие! Бедная женщина! Конечно, она не узнает о гнусном письме, но все-таки обидно и неприятно, тем более что отчасти она виновата:, вот что значит в почтённом все-таки возрасте перекрашивать волосы! Скажем даже, чья-то глупейшая шутка, но все-таки…
Последние мысли и соображения Егора Егоровича развиваются негладко — в силу привычки к правильному образу жизни. В его представлении ещё раз мелькает веская фигура Анны Пахомовны с индефризаблями и в купальном костюме, ракетка Жоржа и самодовольное и галантное лицо Ришара. Затем по билету «ретур» Егор Егорович возвращается в Париж успокоенным, его рука направляется к пуговке выключателя, и наступившая темнота оказывает обычное влияние на завидно здоровый организм: вежды Егора Егоровича смыкаются, и ангел-хранитель, похлопав крыльями — и обнажив меч, становится в головах постели вольного каменщика.
* * *
На негров, издавна населяющих парижский пляж, никакого впечатления не произвело появление белой женщины в костюме, не вполне вмещавшем содержимое. И однако белая женщина была уверена, что и небо, и море, и люди заняты только ею и, перебивая друг друга, делятся соображениями по поводу спинного выреза её костюма. Поэтому она задрапировалась халатом, как заранее подготовила дома перед зеркалом, и для начала в первую же четверть часа сожгла в красный уголь левое плечо.
