«Во сне я прихожу в деревенский дом, в котором жил в раннем детстве. Внутри дома неожиданно для меня все предметы оказываются цвета сухой земли, и я не хочу туда входить. Я долго сижу на глиняной завалинке перед домом и смотрю на скользящие в воздухе и в солнечных лучах паутинки. Во сне и наяву конец августа. Потом я начинаю что-то писать и будто перебираю или собираю в слова кончиком авторучки летающие паутинки».
Опыт сновидений — это прежде всего опыт бытия в реальной Вселенной, лишенной той твердости, однонаправленности, неизменности и отягощения, которые присущи нашему обобществленному сознанию повседневности. Полеты настоящего тела во сне, радость которых не сравнима ни с чем в детстве и позже, отворяют память о истинном счастье и смысле человека, как о путешествии в безграничное.
Легкость как то свойство бытия, которое откликается на желание свободы, и освобожденность как особый вид света, — эта легкость позволяет лететь навстречу самым жестким стальным ветрам, дующим в мироздании, не изменяя направления свободного движения и творчества.
С другой стороны, особенностью человека современного, а может быть и человека вообще, является противостояние окружающей среде как одна из основ существования человека. Суть этого не столь очевидна, как это кажется на первый взгляд, и не объясняется лишь обозримыми особенностями эволюции. Затрудненная, в сравнении с животными и растениями, присбособляемость к изменениям природной среды, может быть лишь следствием чего-то более глубокого в природе человека.
Намного более выраженную, чем у других биологических видов, необходимость в действиях по сохранению равновесия внутренней среды и тип человеческого противостояния иллюстрирует то, что летом человеку необходимо охлаждаться и замедлять обмен веществ, а зимой — согреваться и ускорять обмен веществ в своем теле. Кроме очевидности самосохранения, это необходимо и для способности действовать, действовать свободно от разрушительных факторов неравновесия — болезней, переутомления, преждевременного старения. То есть свобода действий человека каким-то образом связана с типом его противостояния окружающей среде.
Противостояние не обязательно означает воинственность, хотя её так много в человеческой жизни. Противостояние — это способ получения энергии равновесия, и в отличии от других живых существ земли, это — равновесие вертикальной оси сознания, свойственной в полной мере только человеку. Этот способ противостояний и связанное с ним усилие увеличивает тягу мышления к созданию негибких, неизменных и неживых конструкций, поддерживающих для него жизнь и мир. С другой стороны, сновидение хотя и может совершаться при известной сноровке и стоя, тем не менее обычно происходит при горизонтальном положении человека, и именно сновидение, как указывалось, есть основной источник памяти о легкости бытия.[24]
Хотя сам характер легкости бытия и полетов в непознанное, о которых напоминает сновидение, и не имеет в дальнейшем черт, напоминающих земное противостояние силам, видится, что именно опыт противостояния позволяет накопить энергию равновесия и освобожденности делающими возможным полет осознания для человечества, развивающегося после прививки ума и языка. Об энергии равновесия и освобожденности здесь можно сказать просто как о желании, становящимся достижением этих свойств бытия в результате индивидуального выбора и перераспределения своих внутренних сил. Ещё проще это можно выразить как желание не умирать и путешествовать в бесконечность свободы, желание, переходящее в действо судьбы по тому реальному мосту, который в состоянии породить наша способность сновидеть.
То жизнестроящее, что дает опыт противостояния, видимо, есть сила, позволяющая восстановить утраченную или загрязненную связь тела с высшей человеческой судьбой.
Ощущение достоверной легкости бытия утрачивается вместе с обычной утратой легкости тела, так незаметно привычной в детстве и отрочестве. По мере того, как общественный шаблон распределения жизненной энергии (имеющий форму рассеивания её от центра нашего тела на периферию и к топологическому низу тела), схватывает наше сознание, меняется и отягощается наше тело, схваченное неживыми для него связями и разделениями императив ума.
Суть центростремительного рассеивания на периферию тела такова, что она вызывает постоянное нарастание усилий и затрат энергии, необходимых для поддержания равновесия и противостояния. Критический порог величины такого усилия индивидуален, но, в любом случае, за этой гранью шансы тела на обретение своей достоверной целостности прогрессивно уменьшаются. В таких жизненных ситуациях только та сила судьбы, которую называют удачей, и внутренний дух человека могут помочь вернуть гармонию или хотя бы скомпенсировать саморазрушительное неравновесие и противостояние, обернув их подлинным равновесием вертикальной оси судьбы.
Другими словами, по мере проживания жизни социального шаблона и его общих путей, все больших затрат энергии требует именно удержание равновесия вертикальной оси сознания.
Бросающая вызов уму щедрость и избыточность жизни и языка, проявляющиеся множеством одновременно существующих способов и средств выражения одного и того же смысла, указывает на щедрость как на свойство силы, дарующей жизнь человеческому.
То в человеке, что при рождении не принадлежит ему, — жизненную силу и дар свободы, он, в силу характера этого дара, либо возвращает своей жизнью и смертью, либо продлевает с благодарностью в бесконечность. Потому что принятие дара есть принятие ответственности за сам дар, но не за дарующего. Так же — для дарующего: возможна ответственность лишь за род дара, но не за судьбу одариваемого.
Естественная щедрость, присущая и ядру возвышенного в человеке, актуализируется в матрице бескорыстия как орган, восстанавливающий беспрепятственную двустороннюю связь с большими потоками света в Мироздании, делающих возможной легкость путешествия индивидуального сознания в безграничности. И, видимо, лишь глубокое затмение матрицы бескорыстия умом и его линейными законами торговли вынуждало и вынуждает ищущих в древности и в наши дни прибегать для осуществления большого путешествия к услугам тех сил во Вселенной, для которых корысть, возможно, является основной нерастворимой матрицей их сознания.
«Во сне я оказался на правом берегу реки. Мир сумерек, переходящих в ночь. Контрастирующие и главенствующие цвета — черный и красный. Быстро переместившись от берега реки к подножию стены (правой стены) каньона, оглядываюсь в ожидании чего-то. Прямо передо мной в скале вырублено много небольших помещений, очень напоминающих скальный монастырь в Ц., но расположенный не так высоко, а сразу у места смыкания равнины и горы. Множество помещений-келий и почти в каждом — люди (по одному, по два, не больше трех). Между помещениями — множество ходов, всякие лестницы в две-три ступени, небольшие арки или столбы ворот без створок.
От места, где я стою, и до начала горы с кельями (хотя это не кельи, а какие-то комнаты для торговли), — метров 30–40. Слева от меня — большой одинокий камень, отесанный как квадратная опора для моста, высотой в два-три человеческих роста. Из-за этого камня выходит женщина, подходит ко мне, мы вместе идем к «кельям». Я знаю, что должен ей что-то показать. Женщине около 50 лет. Азиатский тип лица, черные блестящие волосы до плеч, не полная и не худая, подвижная. На ней светлый длинный плащ, на правом плече небольшая коричневая сумка на длинном тонком ремешке. Мы подходим к «кельям». В ближайшей сидит «продавец». Он сидит на небольшой подушке, скрестив ноги по-восточному. Все небольшое помещение убрано коврами: пол, стены, потолок. Перед «продавцом» — небольшой сундук или ящик со стеклянной крышкой, она откинута в сторону. Сам «продавец» — толстый, лоснящийся, одет в просторные шаровары, рубашку и небольшую жилетку, очень богато расшитую. Лицо хитрое, с крупными чертами, глаза навыкате. Увидев нас на пороге, он быстро извлекает что-то из сундука жестом, каким вытаскивают и показывают платки и ткани на базарах. Судя по его жестикуляции, он что-то демонстрирует, а моя спутница это разглядывает. Но я не вижу что: руки продавца пусты, на мой взгляд. Хотя и не совсем: иногда как будто проскальзывают очертания каких-то предметов, но они размазаны, словно не наведена резкость.
«Продавец» и моя спутница оживленно общаются. Но я ни звука не слышу. Между ними стоит небольшая свеча (единственный источник света в этой «келье»). И на их лицах играют блики. Окончив диалог, мы уходим. Покупка-сделка не состоялась.
Помню, что мы заходили ещё во множество подобных помещений, и все они были чем-то схожи. Все они освещались свечами. Вокруг сновали люди (или нелюди), — различить их было невозможно. Длинное — до пола — серое одеяние, заканчивающееся вверху большим остроконечным капюшоном, закрывающим лицо. Ног из под одежды не видно, шагов не слышно. Поодиночке или группами по двое-трое они переходили, перескальзывали от «келье» к «келье». Не помню момента, когда моя спутница исчезла, вернее, пошла по своим делам. Просто стало легче дышать. Я шел один мимо множества открытых помещений с сидящими в них «продавцами». Все мне что-то предлагали. Но я не обращал на них внимания, их товар меня не волновал.
