— Однако ведь танки у них, смею заметить, — снова вставил Горький.
— Танки? Танки что ж? И на танки мы ходили. И с танками рубились. Эк, вы выражаться стали: «смею заметить», «позвольте полюбопытствовать». От британцев научились? Только я вам вот что замечу, Алексей Максимыч: под самый конец войны мне и самому воевать было неохота.
— Простите, дорогой фельдмаршал, — вступил в разговор Попов. — Какой гранатой вы хотели взорвать себя?
— Известно какой. На длинной ручке. Я её на земле нашёл, ну и подобрал.
Получилась небольшая пауза. Маршал продолжал:
— Да-а, война-то вышла империалистическая! Поначалу, думал я, фриц напал, дело известное. Надо идти родную Англию от супостата защищать. Вставай, как говорится, страна огромная. А потом присмотрелся: понагнали наши англичане солдат из Индии, с Пакистану, да из чёрной Африки. А негру какой интерес за Империю воевать? Он и по-английски не кумекает, а уж по-русски совсем никак. Ну, а немец, само собой, прёт. Прёт и прёт. И на танке и без танка. Вот и вся моя история. Остальное вы уже знаете. Плен, лагерь. Ну и конец войны. Хорошо, Алексей Максимыч, хлебушка ты мне тогда принес, не забыл, значит. А что разозлился я тогда, так за то прощения прошу. Сдавать стали нервы.
Вот наши герои снова стоят на зелёной лужайке. С минуту на минуту должен появиться самолёт и начнётся обратное путешествие. Лицо Будённого снова приобрело здоровый цвет.
— Фельдмаршал, вас стало просто не узнать, — шутил Попов последние дни.
Отношения с Горьким, кстати говоря, бросившим курить, восстановлены, но Александр Степанович последние дни чувствовал себя не очень хорошо.
— Видно, британский климат не для меня, — отшучивался он. — Врачи пускай меня дома лечат.
Вот на небе показалась небольшая точка. Это самолёт. Он всё ближе. Уже можно расслышать звук мотора. Самолёт бежит по траве. Распахивается дверца и человек в шлеме машет рукой. Какая волнующая минута, минута прощания с Британией. Наши герои бегут к самолёту, чтобы навсегда покинуть остров.
Но что это? Александр Степанович вдруг остановился и сел на траву. Его лицо разом посерело, рука тянется к сердцу, рот жадно ловит воздух и чуть приоткрыт.
На борту самолёта творилось что-то невообразимое.
— Гони! — орал Будённый Леваневскому. — Гони, я сказал, контрреволюционная морда! Под трибунал пойдёшь, едрить тя за ногу!
В салоне царили обычные грохот и холод. Попов лежал на спине. Лицо его было неподвижным. В грудь своего друга ткнулся Алексей Максимович Горький. Плечи его тряслись в рыданиях, слёзы капали, и он не удерживал их. И не нужно.
Стало плохо с сердцем Александру Степановичу. Горький и Будённый желали только одного: успеть довезти Попова домой. Не потерять своего друга, благороднейшего, умнейшего человека, Учёного и Джентльмена.
Как мы продолжаем жить в наших поступках, в воспоминаниях и в наших детях, так и наши герои не умирают. Они вскоре займут своё вечное место на марках.
Сам Автор лелеет слабую надежду оставить в сердце читателей собственную частичку вместе со своими персонажами: с угловатым и неловким Алексеем Максимовичем Горьким, бесстрашным Семёном Будённым и благородным Александром Степановичем Поповым.
Самолёт уносил наших героев в иное измерение, в страну, описанную Автором не всегда точно, но оставшуюся существовать в его старом альбоме.
