Второй была Камэдзуру из Кисэгавы, она спела “Цветы леспедецы”.
Прекрасны и мискант в Исэ,И в Нанива — тростник.В горах Камакура в росеТрава, и в МусасиПрохладной зелени луговПрекрасно многоцветье,Но не сравниться ничемуС двуцветной леспедецей.
Третьей была дочь Юя Дзидзю, она станцевала танец-кагура. Четвертой выступала Ботан из Ирумагава, она спела “Обломки тушечницы”.
Пятой была Мандзю. На ней была парадная одежда, подаренная супругой сёгуна. Весной ей исполнилось тринадцать. В своем двенадцатислойном хитоэ с рукавами на подкладке с цветочным узором, она появилась из музыкальной комнаты. С чем ее сравнить! Изяществом она превзошла бы камышовку, порхающую по ветвям дерева.
Неожиданно громко она запела.
Всю землю ароматом напоивЦветет весной долина сливЗа нею, взоры наши веселя,Соседняя земля.Так летом освежает зелени покровВ долине вееров.Нам осень дарит чудные картиныДолины коммелины.Когда идешь, видна издалекаДолина тростника.Вся белая зимою нам данаПодснежная страна.И не волнуют краткой жизни страхиВ долине черепахи.Громкий голос журавлиныйДонесся до земли.Встали волны-исполиныВ бухте Юи.Иидзима, ЭносимаОстрова,Остров счастья, Эносима,Ты — судьба.Бесконечна, словно море,Радость здесь.Драгоценный шар кто ищетИх не счесть.В государя миреЗа тысячи поколенийПревратится в скалу Ивао,покрытую мхом,Камешек Садзарэиси.
Словно муж и жена — в Такасаго растущие сосныИ счастливой судьбой им отмерено десять тысяч лет.Дунфан Шо36 — этот старец, отведавший персика. Запада феи,По веленью судьбы он прожил девять тысяч лет.Вот аскет Рамапутра37, который смог путь указать Гаутаме,Его жизнь продолжалась восемьдесят тысяч лет.Вот Вималакирти38, мирянин, известный своим благочестьем,Ему довелось дожить до тысячи лет.
В прекрасном цветущем садуВладычицы Запада СиванмуЛишь раз в тридцать тысяч летЦветет долголетия персика цвет.Но даже о нем когда речь идет,Слава сосен-сестер его превзойдет.
Славься, наш господин! Славься!Здравствовать тебе не десять тысяч лет,А шесть раз по десять тысяч лет!Сосны-сестры проросшие это тебе предрекают.Процветание вечным пусть будет твое!Безграничным, как море, счастье пусть будет твое!Бесконечною радость пусть будет твоя!
На следующий день Мандзю пригласили к Ёритомо.
— Да, ты очень искусна в сложении имаё. Ты славно пела. Скажи, из какой ты провинции, кто твои родители, назови их имена. Я должен сделать тебе подарок, — сказал Ёритомо.
Мандзю снова не хотела называть родителей, но решила, что на этот раз уже невозможно скрыть, она сказала:
— Моя мать — Караито, та самая, что заключена в каменную темницу, что позади вашего дворца. Она покинула меня, когда я была четырехлетним ребенком, а весной прошлого года у нас в Синано стало известно, что моя мать арестована. Это может показаться невероятным, но решившись спасти мать, я добралась сюда. Я хочу за имаё такой подарок: возьмите мою жизнь вместо жизни моей матери.
Ёритомо выслушал, он был удивлен и сразу ничего не сказал.
Немного погодя он заговорил:
— Так значит, Караито — твоя мать. Спасти Караито было столь же невозможно, как отыскать ворону с белой головой или рогатую лошадь. У нас большая радость, поэтому я ничего не пожалею. Раз Караито сумела сохранить свою жизнь-росу, приведите ее и отдайте Мандзю.
Цутия сказал: “Слушаюсь!” Каменную темницу разбили, Караито, которая была узницей больше двух лет, освободили, проводили ее в сад и отдали Мандзю.
Мандзю была счастлива, она крепко обняла мать и плакала и плакала от радости, и мать вместе с ней заливалась слезами.
И сам Ёритомо, его приближенные, супруга, все самураи, которые при этом присутствовали, проливали благодарные слезы.
Дети — одна из драгоценностей, которыми обладают люди. Вот Мандзю, не думая о том, что она женщина, а ведь ей было всего двенадцать-тринадцать лет, сумела добраться до Камакуры и спасла мать из пасти крокодила. Это удивительно!
Ёритомо сказал, что хочет сделать Мандзю подарок. Он отдал ей деревню Тэдзука в Синано с доходом в десять тысяч кан39. От его супруги для Мандзю были отправлены тысяча золотых монет и тысяча связок узорчатого шелка. В подарках приближенных сёгуна было золотого песка на пятьсот рё40 и тысяча хики41 шелка из Мино. Каждый из камакурских даймё преподнес Мандзю подарок.
Ёритомо сказал:
— Я хотел бы, чтобы Мандзю осталась в Камакуре, но, думаю, мать станет о ней беспокоиться, так что пусть они вместе возвращаются в Синано, — вздохнул он.
Мандзю обрадовалась, вместе с Караито они тут же отправились в Синано. В Камакуру Мандзю шла тридцать два дня, а теперь дорога домой заняла всего пять дней. Они прибыли в деревню Тэдзука и увидели старую монахиню. Мандзю плакала, лежа ничком на полу. Когда она перевела дух от слез, сказала:
— Мандзю вернулась. Послушай, бабушка, я — Мандзю, а это — Караито.
Монахиня посмотрела на свою дочь и заплакала счастливыми слезами. Все в доме проливали радостные слезы. Благодаря тому, что она была почтительной дочерью, Мандзю, с помощью бодхисаттвы Хатимана с Цуругаока, сумела исполнить имаё, получила владение, спасла мать, которая больше двух лет была узницей, приобрела многочисленные богатства, а для потомков процветание. Все это благодаря дочерней почтительности Мандзю.
Это радостный рассказ, каждому это понятно, каждый это чувствует.
САИКИ
Человек по имени Саики из Уда в провинции Будзэн отправился в столицу, надеясь получить владение для своей семьи. Он подал прошение, но дело не двигалось. Шли годы и месяцы, и все было напрасно. Он решил, что больше так продолжаться не может и отправился в храм Киёмидзу42, чтобы затвориться там на семнадцать дней. Саики рассчитывал, что, возможно, ему все будет объявлено в вещем сне. С собой он взял мальчика по имени Такэмацу. Хотя Саики горячо молился, но вещего сна так и не увидел. Он обернулся и вдруг заметил красавицу лет двадцати. И черты ее лица, и фигура были необыкновенно хороши: длинные, блестящие как перья зимородка волосы были заколоты шпилькой, ее иссиня-черные брови напоминали молодой месяц, а красные губы были как цветок пиона. Она обладала всеми тридцатью двумя отличительными признаками Будды, была так хороша, что луна ей завидовала и цветы испытывали зависть. Она перебирала четки из кристаллов и, казалось, была погружена в молитвы. Саики подумал: “Раз уж мы живем в одном и том же мире людей, хорошо бы провести с ней хоть одну ночь!” Он томился. Решив заговорить с женщиной, Саики приблизился и спросил:
— Вы тоже затворились в этом храме? Женщина, казалось, не слышала. Саики подумал, что, может быть, где-то неподалеку был ее муж. Сердце Саики не успокоилось. И вот медленно начало светать. Саики было грустно, он подошел к помосту, поближе к женщине и прочел:
Расстаться с тобою,Тебя потерять, не узнав,Лишь в этом несчастье.Зачем на заре будут петьМне птицы, когда одинок я?Я в пути одинок,И твой образ лишь в мыслях моих,Лишь мечта о тебеОдинокого путника гложет.Уж намокли мои рукава.
Женщина тревожно слушала его, ведь считается, кто не ответит на стихотворение, родится безъязыким. Она отвернулась и прочла:
Мне чувства понятны:Когда я одна и в путиВ гостинице сплюИ дорожное платье ношуЯ чувствую горечь, поверь.
Прочтя это, она ушла. Саики чувствовал неизбывную грусть расставания. Он позвал Такэмацу:
— Пойди за этой женщиной, посмотри, где она живет, и тут же возвращайся.
Мальчик тайком последовал за женщиной. На Четвертой улице Такакура она свернула к красивому дому, мальчик шел следом. Женщина поднялась на широкую галерею и вошла в боковую двустворчатую дверь, тут она оглянулась и заметила, что за ней следит мальчик. Она улыбнулась про себя, и когда тот подошел, произнесла:
— Передай своему хозяину: “Скрытый в траве воробей”, она больше ничего не добавила и ушла внутрь.
