Гейне, естественно, сводил здесь личные счеты с Платеном, и в разгаре полемики не пожалел красок, чтобы изобразить Платена деятельным членом «союза попов, баронов и педерастов».
Здесь Гейне был не прав, потому что, несмотря на свое аристократическое происхождение, граф Платен-Галермюнде, подобно Гейне, был борцом за свержение тирании и освобождение человечества. Подобно Гейне, он томился в убогой обстановке германской действительности и искал исхода в бегстве в Италию из «страны ослов». Для него Италия была не только страной величайших памятников искусства, но и страной, где народ начинал борьбу за свою независимость.
Платен был один из родоначальников политико-революционной лирики в Германии. Борясь против романтической реакции, он написал комедию «Роковая вилка», в которой высмеял романтическое увлечение «драмой рока». Он решил прибегнуть к литературному бунту, потому что для политического еще не пришло время, потому что, по его словам, только свободный достоин Аристофана.
Друг Гейне, Иммерман, написал «ксению» (эпиграмму), в которой кольнул певца «газелл» Платена. Гейне напечатал эту «ксению» в своих «Путевых картинах». Необычайно чувствительный в обиде, одинокий в жизни и в литературе, Платен яростно отомстил обидчикам в сатирической комедии «Романтический Эдип». Не к чести Платена надо оказать, что он пошел по линии наименьшего сопротивления и перевел опор из чисто литературной плоскости в трясину личных счетов.
Очевидно, Платен ставил своей целью - развенчивание романтической школы, но вместо этого он заострил все свое внимание на недостойной его полемике с Иммерманом и Гейне. Он изобразил друга Иммермана «Пиндаром из племени Вениамина», «Петраркой праздника кущей», «чьи поцелуи отдают чесноком». Вероятно, Платен был слишком мало знаком с творчеством Гейне, и поэтому его нападки на поэта носили специфический - юдофобский характер, который Гейне счел характерной принадлежностью «наглого прихвостня аристократов и попов».
И в запальчивости Гейне ответил Платену ядовитым и беспощадным памфлетом, составившим основную часть «Луккских вод», из третьего тома «Путевых картин». Но не будем забегать вперед.
Итак, Гейне путешествует по Италии. Он осматривает Верону, красивейший город Венецианской области, и через день едет дальше, в почтовой карете, в Милан. Миланский собор, как бы вырезанный из почтовой бумаги, производит на него не меньшее впечатление, чем художественные коллекции города - Брера и Амброзиана.
В Милане он провел несколько дней, затем отправился в Геную, наименее понравившуюся ему, чем другие итальянские города.
В конце августа Гейне прибыл в Ливарно, где пробыл до 3 сентября. Отсюда он пишет письмо Шенку, образно рассказывая о своих переживаниях в Италии и жалуясь на незнание языка страны: «Я вижу Италию, но не слышу ее. Однако же я часто веду беседы. Здесь говорят камни, и я понимаю их немой язык. Мне кажется, что они глубоко понимают то, что я думаю. Так, разбитая колонна римских времен, разрушенная башня лангобаров, обветренный готический свод понимают меня очень хорошо. Ведь я сам руина, бродящая среди руин. Равные хорошо понимают равных. Порой хотят мне нашептать нечто интимное старые дворцы, но я не могу расслышать их в глухом шуме дня; тогда я возвращаюсь сюда ночью, и месяц - хороший переводчик, который понимает лапидарный стиль и умеет Пересказать это на диалекте моего сердца. Да, ночью могу я хорошо понять Италию, потому что юный народ со своим оперным языком спит, и древние встают со своего холодного ложа и говорят со мной на прекраснейшем латинском языке…
«Кроме того, есть язык, на котором можно говорить всюду - от Лапландии до Японии - с половиной человеческого рода. И эта прекраснейшая половина, которую par excellence, называют прекрасным полом. Этот язык особенно процветает в Италии. К чему слова, где такие глаза с убедительностью проникают в сердце бедного Tidesco (немца), глаза, которые говорят лучше, чем Демосфен и Цицерон, глаза - я не лгу - которые так же велики, как звезды в натуральную величину…»
Глазами - и не только глазами прекрасных женщин наслаждается Гейне на водах в Лукке, живописнейшем уголке Апеннин. Здесь провел Гейне около месяца в живописной толпе туристов и курортных гостей, собираясь отправиться дальше - во Флоренцию, Болонью и Венецию.
Наслаждение природой и памятниками искусства, маленькие чувственные увлечения несколько успокаивают его, сдерживают нервы. Под итальянским небом не так сильны головные боли, обычно мучающие Гейне. А главное - впереди еще надежда на то, что он устроится, получит долгожданную кафедру.
По дороге Гейне делает заметки, готовит материалы для третьего тома «Путевых картин». Но работа идет вяло; по собственному признанию он много живет и мало пишет.
Временами его мучит сознание, что он одинок, что у него нет друзей, на которых он бы мог опереться, у которых он бы нашел литературную поддержку.
Из Мюнхена он получает письма от своего издателя Котте, который затевает новое издание взамен «Политических летописей» и приглашает Гейне в качестве редактора. Гейне не знает, что ему делать, он еще не дает определенного ответа. Очевидно, его разъедают сомнения.
Правильно ли он, в самом деле, поступает, стараясь найти себе местечко за столом баварского монарха? Он успокаивает себя и своих друзей тем, что он не собирается идти ни на какие компромиссы: «В Мюнхене думают, - пишет он из Лукк Мозеру, - что я не буду теперь больше так сильно выступать против дворянства, потому что живу у очага знати и люблю прелестнейших аристократок и любим ими. Но они ошибаются. Моя любовь к человеческому равенству, моя ненависть к клерикалам никогда не была сильнее, чем теперь…»
Третий том «Путевых картин» оправдал эти слова Гейне полностью.
Из Лукк Гейне пишет письмо своему дяде Соломону. Это - сентиментальнейшие излияния, объяснения в любви к дяде, вызванные тем, что «прекрасный горный воздух, которым здесь дышат, помогает забыть маленькие заботы и огорчения, и душа расширяется». Он пишет дяде, что все его недовольство племянником ведет свое начало от кошелька и денежных расчетов, тогда как сетования Гарри неисчислимы, потому что они духовного характера и исходят из глубины болезнейших ощущений.
Он просит Соломона примириться с ним, потому что он любит его и думает, что его душа прекраснее всего того, что он видит в Италии.
Допустим, что искреннейший порыв диктует это письмо Гейне, но не будем закрывать глаза на то, что сознательно или подсознательно Гейне чувствует, что ему еще не раз придется обратиться за поддержкой к Соломону Гейне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
