«В точности как эти оборванцы», — думал Лукас, поглядывая на хмурые небритые физиономии своих наёмников. Войска короля, несмотря на численность, двигались на удивление быстро, не позволяя беглецам подолгу засиживаться на месте. В последние три дня они вообще неслись по заснеженным холмам как зайцы, и Лукаса это злило. Не необходимость бежать — он бежал в своей жизни не раз, и пока что об этом не жалел. Но он всё больше чувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Он мог держать в узде Чейза, он мог бы держать в узде каждого наёмника по отдельности, если бы у него было время на разъяснительные беседы, — но все вместе они были ему неподвластны. Он всегда был мастером индивидуального подхода… но, что тут греха таить, полководец из него аховый. Дереку ещё придётся ответить за эту подставу. И не только за неё.
Сегодня утром Лукас понял, что ещё немного — и его порвут на части. Очередная захудалая деревенька подвернулась очень кстати, и Лукас чуть приспустил поводок. В конце концов, парням в самом деле надо было пожрать. Но не пить, потому что где вино — там девки, а где девки — там снова вино, и так они не поднимутся до вечера, а вечером их вполне могут нагнать войска короля… Треклятье Ледоруба, быстрее бы добраться до Уоттерино, первого более-менее защищённого города на Запястье, объявленного точкой сбора. Там он сбросит этот груз с плеч и… и посмотрим, что потом. У Лукаса было несколько вариантов, и он ещё не определился с самым привлекательным, но эта война для него точно закончена.
Оставив наёмников в деревенском трактире на попечение и совесть Чейза, Лукас вернулся во двор и вскочил в седло. Ему не хотелось ни есть, ни отдыхать, ни видеть мятые рожи своих солдат. Илье он велел остаться с ними и приглядывать, а сам шагом пустил коня вдоль единственной деревенской улицы. Селение, как и следовало ожидать, при их появлении будто вымерло: дворы пустуют, ставни в домах закрыты наглухо. Посреди дороги валялось брошенное коромысло с вёдрами, вода из них вытекла и залила часть дороги катком. Где-то жалобно мычала неподоенная корова.
Дорога, пробегая сквозь деревеньку, уходила дальше в лес, извиваясь меж голых деревьев. Лукас подъехал к самой кромке леса, остановил коня, огляделся, вслушиваясь в напряжённую тишину. Он чувствовал что-то — сам не знал, что, но подобные предчувствия никогда ничем хорошим не оборачивались. Он был уверен, что два часа у них точно есть, но от леса исходило молчаливое и тяжкое ощущение угрозы, затаившейся совсем близко. Лошади передалось напряжение всадника, она фыркнула, мотнула головой, нерешительно переступая ногами. Лукас отрешённо похлопал её по морде, продолжая оглядываться — и тут увидел в стороне на снегу что-то красное.
Спешившись, Лукас пересёк границу леса. Так и есть, кровь. Точнее, кровавые следы, но не человечьи — какого-то зверя, мелкого или просто ещё маленького. Похоже на волчьи, только странно что-то… будто у этого зверя не четыре, а только три лапы. И вдоль вереницы следов — широкая колея, выжженная в снегу горячей кровью, лившейся ручьём. Вереница тянулась извивисто, уводя в лес. Нужно было, наверное, пойти вперёд, но Лукас пошёл в обратном направлении, чувствуя, как напряжение растёт с каждым шагом.
Следы тянулись на удивление далеко — он шёл несколько минут, прежде чем увидел капкан. Странно, что его поставили так близко от дороги — впрочем, здешние леса славились серо-чёрными волками, шерсть которых была тепла и дешева и весьма ценилась среди простолюдинов, а знать не брезговала использовать её на шатры и палатки. Этот капкан стоял здесь недавно и уже успел поживиться: намертво стиснутые зубья были залиты тёмной кровью, среди которой белела обломанной костью волчья лапа. Вернее, лапка — это и правда был волчонок, совсем маленький ещё. Что не помешало ему отгрызть себе лапу и обрести свободу. Правда, вместе со смертью, но когда это останавливало юных волчат?
Лукас развернулся и быстро пошёл по следу обратно. Волчонок, похоже, не полз от ловушки, а весьма бодро бежал — но вскоре перешёл на шаг, а потом и вовсе еле плёлся: это было видно по уменьшившимся промежуткам между следами. Волчонок хотел уйти в чащу, наверное, в родное логово, и ему удалось преодолеть довольно большой промежуток пути — во всяком случае, Лукас зашёл в глубь леса достаточно, чтобы не видеть дороги и не слышать доносящихся от деревни звуков. Потом след оборвался, осталась одна лишь алая полоса, широкая и совсем короткая, и в её конце, завалившись на бок и свесив из пасти язык, лежал волчонок.
Лукас подошёл и присел возле него. Он был размером со щенка волкодава, чёрный, со свалявшейся комьями шерстью. Передняя левая лапа была отхвачена почти до плеча, кровь из неё била сильными толчками, и её уже натекла целая лужа, в которой, дрожа, и лежал несчастный зверёк. Почуяв человека, он вскинул залитую пеной морду и зарычал, обнажив жёлтые зубы. Лукас снял перчатку, осторожно тронул горячий бок волчонка ладонью. Несколько мгновений волчонок не двигался, глядя на него безумным оранжевым глазом, а потом, яростно взвизгнув, рванулся всем телом, и Лукас едва успел вскочить, когда на том месте, где мгновением раньше была его рука, клацнули маленькие, но уже смертельно острые зубы.
«Маленький и глупый», — подумал Лукас, по-прежнему глядя на него. Волчонок положил голову на землю, глухо рыча, и сквозь рык прорывалось тонкое высокое повизгивание. И больно ведь, и страшно, а не дастся… А впрочем, и дался бы — что проку? Вряд ли ему можно помочь — слишком много крови потерял. Да и на что Лукасу хромой волк? Можно было бы, конечно, взять его с собой и назвать Марвином, выходить, приручить… Но Лукас никогда не отличался излишней сентиментальностью. К тому же зачем ему этот волчонок, когда у него и так уже есть один?
Так что он сделал единственное, что мог сделать, — вынул меч и одним ударом добил несчастную тварь. Волчонок не успел даже пискнуть — удар пришёлся на шею, а бил Лукас без промаха. Тот, другой волчонок тоже должен был уже это уразуметь.
Бросив на зверька последний взгляд, Лукас собирался вернуться к дороге, когда впереди с дерева шумно сорвалась стая ворон. Лукас проводил птиц взглядом. Потом посмотрел по сторонам. Несколько мгновений вглядывался в застывшую, но отнюдь не безмятежную сеть зимнего леса, потом закрыл глаза, отрешившись от всего, кроме звуков. И тогда, среди хруста опадающих веток и стука беличьих лапок по древесному стволу, среди вороньего крика и далёкого волчьего воя услышал…
Срываясь с места, Лукас снова скользнул взглядом по волчонку и подумал: я убил тебя, а ты, кажется, меня спас… Интересно, означает ли это хоть что-нибудь? Впрочем, в знамения он никогда не верил. Он верил только в разум и в силы своего тела. От последнего сейчас, похоже, придётся потребовать невозможного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
