Он опять бежал, бежал быстро и чувствовал, что теперь они гонятся за ним. Преследователи становились смелее, свешивались из окон, толкались, толпились на улицах, тащились за ним. Он где-то читал о человеке, которого затоптали насмерть, и сейчас подумал об этом, только не мог представить смерть. Он мог думать только о том, что его затопчут. Тогда он побежал еще быстрее, потому что не понимал, как сможет подняться, если вся эта толпа его догонит. Впервые в этом мире он начал уставать. Улицы проносились мимо, ноги двигались все тяжелее, и наконец он остановился совсем, оглушенный круговертью времени и вещей вокруг. Он сдался.
И тут же все вокруг него замерло. Улицы затопила тишина, шагов не слышно. Он перевел дыхание. Он стоял перед домом, из окна на него смотрела очень старая леди, которую он никогда прежде не видел. Он хотел заговорить с ней, но не смог подобрать и произнести ни слова. Вместо слов из его груди вырвался крик, больше похожий на вой, но он не был уверен, что его услышат.
Старая леди взглянула на него, и он вздрогнул, увидев живое существо из мира живых. Так же вздрогнули бы живые, узрев лики мертвых. Но мертвец не испугался. Он почему-то сразу понял, что встретил первого человека по обе стороны, которого можно не бояться. Страх разделяет людей, разве что в любви смертные не испытывают страха. Страх заставляет одних враждебно относиться ко всем остальным, других делает мучителями, третьих может сделать даже дружелюбными, – и в мире мертвых действуют те же закономерности – так вот, страх покинул его. Но вместе с ним он лишился способности говорить и действовать. Он стоял и смотрел на окно со страстной надеждой. Он был уверен, что она сейчас исчезнет, и в то же время боялся, что этого не произойдет. И тут прозвучали первые слова старой женщины:
– Дорогой мой, ты выглядишь очень усталым!
Для самой Маргарет образы разных миров смешались. Она долго ничего не ощущала, углубившись в переживания, связанные со скалой из ее снов. В этот вечер она чувствовала во всем теле какую-то легкую ломоту, словно тело лежало на чем-то жестком. Дышалось с трудом, как во время нелегкой работы. Вдруг она решила, что лежит на скале, сжимая в руке каменный осколок. Мелькнула мысль о том, что этот камешек как-то связан с Паулиной… И тут же зазвонил великий колокол мертвых (или колокол живых на Холме, или ее собственный колокольчик, а может, и все они сразу). Звон еще висел в воздухе, а из трещины в темноте на нее уставилось странное лицо. Маргарет узнала его: то было лицо незнакомца из ее сна. По краю сознания прошла мысль о Паулине, входящей в арку из огромных камней, подобных Стоунхенджу, но Паулина пока оставалась далеко позади, а впереди, на границе горнего света, заливавшего ее комнату, стояла тень измученного, испуганного человека. В приливе истинной любви, как будто обращаясь к Паулине, Фебе или любому другому живому, она и сказала: «Дорогой мой, ты выглядишь очень усталым!»
Он попытался ответить, поблагодарить ее, сказать хоть что-нибудь. Он не помнил, чтобы женский голос звучал так мягко и заботливо. Он хотел объяснить. В выражении лица в окне ему явилась сама Любовь. Мертвец силился заговорить, и снова ему удалось выдавить из себя лишь бессловесный вой. Маргарет, умудренная близостью смерти, поняла его. И как Стенхоуп, умудренный близостью духа поэзии, говорил Паулине, что в мире нет причин для ее страха, потому что важно только одно – превращение всего на свете в тихую радость, Маргарет удалось почти без слов передать эту весть тени перед ней. Она лишь добавила:
– Ты только жди, жди этого.
Очень раздраженная Паулина быстро шла из сада к дверям дома. Она не поняла, что предложила ей женщина на улице. Поток слов оставил после себя какое-то неопределенное сладостное возбуждение. Поставив ногу на первую ступеньку, девушка решила, что предложенные перемены ей не нравятся. Она уже не хотела, чтобы Питер Стенхоуп во все это вмешивался. Она больно стукнулась рукой о перила и тут же в сердцах пожалела, что ударилась не головой – своей или чьей-нибудь еще (например, головой Стенхоупа), впрочем, тут подошел бы кто угодно. Появилось желание схватить кого-нибудь (да хоть бы и себя!), поколотить и бросить через перила на землю эту побитую дуру. Всю силу своих чувств она вложила в презрение к себе. (Иногда это полезно, особенно когда рядом мудрый наставник, а вот для одинокой души бывает опасно.) Переполненная этими беспорядочными чувствами, Паулина влетела в комнату бабушки и внезапно увидела, что справедливость вселенной успела побывать и здесь.
Лицо в окне! В первый момент Паулина решила, что это ее лицо. Сквозь двойную ограду презрения и раздражения ухитрилась пробиться ее навязчивая идея. Она идет, она пришла, она здесь. Дух Паулины мигом ослаб, ей даже пришлось присесть на удачно подвернувшийся стул. Тогда ее сознание метнулось к силе другого знания. Она вскочила, стыдясь своего предательства и не стыдясь раскаяния и зависимости. Она всей душой поверила, что Питер Стенхоуп взял ее страх на себя, теперь он был наедине с ним, но страх был ему подвластен. Он просто поместил его среди листьев своего вечного леса и превратил в прекрасные стихи. А она, какие бы чувства ее ни обуревали, была Периэлью, она была наименьшим из того, что он создал заново, ессе, omnia nova facio. [25] Она была строкой его стихов, и кроме этого – ибо мысль о нем требовала высокого романтического самоотречения, – она была самой собой, свободной и смелой. Она была собой, потому что встретилась с собой. Она ступила вперед – легко, почти с радостью. Но превращения еще не кончились.
Глядя в окно, она услышала, как бабушка заговорила. Слои реальности дрогнули и сместились. Теперь все трое находились у обрыва. Скала была в них, а они в ней. В Маргарет Анструзер она начала гасить силу умственной любви, обращая ее в Любовь Настоящую. По крайней мере, мертвец воспринимал это как любовь, которой он страстно и неосознанно желал. Эти святость и счастье были всем, что имел в виду Господь: любовь и сила. Впервые мертвец поверил, что чьи-то любовь и сила подчинили себя его нуждам, он может воспользоваться ими. Эти глаза и голос открыли ему близкий выбор: прежняя жизнь, Свет или новая смерть. Прежнего покоя больше не будет. И тут старая леди сказала:
– Выбор уже сделан. Ищи.
Паулина шагнула вперед, и лицо в окне исчезло. Она облегченно вздохнула: не было там никакого лица, просто игра света. Она повернулась к бабушке и увидела, что та лежит совсем неподвижно, глаза устремлены в окно, будто она все еще что-то видит там. Однако, несмотря на спокойную позу, она вовсе не бездействовала. В ее взгляде и голосе Паулина различала сильное чувство, но слов не могла разобрать. Она опустилась на колени у кресла, и впервые за всю ее юную рассеянную жизнь вся накопленная ею жизненная энергия выплеснулась в живую силу любви. Она стремительно преодолела путь, указанный ее наставником. Почти его же словами она воскликнула:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
