– пятнадцать лет назад были всеобщим врагом исламского мира, то сейчас… Ненависть конечно осталась… как боль от давно ноющего зуба. Но сейчас любой джихадист – если бы ему пришлось выбирать, на кого истратить последний патрон, на американца, или представителя другой ветви ислама – скорее всего, выбрал бы второй вариант.
Что же касается государств… Ненависть между Ираном и Саудовской Аравией дошла до такого предела, за которым не остается иного выхода, кроме войны. И война могла разразиться в любой момент – достаточно было сказать, что Саудовская Аравия была готова полностью взять на себя расходы в военной операции США против Ирана. Понятно, что сами они не решились бы, еще имея на своем заднем дворе конфликт в Йемене, где они терпели поражение за поражением от местных племен несмотря на подавляющее техническое превосходство. Но сам по себе факт того, что одно мусульманское государство готово напасть на другое, да еще и проплатить «войско крестоносцев» говорил об очень многом. Американцы думали, что непосредственная угроза им самим ушла на второй план и занялись Россией, Китаем, Турцией. Тем неожиданнее и страшнее был удар, пришедший как будто из ниоткуда…
…
Праздновали с шиком…
Сняли ресторан на берегу… второй этаж, ресторан на сваях, пригласили оркестр, заказали иллюминацию. Очаровательная невеста, гордый жених – всё, как и должно быть на свадьбе. Всё… если не считать того, что может быть, этому миру остались считанные дни, а каким будет новый – никто не знает. Как никто в 1914 году не знал, каким будет год 1919 от Рождества Христова…
– Невеста и жених, – поинтересовался Баррет. – Они кто?
– Наши. Армяне то есть. Христиане.
– А здесь всегда свои на своих женятся?
– Здесь – всегда. А если любви не прикажешь, то надо уезжать в Европу. Иначе родственники не поймут…
Билеус молодецки опрокинул рюмку и встал.
– Пойдём, пройдёмся…
Они сошли по деревянным ступеням к воде, неторопливо пошли по мокрому от набегающих волн песку к далеким скалам. Догорал рассвет.
– Этот мир – сказал Билеус – сложен для нашего понимания. Возможно, даже слишком сложен. Но это не повод разбивать его вдребезги, понимаешь? Как ребенок, который разозлился на купленную ему игрушку.
– Эй! Там уже двадцать тысяч мешков для трупов…
– Я знаю. Но это не повод бить по всему, что движется. Я надеюсь, ты это понимаешь.
Баррет вдруг понял, что начальник местной станции ЦРУ засиделся на своем месте. Он уже скорее местный… и это плохо.
– Я понимаю. Но в Вашингтоне людям нужны ответы. И как можно быстрее. Не мне тебе объяснять, что может случиться, если ответов не будет.
Билеус закурил, глядя на стремительно накатывающую тьму.
– Так спрашивай.
– Что ты знаешь?
– Да много всего. Тебя что конкретно интересует?.
– Не что, а кто.
– Адам Фротман?
– Слышал про него до этого?
Билеус закурил.
– Как ни странно, да.
Баррет подобрался.
– В связи с чем?
– Его искали англичане.
– Зачем?
Билеус пожал плечами.
– Не иначе, чтобы грохнуть. Он же вещал на английском языке.
Интересно.
– Что еще ты слышал?
– У них станция здесь и в Акротири войска. Они совсем не заинтересованы в том, чтобы какой-то Абу – водитель такси из Лондона – поджихадил здесь, а потом вернулся домой, понимаешь? Такие проблемы лучше решать здесь же. Вдали от прессы, правозащитников и прочего дерьма…
Баррет кивнул. Он слышал об этом. Британцы и французы – и у тех и у других число потомков мигрантов во втором и третьем поколениях, всех эти сыновей лавочников, владельцев мастерских, таксистов. Есть какая-то зловещая разница… Если про китайцев говорили, что эмигрант в первом поколении работает в лавке, чтобы накопить сыну на университет, сын уже владеет лавкой, а внук преподает в университете, в котором учился отец, то в случае с этими – эмигрант в первом поколении работает, эмигрант во втором уже сидит на пособии и считает что ему все должны, а эмигрант в третьем вспоминает, что он никакой не англичанин, а араб, требует чтобы все перестали есть свинину, и едет на джихад.
Только в Европе такие вопросы решались несколько иначе. Британцы и французы участвовали в операциях НАТО на Ближнем Востоке и в Северной Африке, только помимо основных задач, они решали еще и побочные. Если они видели гражданина своей страны, участника джихада, они его просто убивали. Это гораздо проще и выгоднее, чем иметь с ним дело потом, когда он вернется. Об этом никто особо не распространялся, но это было. Вопросы решались.
– Ты уверен, что речь шла именно о Фротмане?
– Я слышал именно это имя.
Это надо было обдумать.
– Хорошо, а что насчет чеченцев?
– Чеченцев, – переспросил Билеус.
– Их.
– Чеченцы… аль-шишани, – он переиначил название чеченцев на местный манер, – это тема закрытая.
– Почему?
– Ты знаешь, например, что при Асаде в Дамаске нашли приют до двадцати тысяч чеченцев?
– При Асаде?!
– Старшем. Хафезе. Там была крупнейшая чеченская община на Ближнем Востоке, больше, чем в Иордании.
– Постой, но русские…
– Русские тут ни при чем. Асад играет свою игру. Как только отец умер, он попросил чеченцев покинуть страну. Это запомнили… и в Исламском государстве было слишком много чеченцев.
– Для чего Асаду нужны были чеченцы?
– Чеченцы неплохие воины и стоят недорого. А нужны были… для разного. Я как то слышал, что в девяностых – по крайней мере, три покушения на Саддама были выполнены чеченцами. Потому что иракская БААС и сирийская БААС – две враждующие партии. Но если бы Саддам скоропостижно скончался – они смогли бы объединиться. Кстати, поговаривали, что и сам Хафез Асад умер не совсем своей смертью… И если уж копать совсем глубоко… припоминается мне, что когда-то кое-кто из наших договаривался как раз с сирийскими чеченцами, чтобы решить проблему Саддама.
– Кто договаривался?
Билеус странно посмотрел на Баррета.
– Я думал, ты в курсе.
– В курсе чего?
– Договаривался Кирш. Он тогда был помощником директора…
…
В отель возвращались уже под утро и навеселе. Но Баррет, несмотря на то, что явно перебрал лишнего – никак не мог отключиться, всё думал. Он думал о том, куда приведет его эта тропа, на которую он встал. То, что прозвучала фамилия Кирша, ничего доброго не сулило.
Он знал – из разговоров в курилке, сам он тогда в ЦРУ не работал – что война в Ираке началась с одного иракского диссидента, который перешел на Запад; сказал, что у Саддама есть тайная программа по химическому и ядерному оружию и что он в ней работал и готов показать точки.
