К ночи, вымотанный до предела Аркадий мог первую часть своего плана считать воплощённой в жизнь. Атаманы, полковники и есаулы с сотниками ему беззаговорочно поверили. Вне всяких характерницких угроз. И, у большинства, по крайней мере, желание изменить страшное будущее просматривалось безусловно.
Не обошлось без досадного инцидента. Седой как лунь, со страшным шрамом на лице атаман Верига взбунтовался. Промолчав всё это время, он, посмотрев на не очень качественное изображения в мобильнике, начал свою пропагандистскую кампанию.
— Братия, люди православные! Это ж посланец сатаны! Послан он, чтоб смутить наши чистые души, низвергнуть нас в гиену адскую! Не слушайте его! Изничтожьте бесовское отродье!
Казаки были людьми, безусловно, верующими. Они даже позиционировали себя как самых главных защитников православия на юге Руси. Церковные иерархи не скрывали своего скепсиса по этому поводу, но сомнения придерживали при себе, не афишировали. Да и в огромных пожертвованиях своим церквям и монастырям, прослеживались и сугубо меркантильные интересы. Дожившие до старости казаки шли замаливать свои грехи в монастыри. Так сказать, пенсионная страховка.
Вера верой, а вмешиваться в свои дела церковникам казаки никогда не позволяли. Попов даже никогда не брали в набеги, считалось, что поп на чайке — к несчастью. От неожиданной выходки Вериги все несколько растерялись. Неожиданный же защитник веры, увидев, что никто его поддерживать не спешит, выхватил свой пистоль, чтоб спасти души боевых товарищей самостоятельно. И ту же получил шесть пуль. Четыре пистольных, две пистолетных. Впрочем, пулю, выпущенную Татариновым, пришлось извлекать из руки есаула Фёдора Иванова. К счастью, ничего серьёзного там пуля не повредила, пробив насквозь тело Вериги, она застряла в мышце есаула.
— И чтоб мы делали, если бы этот… нехороший человек не схватился за пистоль? — задумчиво спросил Аркадий. — Вот вам ещё один повод для изменения законов. Но об этом завтра.
Как он добрался до своей кровати, Аркадий не запомнил. Скорее всего, его притащили сонного и уложили, сняв только обувь. И спал он эту ночь крепчайшим образом. Сны, в отличие от покойника Пилипа его не мучили.
Трепещи Архимед!
Черкасск, … 7146 года от с.м
Проснулся Аркадий ни свет, ни заря, хотя мог бы поспать подольше. Неловко повернулся во сне, а действие-то лекарств тю-тю, закончилось. Прощай неверный друг Морфей. Здравствуй утро, чтоб тебя!.. Ворочаться в постели в надежде найти удобное положение и поспать ещё, не стал. Уже убедился, что ничего хорошего из этого не получится. Шипя и вспоминая вполголоса разнообразные выражения и идиомы родного языка, для этого очень подходящего, вылез из постели, обулся и потащился на двор.
Не смотря на раннее время, там было полно людей и все были заняты каким-то делом. Пришлось попаданцу, для облегчения мочевого пузыря обойти дом. Присмотревшись к занятию Васюринского и Татаринова, также явно не выспавшихся, он понял, что они заняты допросом. Причём, допрашиваемый, рыжий, светлокожий молодой парнишка был отнюдь не татарином.
— Доброе утро всем! Иван, что случилось?
— Не зараза, так понос! Вчера заметил, что у старого Митрохи глазки подозрительно бегали. Засомневался на его счёт, попросил своих пластунов присмотреть за его двором. А в самую темень среди ночи из его двора попытался вывести лошадь на поводу вот этот дурачок. И имя у него подходящее, Балда, сынок Митрохи. Хлопцы его тихонько захомутали и доставили ко мне. Я кликнул Татарина, всё же земли здесь войска Донского, самоуправничать (Татаринов хмыкнул) мне негоже. Поспрашали мы его, без жесточи, ласково, можно сказать. Он и всё нам выложил. Отзывчивый на ласку оказался. Выяснилось, что храбрый и верный защитник православия, атаман Митроха, которого никто в предательстве заподозрить не мог, давно азовскому паше обо всём в Черкасске тайком докладывает.
— И что же теперь делать?
— Ну, с этим посланником и его папашей сомнений никаких нет, раки в Дону за зиму сильно оголодали, подкормить надо. Да вот беда, там ещё жена, три девки и пацан малолетний в хате живут. Они тоже, не дай бог, могут знать. Придётся тогда грех на душу брать. Оставлять в живых осведомлённых о твоей тайне никак нельзя.
Аркадий представил, как режут глотки детям, и ему поплохело. Впрочем, ненадолго. Боль в собственных ранах и ушибах быстро вытеснила сопереживание ни разу им, не виденным девушкам и пацану. Здесь как раз подошли трое характерников и предложили ему полечиться, к великому его облегчению.
Вторую часть совещания начали с обеда. Опять и сытного и вкусного. После чего Аркадий встал.
— Ну, люди добрые (?), чего надумали? Оставим всё как есть, или менять под себя будем?
Казаки дружно, хоть и вразнобой заверили его, что намерены менять плохую судьбинушку.
— Если хотите изменить печальную участь для своих детей и потомков, то вам надо строить государство. Живя вот, как вы сейчас живёте, никого вам от сильного врага не защитить. Слишком уж вас мало, да и прокормить вы себя не можете. На вас и походом идти не обязательно. Перекрыть доступ сюда хлеба и вам конец. Сами перемрёте. Это-то вам понятно?
На сей раз, гул одобрения был откровенно жидковат. Отказываться от своих обычаев казаки не рвались. Но послушать, что скажет пришелец из будущего, всем хотелось.
— Понимаю, от обычаев отказываться вам — нож острый. Только вот если царь-батюшка по неизбывной своей доброте не пришлёт вам хлебушка и в этом году, многие из вас до следующего года доживут? Приедут татары осенью и плетями погонят выживших в полон. Так? — сгустил краски Аркадий.
Ответом стало молчание. Соглашаться было стыдно, а спорить… голодно было на Дону. И на урожай надеяться не приходилось. От татар-то, попрятались бы, не в первый раз такие напасти случались. Да обидно прятаться, если силу в себе чуешь.
— Ну, что ж, молчание — знак согласия. Значит позарез необходимо посеять здесь уже в этом году. Что-нибудь скороспелое, не мне, горожанину вас учить. Наверняка есть здесь люди, не забывшие крестьянский труд. Но и вашу опаску от нашествия помещиков я понимаю. Пока мы слабые, можно разрешить сеять на юге, где велика опасность татарских набегов. Туда добровольно никакой помещик не полезет. За свою шкуру побоится. Вон, на Запорожье, сеют хлебушек и ничего, не лезут проклятые паны под татарские арканы.
Аркадий сделал небольшую паузу, давая возможность казакам обговорить сказанное им. При всей революционности, его предложения, всерьёз жизнь большинства казаков от них не менялась бы.
— Но много посеять вы в любом случае в этом году не сможете. Мало вас. Иначе, с чего б такие сильные воины как вы по камышам от татар прятались?
— А мы не прячемся! — с обидой откликнулся сотник Мурка, приглашённый по воспоминанию Аркадия о его героической смерти.
— Сейчас, да, не прячетесь. Только расспроси опытных казаков, нет среди них таких, которым не доводилось бы прятаться. Значит, первостепенное дело — увеличить здесь население.
— Откуда же мы людей возьмём?
— Будем брать ото всюду, откуда удастся. Главное, чтоб они не были мусульманами, иначе, рано или поздно, перекинутся к нашему самому опасному врагу, турецкому султану. И нельзя брать католиков. Нам ещё не раз воевать с империей и поляками. Когда опасность нашему государству ослабнет, запреты эти можно будет отменить или ослабить.
— А про жидов ты забыл?
Аркадий вздохнул и собрался с силами. Он помнил, какую страшную резню евреям устроили крестьяне и казаки во время хмельниччины.
— Трудный вопрос. Знаю, то, что вытворяют сейчас ростовщики и арендаторы в Малороссии, прощать нельзя. Посему, как только освободим те земли, всех их на виселицу, а имущество в казну. На общее казацкое дело. Вот этот тезис вызвал всеобщее одобрение.
— А остальных жидов, что, миловать? — выкрикнул какой-то незнакомый Аркадию сичевик.
— За что их, ремесленников, например, миловать? Чем они провинились?
— Как чем?!! Они же жиды!
— Ага, вон пан Вишневецкий, или Потоцкий, нашей, кстати, русской крови, вытворяют с хлопами такое, что вспоминать страшно. Так, ты, тоже ведь, русской крови, в его преступлениях виноват?
— Яаа…Ви…но… я не пан! — забуксовал и не смог толком ответить на выпад казак. Идея, что он может нести, хоть какую-то ответственность за страшные преступления Вишневецкого на короткое время ввела сичевика в ступор.
— Так и жид-сапожник, или, там, булочник, тоже не арендаторы. И детишки у них, нередко голодают. Давайте отделять овец от козлищ, как нам Бог велел. Ростовщиков, арендаторов, раввинов их оправдывающих, будем отправлять в ад, где их давно ждут. Остальные, прежде всего их умелые руки, нам самим нужны. Уж очень этих мастеров нам здесь не хватает. Казачьи-то руки больше к сабле и пищали привычны. Ну, ещё к веслу и узде. А работать, кто будет? Может, кто из атаманов желает бросить воинское дело и заняться шитьём сапог?
