На эту же тему размышляет в своих письмах свт. Игнатий: «Иисусова молитва — превосходное оружие противу всех страстей, превосходное занятие для ума во время рукоделия, путешествия и в других случаях… Упражнение молитвою Иисусовою приличествует всем вообще христианам, как жительствующим в монастырях, так и жительствующим посреди мира… Не подумай, что для научения безмолвию необходим затвор или глубокая пустыня. Нет! Гораздо лучше научиться ему между людьми при посредстве душевного подвига… Подвижник, воспитанный между людьми силою невидимого внутреннего подвига, бывает прочен, богат знанием и опытностию духовную, исполнен смиренномудрия, для ближнего — пристанище, сокровище… Если же вы хотите не встречаться с людьми, то это желание неправильное. Когда об этом спрашивал преподобный Дорофей своего старца авву Иоанна Пророка, то Иоанн отвечал, что удаление от встреч с людьми весьма вредно для не достигшего совершенства, потому что скрывает от него его немощи, открываемые людьми, и по этой причине делает его бесплодным»{83}.
Созвучно этому мнение старца Илариона Кавказского: «Молитва Иисусова возможна каждому — всякого звания, положения, возраста и пола людей, во всяком занятии, исключая только те случаи, когда человек намеренно творит смертные грехи и самопроизвольно в них пребывает. В сем последнем случае происходит в нем страшная борьба света с тьмою, и ум человека от сильного борения впадает в помешательство. Во всех же прочих случаях, хотя мы и без числа грешны, но если имеем покаянные чувства и смирение, нет препятствия творить Иисусову молитву»{84}.
Но есть воззрения, отличные от вышеизложенных. Например, иначе смотрит на особенности иноческогр пути прп. Нил Синайский. Из глубокой древности доносится его скептическое замечание: «Иные и будучи мирянами, живя в свете… приобрели имя праведных, всегда постятся, не моются, спят на голой земле, большею частию посвящают себя бде
{134}
нию, молитве и защите людей угнетенных и вовсе никогда не испытывают демонских искушений. Сие потому, что у дьявола совершенно нет о них и заботы». И вместе с тем, дьявол каждый «час направляет и изощряет обоюдоострый меч тьмочисленных искушений против избравших иноческую и безмолвную жизнь. Посему-то миряне не испытывали еще воздвигнутых на нас [монахов] демонских браней, не ощущали еще нападения какой-либо духовной рати, не подвергались еще нашествию бесплотных варваров… Не подвергались они еще испытанию, не приводились еще в колебание и сотрясения… потому таковых уподобить должно малым детям, которые обещаются деревянным мечом избить всех варваров… Такие по-детски рассуждающие мужи весьма еще похожи на ребенка, у которого есть в пристани лодка и которому случилось для забавы проплыть около берега, и он хвалится этим, подобно плававшим по всем страшным морям»{85}.
В церковной истории находим яркие примеры того, что никакие внешние помехи не могут быть препятствием к сближению с Господом. Обстановка многозаботливости и занятости, внешнего шума и суеты не помешала молитвенным занятиям не только мирянина Константина Паламы, но и святого патриарха Фотия. Последний обучался умному деланию уже по возведении из сенаторов в патриарший сан, управляя обширной Константинопольской паствой, исполняя многочисленные и многотрудные обязанности, обременяющие носителя такого сана. Свт. Фотий и в этих условиях, непрестанно пребывая в призывании имени Божия, сподобился достичь благодатной сердечной молитвы.
Великий исихаст Каллист Ксанфопул обучался умному деланию и обрел непрестанную молитву, проходя хлопотное послушание повара в крупнейшей обители Святой Горы — в лавре св. Афанасия Афонского, а затем подвизался, опять-таки, не в тишине пустыни, но в сане патриарха Константинопольского. Преподобные отцы Симеон Новый Богослов, старец его Симеон Студийский и ученик Никита Стифат проходили умную молитву в обителях, размещавшихся в шумной и многолюдной Византийской столице. Преподобные авва Дорофей и Досифей также не были отшельниками, но совершали свой подвиг посреди оживленного общежительного монастыря святого Серида, подвизаясь на общих послушаниях.
Про Пимена Великого свт. Игнатий пишет в «Отечнике», что он постоянно находился среди братий, но уединялся, тем не менее, в себе и достиг совершенства постоянным и усиленным трезвением, преодолевая все внешние помехи, которые покушались на его делание.
{135}
«Непрестанная молитва, — говорит Максим Исповедник, — есть держание ума во многом благоговении, горячей преданности Богу и постоянном уповании на Него; она означает доверие Богу во всем — во всех делах и обстоятельствах».
О самом существенном, о сердцевине сего делания напоминает свт. Игнатий: «Душа всех упражнений о Господе — внимание. Без внимания все эти упражнения бесплодны, мертвы. Желающий спастись должен так устроить себя, чтоб он мог сохранять внимание к себе не только в уединении, но и при самой рассеянности, в которую иногда против воли он вовлекается обстоятельствами. Страх Божий пусть превозможет на весах сердца все прочие ощущения, тогда удобно будет сохранять внимание к себе и в безмолвии келейном, и среди окружающего со всех сторон шума… Для преуспевших не нужны никакие внешние пособия — среди шумящего многолюдства они пребывают в безмолвии. Все препятствия к преуспеянию духовному — в нас, в одних нас! Если же что извне действует как препятствие, то это только служит обличением нашего немощного произволения»{86}.
Поистине, помнить Бога никакие дела не мешают. Хранению памяти Божией учит прп. Варсонофий Великий: «Затворим же уста и помолимся Ему в сердце, ибо кто затворяет уста и призывает Бога, или молится Ему в сердце своем, тот исполняет предписывающую сие заповедь. Если же и не призовешь в сердце имени Божиего, а только помнишь о Боге, то в сем еще больше быстроты (удобства) и достаточно в помощь тебе»{87}.
Герой книги «Рассказы странника» повествует о том, как он осуществлял подобные заветы на практике: «При всех механических занятиях можно и даже удобно совершать частую или даже непрерывную молитву, ибо машинальное рукоделие не требует напряженного углубления и многого соображения, а потому ум мой и может при оном погружаться в непрестанную молитву и уста следовать тому же. Но когда должен заняться чем-либо исключительно умственным, как-то: внимательным чтением, или обдумыванием глубокого предмета, или сочинением, — то как могу при сем молиться умом и устами? И так как молитва есть преимущественно дело ума, то каким образом в одно и то же время одному уму я могу дать разнородные занятия?.. Пришедшие в постоянное настроение ума могут заниматься размышлением или сочинением в беспрерывном присутствии Божием как основании молитвы… Что же относится до тех, кои долгим навыком или милостью Божией от молитвы умственной приобрели молитву сердечную, то таковые не токмо при глубоком занятии ума, но даже и в самом сне не прекращают непрестанной молитвы… Сердце, обученное внутренней молитве, может всегда, при всех занятиях (и физических и умственных), во всякой шумности беспрепятственно молиться и призывать имя Божие… Можно утвердитель
{136}
но сказать, что никакое стороннее развлечение не может пресечь молитву в желающем молиться, ибо тайная мысль человеческая не подлежит никакому внешнему связанию и совершенно свободна сама в себе. Она во всякое время может быть ощущаема и обращена в молитву… если даже и ум не приобучен еще к непрестанной молитве»{88}.
И вот уже в нашем — XX веке монаха Силуана, будущего афонского святого, назначают на послушание эконома и у него в подчинении оказывается около двухсот рабочих. Однако эти условия не смогли помешать ему — он продолжает совершать свой сугубый молитвенный подвиг. По этому поводу отец Софроний (Сахаров) спросил однажды старца Силуана: «Хлопотливое экономское послушание при необходимости общаться со множеством людей не вредило ли монашескому безмолвию?» Старец ответил ему так: «Что есть безмолвие? Безмолвие — это непрестанная молитва и пребывание ума в Боге. Отец Иоанн Кронштадтский всегда был с народом, но он больше был в Боге, чем многие пустынники. Экономом я стал по послушанию, но от благословения игумена мне на этом послушании было лучше молиться, чем на Старом Руссике, куда я по своей воле отпросился ради безмолвия. Если душа любит народ и жалеет его, то молитва не может прекратиться».
А в писаниях отца Силуана есть такие мысли: «Многие монахи говорят, что эконому некогда молиться и что не может он сохранять душевный мир, потому что целый день приходится ему быть с народом. Но я скажу, что если он будет любить людей и помышлять о своих рабочих: „Любит Господь создание Свое“, то Господь даст ему непрестанную молитву, ибо Господу все возможно… Непрестанная молитва приходит от любви, а теряется за осуждение, за празднословие и невоздержание. Кто любит Бога, тот может помышлять о Нем день и ночь, потому что ЛЮБИТЬ БОГА НИКАКИЕ ДЕЛА НЕ МЕШАЮТ[44]… В этом мире каждый имеет свое послушание: кто — царь, кто — патриарх, кто — повар, или кузнец, или учитель, но Господь всех любит, и большая награда будет тому, кто больше любит Бога. Господь дал нам заповедь — любить Бога всем сердцем, всем умом, всею душою. А без молитвы как можно любить? Поэтому ум и сердце человека всегда должны быть свободными для молитвы»{89}.
