пошли к северным воротам. Там стоял стол с большой фотографией покойного в рамке, футбольным мячом и старыми бутсами Цю Вейцзяня. Когда команда дошла до стола, игроки встали по обеим сторонам, держа руки за спиной. Капитан трижды поклонился фотографии Цю Вейцзяня, потом достал из кармана лист бумаги и начал читать вслух.
Речь была посвящена преимущественно приходу Цю Вейцзяня в команду и его «выдающемуся вкладу» в ее победы. Составленная в напыщенных выражениях, цветистая, она казалась чересчур пафосной. Там говорилось, что покойный был «непревзойденным стражем ворот» и «надеждой китайского футбола»; можно было решить, что умер не Цю Вейцзянь а сам Ван Далэй[12]. Однако встретили речь хорошо, и к концу ее у суровых футболистов выступили слезы. Бо́льшая часть присутствующих тоже вытирала глаза.
Дочитав речь, капитан брызнул чем-то на футболку и щелкнул зажигалкой. В мгновение ока номер «1» на груди заполыхал. Прежде чем капитан успел среагировать, футболка превратилась в огненный клубок и обожгла ему руку, заставив бросить футболку на искусственную траву. В воздухе запахло горящей тканью и пластиком. Секунду спустя директор стадиона с криком выбежал на поле. Он подбежал к продолжающей гореть футболке и топтал ее ногами, пока пламя не погасло. Это заметно расстроило членов команды, которые сразу окружили директора и принялись громко кричать.
Однако он тоже был зол.
— Церемонии можете устраивать какие угодно, но пожаров я не допущу! Испортите покрытие, и кто будет платить?
Обе стороны продолжали пререкаться, пока не вышли со стадиона; каждый обещал обратиться к ректору университета, чтобы решить вопрос. Церемония на этом закончилась; остатки обгоревшей футболки остались грустно лежать на сморщившейся искусственной траве. Оглянувшись на стол, где лежал портрет Цю Вейцзяня, перевернутый в пылу стычки, Фан Му горько усмехнулся и вслед за толпой пошел прочь.
В общежитии его ждал сюрприз — на его постели сидел Тай Вей и почитывал книжку. Фан Му до сих пор таил на полицейского обиду, и потому просто проигнорировал его присутствие.
Тай Вей, нисколько не смущенный, улыбнулся:
— Ну и где ты ходишь? Полдня тебя жду!
— Это все, что ты хотел сказать? — холодно ответил Фан Му. Тем не менее по спине у него пробежал холодок. Что еще могло произойти?
— Ну, в целом, да… Из департамента меня послали оценить ситуацию, я и решил заглянуть. Поздороваться.
— И с какой стати департаменту слать своего человека? Тут работает государственная полиция.
— А ты разбираешься, парень… Молодец. — Тай Вей прищелкнул языком. — Ну да, дело передали государственной полиции. Я услышал, что они выезжают, вот и присоединился. Как дела? У тебя все в порядке?
— Все хорошо, спасибо, — отрезал Фан Му, садясь на стул перед рабочим столом.
Тай Вей засмеялся.
— Все еще сердишься, да? — Похоже, он нисколько не обижался. — Признаю, я немного переборщил, но мне казалось, тебя следует как-то поощрить — например, послать благодарственное письмо в университет… Я, между прочим, тоже рисковал. Если в департаменте узнают, мне голову оторвут.
— И правильно сделают.
Едва произнеся это, Фан Му, не сдержавшись, рассмеялся.
Тай Вей рассмеялся вместе с ним, а потом сказал:
— Вообще-то, это не то, что ты думаешь. По какой-то причине начальник департамента не хочет, чтобы ты участвовал в расследованиях.
Фан Му уже хотел спросить, почему, но тут Тай Вей достал из кармана конверт.
— На самом деле я пришел передать тебе письмо. — Он протянул конверт Фан Му. Его глаза сузились, а лицо посерьезнело. — Это от Ма Кая.
Фан Му уже потянулся за письмом, но, когда услышал имя, непроизвольно отдернул руку и секунду поколебался. Потом все-таки взял конверт.
Тот был самый обычный, но не надписанный — ни получателя, ни отправителя. Конверт не выглядел особо толстым; взяв его в руки, Фан Му почувствовал, что он словно трепещет, готовый улететь. Перевернул письмо и увидел, что оно не запечатано.
— Клянусь председателем Мао, я его не читал, — сказал Тай Вей. Заметив растерянность в глазах Фан Му, продолжил: — Ма Кай дал его мне, просил передать. Это все.
Юноша продолжал смотреть в одну точку, не выпуская конверта из рук.
— Эй, — сказал Тай Вей, — ты собираешься читать?
Фан Му не ответил. Ни один мускул не шевельнулся у него на лице.
«Ма Кай, что ты хотел сказать мне?»
Поняв, что Фан Му ничего не скажет, Тай Вей утратил к нему интерес, поднялся и начал прощаться. Фан Му по-прежнему молчал. Уже подойдя к двери, Тай Вей внезапно оглянулся.
— Ма Кая приговорили к казни, без отсрочки исполнения. От апелляции он отказался. Его казнят в этот вторник, на рассвете.
Он кивнул Фан Му, распахнул дверь и вышел.
* * *
Крышу затягивала густая темнота. Ни луны, ни звезд — только черный покров ночного неба. Ветер гонял по крыше песок. Этот звук напоминал человеческие шаги.
Фан Му стоял на краю крыши, оглядывая спящий кампус. Ему казалось, что он навис над бездонной пропастью. Юноша поглядел на часы: половина третьего утра.
«Ма Кай, казнь уже началась?»
Он вглядывался в далекий горизонт, ловя еле слышные звуки. Где-то в темноте Ма Кая вывели из полицейской машины. Возможно, с ним привезли еще заключенных, возможно он был один. Так или иначе, его путь подошел к концу.
…Перед ним была неглубокая песчаная яма. Его поставили на колени, и мелкие камешки болезненно впились в кожу. Трое полицейских из службы исполнения наказаний встали у него за спиной, целясь в затылок. В двухстах метрах от них солдаты народной полиции, вооруженные пистолетами, ждали исполнения приговора. Сейчас его мир исчезнет — со всем плохим и хорошим, со всем, что задолжал он и что задолжали ему. Все долги спишутся…
Фан Му знал, что не услышит выстрел, но все равно ждал, напрягшись всем телом.
И сам не понимал, чего в действительности хочет.
Он больше не знал, что чувствует по отношению к Ма Каю. Кто он — маньяк-убийца, который заслуживает, чтобы его разорвали на куски, или просто несчастный больной человек?
Вне всякого сомнения, он страдал тяжелым психическим расстройством, но, по китайскому судебному кодексу, оно не влияло на его дееспособность. Таким образом, он нес полную ответственность за свои преступления и подлежал наказанию, вынесенному судом.
Фан Му увидел лицо Ма Кая. В его глазах не было ни следа злобы — лишь отчаяние и страх. Он выглядел как загнанный зверь в лабиринте: бился о стены, ревел, истекал кровью, безуспешно пытаясь вырваться. Но выхода не было, и никто не приходил его спасти. Кровь стала его проклятием. Он пил ее,
