Выйдя из арсенала, Эндерн бодро и уверенно зашагал к тюремному блоку. Встретившиеся на пути «товарищи по шатру», хоть и обращали на него внимание, однако не задерживали — настолько целеустремленно и быстро шагать в темноте мог только солдат, которому доверили срочное поручение.
Так Эндерн дошел до самых дверей тюремного блока, охраняемого парой караульных. Оборотень приложил к груди кулак, по-уставному кивнув, и извлек из-за кушака конверт с печатью алькид-мукариба и коменданта Тарак-Мутаби Амара ар Кадима. Печать, естественно, была не настоящей, сработанной при помощи магии, которой владеет каждый деканус Ложи, допущенный до финансов своего отделения. Откуда этот знает, как выглядит личная печать алькида, Эндерн не интересовался.
— Донесение для мубаи Са-Мик эн-Ханзир, — отрапортовал он.
Караульные недоверчиво переглянулись. Один из них потянулся за бумагой.
— Срочно. Лично руки, — уверенно добавил Эндерн.
Караульный одернул руку. Переглянулся с товарищем. Тот зазвенел ключами и повернулся к двери. Оборотень сунул письмо за кушак и принялся отстегивать ножны с саблей, которую вручил караульному, а после вошел в длинный освещенный настенными фонарями коридор.
Когда дверь с натужным и тяжелым скрипом захлопнулась за ним, Эндерн передернул плечами от неприятного, давящего чувства, посещающего, наверно, любого, кто оказывался в подобных местах. Хоть и не раз выпадало бывать в разных ролях в разных тюрьмах, от этого ощущения он отделаться не мог до сих пор.
Эндерн шмыгнул носом, покрутил иллюзорный ус и зашагал по коридору под звук тяжелого, глухого эха собственных шагов, отдающихся в каменных стенах.
В конце пути, за поворотом, ждала еще одна дверь. Железная, с небольшим смотровым окном с заслонкой. Эндерн приблизился, гулко постучался. Не сразу, но все же заслонка с противным лязгом сдвинулась в сторону. На оборотня уставились недовольные подозрительно-бдительные глаза.
— Донесение для мубаи Са-Мик эн-Ханзир, — отрапортовал Эндерн, сунув глазам письмо с печатью. — Срочно. Лично руки.
— Э? — ворчливо протянул караульный за дверью. — Какое донесение, сожри тебя Эджи?
— Срочное, — пояснил оборотень.
— Эн-Ханзир спит уже. Утром передам, — заслонка дрогнула и, скрипнув в пазухе, прикрылась наполовину.
— Не передам, — быстро возразил Эндерн, повысив голос. — Я с караула шел, а меня накиб тут и подловил, мол, вот те задание от самого алькида: дуй к Ханзиру и осчастливь, что любимый отец по шатру зовет на ночной намаз. И чтоб лбом в ковер у него был через пять минут! Так и сказал.
Заслонка нерешительно отъехала в сторону. В смотрящих на оборотня глазах промелькнуло нечто похожее на сочувствие и неподдельную заинтересованность.
— А зачем зовет? — осведомился караульный.
— Да чтоб я знал, клянусь Альжаром! Наверно, любить его будет со всей отеческой любовью, — полушепотом добавил Эндерн.
Глаза караульного сощурились, загораясь мстительным огнем.
— Ладно. Давай свое донесение, — сдался он.
— Накиб сказать: в руки, — возразил оборотень. — Да и вообще, ты хочешь потревожить священный сон мубаи? Нет худшего греха пред лицом Альжара.
Караульный задумался. Думал долго, прежде чем закрыл окно заслонкой, а потом загремел ключами. Эндерн ухмыльнулся.
Дверь нерешительно открылась в коридор. Пахнуло затхлостью и немытыми телами. Оборотень прошел в тюрьму, взглянул на караульного с ружьем за плечом.
— Он там, — неопределенно кивнул тот куда-то за поворот коридора с низким потолком. — Сам найдешь.
Эндерн потряс письмом и весело подмигнул. Караульный усмехнулся. Очевидно, почтенный Са-Мик эн-Ханзир особой популярностью и любовью не пользовался. Впрочем, Эндерн не встречал еще ни разу в жизни ни солдата, ни жандарма, который не радовался бы известию, что вышестоящего вот-вот оттрахает другой вышестоящий.
Эндерн повернулся к караульному спиной и непринужденно зашагал по коридору. Пока что ему везло. Пока что длинный язык вел его до цели.
За поворотом начинались ряды камер с решетчатыми дверьми. Эндерн шел, вертя головой и вглядываясь в темноту. Большинство камер пустовали. Лишь в паре из них он разглядел трех или четырех заключенных, сопящих и храпящих на нарах. В нос била вонь мочи, гнилой соломы, грязи, пота, дрянной тюремной баланды и морской соли. Эндерн непроизвольно поморщился. Султан явно относился к политическим менее снисходительно, нежели кайзер. По сравнению с Тарак-Мутаби содержание в Карлсфестунге можно считать бесплатным отдыхом. Однако в этом, наверно, был какой-то умысел, если судить по количеству заключенных. Или же кабирское правосудие было очень быстрым.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Впрочем, тюремный блок размещался на трех этажах. Что делать, если полудурок, из-за которого Эндерн оказался здесь, сидит в другом месте, полиморф старался не думать.
Так он дошел до закутка в конце коридора, где за столом восседал ракиб-мубаи, почтенный сержант, Са-Мик эн-Ханзир. Вопреки утверждению караульного, он не спал, а вкушал вечернюю трапезу — ароматную зажаристую курицу, обильно сдобренную специями, вприкуску со свежим хлебом. В воздухе ощутимо пахло вином, хотя бутылки Эндерн не видел.
Как и полагается вечному ракибу, эн-Ханзир был грузен и разменял уже пятый десяток. Он был лыс, но компенсировал недостаток растительности на голове густой и солидной, седеющей бородой, что делало его больше похожим на имама, нежели солдата. Кожа, как и у любого мушерада, была груба и темна, словно древесная кора, а недовольство из-за прерванной трапезы делало ракиба двумястами пятидесятью фунтами чистого раздражения и недовольства.
Он поднял на Эндерна прищуренные глаза, положил на тарелку куриную ножку, облизывая блестящие от жира мясистые губы. Эндерн по-уставному приветствовал и с поклоном протянул письмо.
— Донесение для мубаи Са-Мик эн-Ханзир, — отрапортовал он.
— Какое донесение? — заворчал ракиб, дожевывая мясо. — Не видишь, я занят?
— Срочное. От алкид-мукариба.
Эн-Ханзир напрягся, цокнул языком и недовольно засопел, растерянно потрясая испачканными жиром руками в поисках, обо что их вытереть. Не найдя ничего подходящего, он отмахнулся и подцепил донесение безымянным и указательным пальцами. Осторожно надломил печать и развернул лист бумаги, с неудовольствием сопя из-за того, что бумага тут же пропиталась жирными отпечатками пальцев. Вчитался в первые строки. Недоверчиво похлопал глазами. Подслеповато сощурился, поднес письмо ближе к лицу, отстранил. Зажмурился, удивленно мотая вторым подбородком. Снова поднес письмо ближе. Оно начиналось с положенных слов «Во имя Альджара», это верно, но дальше шла совершеннейшая бессмыслица, бессвязный набор букв, изредка складывающихся в ругательства и чередующихся с незнакомыми ракибу знаками, которые, скорее всего, тоже поминали чью-то мать.
Тихий щелчок пружины отвлек эн-Ханзира от чтения. Он поднял на Эндерна глаза и вздрогнул: оборотень, прижав палец к губам, поигрывал ножом в правой руке.
Ракиб набрал воздуха в грудь. Эндерн подскочил к нему одним движением, зажимая рот и приставляя нож к горлу. По крайней мере, к тому, что ее заменяло.
— Тихо, кабанчик, — полушепотом проговорил оборотень. — Ты не хотеть лишнюю дырку в verdammt туше?
Эн-Ханзир энергично помотал вторым подбородком. Эндерн наклонился к его потному лицу.
— Сейчас мы мирно поговорим, а потом ты продолжишь набивать свой утробу. Но посмей только заорать, fett schwul, и я очень разозлюсь. Verstehst du… смекаешь?
Оборотень говорил тихо, внятно и спокойно, отчего эн-Ханзир почувствовал в голосе угрозу, от которой по спине пробежал мороз. Ракиб энергично закивал. Эндерн медленно отнял ладонь от его рта. Нож от шеи не убрал.
— Иностранец. Где он? — спросил он.
— Кто? — растерялся эн-Ханзир, косясь на лезвие ножа.
— Лаардиец. Полоумный. Приняли несколько дней назад. Вопит про Исби-Лин.
— Аааа… этот, — ракиб облизнул губы. — Он там.
— Где? — нахмурился Эндерн, кольнув острием шею.
