– Да, я тоже хочу получить права, – заметила она.
Мы растерянно смолкли. Судя по возрасту, она вполне годилась нам в матери. Статочное ли это дело, чтобы она ходила в автошколу?
– Почему бы и нет? – приветливо спросила Кора. – Хотя, с другой стороны, мы и сами готовы свозить тебя, куда твоей душеньке угодно.
Эмилия не возражала, сказала, однако, что лично ей приятнее ни у кого не одолжаться.
– Верно, верно, – поддержал ее Фридрих, – тогда ты сможешь ездить в супермаркет, пока мы все еще спим.
– Речь не только о покупках, – возразила Эмилия, – еще я хотела бы побывать в гостях у моей кузины в Фальчиано.
Мы прямо поперхнулись. Не означало ли это, что настанет день, когда нам вообще придется отказаться от машины? Наконец Кора нарушила молчание:
– А я как раз на днях прикидывала, не нужна ли нам вторая машина. Деньги есть.
Короче говоря, Эмилия записалась в автошколу, а я вдалбливала в нее теорию.
Она была благодарна за такую поддержку и при случае открывала мне некоторые подробности своего прошлого. Пять лет у нее была связь с археологом, потом тот умер. Для нее это были счастливые годы, потому что впервые в жизни ее воспринимали как личность. Они вместе ходили на концерты и в музей, она училась у него немецкому языку и чуть-чуть французскому. Он рассказывал ей о книге, которую писал, и был от всей души признателен за доброе к нему отношение. С тех самых пор Эмилия порвала с церковью и прониклась слабостью ко всему немецкому. Вдобавок и желанием вернуть эту идиллию. Она всегда мечтала завести семью, но из этого намерения у нее никогда ничего не получалось. Но теперь она была счастлива с нами.
Родители Коры отдыхали в сентябре в Colle di Val d’Elsa и незваными гостями заехали к нам на обратном пути. Они явно хотели увидеть собственными глазами то, о чем сообщил им Фридрих: их маленькая девочка вдруг стала богатой вдовой.
Пришлось Коре безропотно смириться с тем, что отец пожелал ознакомиться с ее финансовыми делами, что мать сделала Эмилии выговор по поводу немытых окон и что они в два голоса стали призывать ее не выбрасывать на ветер сразу все деньги. Кора начала злиться:
– Именно по этой причине я и не хочу жить с вами! В конце концов, я и сама знаю, как мне себя вести. И какую сумму до сих пор я из этих больших денег истратила на себя? Траурное платье да венок на могилу. Даже машиной второй и то не обзавелась. С Хеннингом мы каждый день ходили в ресторан, а теперь уже несколько недель я стряпаю сама!
И она говорила правду. В ее намерения вовсе не входило потратить деньги на ненужную роскошь. Хотела она делать лишь то, что доставляло ей удовольствие: рисовать, владеть красивым домом в красивой местности, иметь подле себя друзей. Она не мечтала о настоящих украшениях, о дальних поездках, о модных нарядах, да и вторую машину считала необходимой лишь в том случае, если Эмилия и впрямь захочет ее водить. Вот и про Эмилию тоже нельзя было сказать, что она ведет себя нескромно, а то и вовсе нагло. Она молча вымыла окна, выскребла пол на кухне, заново перестелила кровати, чтобы госпоже Шваб было не к чему придраться. Но сидела она с нами за общим столом, и ни один профессор в мире уже не мог отнять у нее это право.
Свои близкие отношения с Фридрихом я никоим образом не желала демонстрировать перед его родителями – мне хоть и не очень, но все-таки было стыдно, – но они и сами обо всем догадались. Прежде всего им не понравилось, что я обманываю Йонаса. Мы с Фридрихом стали неразделимы, мы смеялись и дурачились, как малые дети, но никогда ни единым словом не поминали Йонаса. В душе я уже вынашивала мысль о разводе, но венчали нас в церкви, а для Йонаса брак был чем-то святым и нерасторжимым.
Когда спустя четыре дня Корины родители снова уехали в Германию, мы все облегченно вздохнули, хотя и любили их.
– Чепуха все это, – заключила Кора.
А профессорское семейство, которое предполагало встретить убитую горем и нуждающуюся в моральной поддержке дочь, не могло ни благословить, ни понять эту непринужденную веселую атмосферу с воркующей парочкой, младенцем, которого то и дело кусал щенок, с независимой и надменной служанкой и судорожно рисующей вдовицей.
Глава 12
Розовое облако
Существуют на свете такие занятия, которые даруют человеку личное счастье. Вот Эмилия, например, любит замешивать тесто собственными руками и никогда не станет делать это с помощью кухонного комбайна. Еще больше она любит нарезать мясо. Она утверждает, будто испытывает истинное сладострастие, когда острым длинным ножом нарезает баранью ляжку под гуляш.
Лично я не разделяю ее взглядов, а она лишь качает головой, когда я любуюсь из окна одичавшим соседским садом. Я питаю слабость к побурелой траве; длинные, достигающие моих бедер засохшие стебли, выгоревшие будылья, запущенный газон или привядший росток – для меня символ красоты, особенно когда их озаряет свет заката или утреннее солнце. А уж если какая-нибудь кошка надумает охотиться в этих дебрях за мышами, то мое счастье можно считать полным. Глядя на все это, я способна вообще забыть об окружающем мире.
У Коры свой бзик: как и многие люди, которые любят отдыхать на юге, она разглядывает старые крыши, крытые римской черепицей, и это пристрастие я с ней разделяю. Ласточки плывут по синему воздуху, доносится аромат пиний, пиликают сверчки, собственно говоря, это и есть одна из причин, которая побуждает нас жить здесь. Впрочем, Кора собирает не только впечатления, она собирает еще и разные предметы – ну, пестрые перья, калейдоскопы и духи – это еще куда ни шло, но ее склонность ко всяким дохлым зверушкам я отнюдь не одобряю. К примеру, она хотела бы заиметь палец Галилея, который мы видели в законсервированном виде в каком-то музее, но тут я ей не союзник.
Правда, были времена, когда я безропотно подчинялась, едва Коре стоило чего-либо пожелать. И не только когда речь шла о деньгах, но и во многих других вопросах я полностью от нее зависела. Тогда я не моргнув глазом готова была бы завернуть палец Галилея в пергаментную бумагу. Но с тех пор, как сама стала зарабатывать, я вполне сознательно задаюсь вопросом, а стоит ли из любви к Коре подвергать себя опасности.
Почти сразу после смерти Хеннинга я стала без лишнего шума заниматься хоть чем-то приносящим ощутимую пользу. Например, давала уроки языка молодому беженцу из Албании. Познакомились мы с ним, когда делали покупки на рынке, а он помогал своему дяде взвешивать овощи. Два раза в неделю мы сидели в саду, и я задавала ему по старому учебнику «Немецкий для кельнеров» несложные вопросы. «Не желаете ли пирожки с начинкой из овощей?» – спрашивал он, а я в ответ объясняла ему, что сегодня любой турист знает слово «равиоли». «Не прикажете подать счет?» – таков был его последний вопрос, перед тем как он, вполне довольный собой, умолкал. Денег я, правда, этим не зарабатывала, зато мой ученик всякий раз приносил с собой полную корзину фруктов. Я выражала по этому поводу бурную радость, хотя прекрасно могла украсть точно такие же фрукты собственными руками.
При последнем посещении больницы лечащий врач выразил желание поговорить с нами. Я и без него знала, что дела у моего отца плохи. Он все время худел и был подвержен всевозможным инфекциям. Врач полагал, что мы имеем дело с очередным кровотечением из пищевода. Они готовы были разрешить отцу от случая к случаю проводить по несколько часов дома, если, конечно, мы приедем за ним на машине и на машине же доставим обратно. Он уже согласовал это в прокуратуре, теперь и там знали, что пациент навряд ли доживет до начала процесса. Раны на голове несущественны, но отец умирал в результате многолетнего злоупотребления алкоголем.
Я вовсе не хотела забирать отца из больницы, мне хоть и было его жаль, но, с другой стороны, он за всю жизнь не ударил ради меня палец о палец, и я не считала, что должна делать для него больше, кроме как изредка наносить непродолжительные визиты. Фридрих в этом вопросе не разделял моего мнения, Кора воздержалась от высказываний, а Эмилию никто и не спрашивал.
***
Когда настала осень и мы снова смогли с удовольствием сидеть на солнце, в один прекрасный день перед нашими дверями возник Йонас. Бела не узнал своего отца и со слезами протянул руки к Эмилии. Йонас смутился.
Хотя уборка еще шла полным ходом, но близилась к завершению. И он не вытерпел, приехал сюда, чтобы забрать нас с собой. Впрочем, последние слова были произнесены каким-то неуверенным тоном. Сперва я промолчала и лишь улыбалась, взяв Белу на колени и надеясь, что Фридрих с Корой незаметно и быстро вынесут мои вещи из супружеской спальни. Но Кора оказалась хитрее. Она улыбнулась и сказала:
– Йонас, сегодня ночью вы с Майей можете спать в моей комнате, я уже перенесла туда все вещички.
Фридрих поспешил выйти из комнаты. Я полагала, что и он приберется. Вообще же до конца этого вечера он так и не показался.
