Вместе с мистером Хезелтайном он привел в порядок все бумаги; старик всем своим видом выражал молчаливый упрек в его адрес — хотя он и был на стороне Шарпов, но по-прежнему считал, что их конторе не следует заниматься подобными делами.
Как всегда, в положенный час мисс Тафф принесла ему чай в сине-белом фарфоровом сервизе на лакированном подносе с белоснежной салфеткой и две газеты.
Поднос стоял на столе, так же, как и две недели назад, когда зазвонил телефон и Роберт поднял трубку и впервые услышал голос Марион Шарп. Подумать только — всего две недели назад! Он сидел тогда, глядя на поднос, и с грустью думал о своей спокойной, размеренной жизни и о том, как безвозвратно ускользает время. Сегодня газеты не наводили его на печальные мысли — ведь он нарушил порядок, который они олицетворяли. Он общается со Скотландом Ярдом, представляет интересы двух скандальных женщин, он стал сыщиком-любителем и присутствовал при хулиганской выходке толпы. Перевернулся весь его мир. Даже люди, с которыми он встречается, стали другими. А смуглая худощавая женщина, которую он иногда видел в городе, куда она приезжала за покупками, превратилась в Марион.
Однако у этой новой жизни была и оборотная сторона — теперь он уже не мог в четыре часа надеть шляпу и не спеша направиться домой. Роберт отодвинул поднос и приступил к работе, а когда опять взглянул на часы, было уже половина седьмого, так что домой он пришел только к семи.
Дверь в гостиную была как всегда открыта (как все двери в старых домах, она приоткрывалась, если отодвинуть защелку), и оттуда доносился голос Невиля:
— Ничего подобного, по-моему, это ты поступаешь очень глупо.
Роберт сразу узнал этот тон. С такой же холодной яростью четырехлетний Невиль заявил одному гостю: «Я очень сожалею, что пригласил вас к себе на день рождения». Судя по всему, Невиль рассердился не на шутку.
Роберт расстегнул пальто и прислушался.
— Ты вмешиваешься в то, о чем не имеешь ни малейшего понятия: вряд ли такое поведение можно назвать разумным.
Ему никто не отвечал — значит, он говорит по телефону, — а Кевин из-за этого юного кретина, наверное, не может дозвониться.
— Никем я не увлекся. Я никогда никем не увлекаюсь. Это ты увлекаешься… идеями. И еще раз повторю: ты поступаешь очень глупо… Ты защищаешь взбалмошную девчонку в деле, о котором не имеешь и малейшего понятия, что как раз и доказывает, что ты увлеклась… Можешь передать своему отцу, что ничего христианского в этом нет, а только грубое вмешательство. А может, и хуже — подстрекательство к насилию… Да, сегодня ночью… Нет, разбили все окна и написали разные гадости на заборе… Если бы его на самом деле волновала справедливость, он бы мог что-то сделать. Но ведь таким, как вы, безразлична справедливость. Вас волнует только несправедливость… Что я имею в виду под такими, как вы? Только то, что сказал. Тебя и всех твоих знакомых, которые только и занимаются тем, что подбирают какое-нибудь ничтожество и носятся с ним. Ты палец о палец не стукнешь, чтобы спасти настоящего бедного труженика от голодной смерти, но стоит старому уголовнику потерять грош, как ты вся обрыдаешься. Меня от тебя мутит… Да, я сказал, что меня от тебя мутит… Тошнит. Вот именно. Просто рвет!
После чего трубка со стуком легла на место, что свидетельствовало о том, что поэт высказался до конца.
Роберт повесил пальто в шкаф и вошел. Невиль со свирепым видом наливал себе виски.
— Я тоже, пожалуй, выпью. Я невольно кое-что услышал, — добавил он. — Надеюсь, это была не Розмари?
— Кто же еще? Больше некому додуматься до такой глупости.
— До какой глупости?
— Как, ты ничего не знаешь? Она встала на защиту несчастной Бетти Кейн. — Невиль отпил виски и вперил в Роберта свирепый взгляд, будто это он виноват в случившемся.
— Вряд ли то обстоятельство, что она встала под знамена «Ак-Эммы», может что-то изменить в ту или иную сторону.
— Да причем здесь «Ак-Эмма»! Я говорю о «Наблюдателе». Этот дебил, которого она называет отцом, написал письмо, и в пятницу его напечатают. Ну, как тебе это нравится? Вот именно этого нам не хватало — его напыщенных, тошнотворных проповедей в этой газетенке!
Роберту пришло в голову, что такое пренебрежение по отношению к единственной газете, которая печатает стихи Невиля, свидетельствует о его черной неблагодарности, хотя по сути он был с ним абсолютно согласен.
— Может, письмо и не напечатают, — сказал он, скорее из желания убедить самого себя, чем утешить Невиля.
— Ты прекрасно знаешь, они напечатают все, что он ни напишет. Чьи денежки спасли их, когда газету собирались прикрыть в третий раз? Деньги епископа, разумеется.
— Ты хочешь сказать, деньги его жены. (Епископ был женат на одной из внучек «Клюквенного Соуса Коуэна»).
— Ну пусть жены. Епископ использует «Наблюдателя» как кафедру для своих проповедей. И какую бы чушь он ни нес, они ее все равно напечатают. Помнишь девицу, которая разъезжала на такси и убивала и грабила водителей? Это был его конек. Он пролил на нее столько слез, что чуть сам в них не утонул. Написал длинное, душераздирающее послание в «Наблюдатель», упирая на то, как ее приняли в среднюю школу, но она «не смогла продолжить обучение», так как ее родители были слишком бедны, чтобы купить ей книги и одежду, и поэтому ей пришлось искать низкооплачиваемую работу, и она попала в дурную компанию, в результате чего ей пришлось убивать таксистов — правда, об этом пустяке в письме не упоминалось, но такой вывод напрашивался сам собой. Можешь себе представить, как все это понравилось читателям «Наблюдателя», ведь это как раз в их вкусе: по их мнению, все преступники — несостоявшиеся ангелы. Потом в газету обратился председатель правления школы, где она, якобы, должна была учиться, и заявил, что ничего подобного и в помине не было — она была на сто пятьдесят девятом месте из двухсот участников, а человек, так живо интересующийся вопросами просвещения, как епископ, должен бы знать, что отсутствие денег не может помешать кому бы то ни было воспользоваться правом на обучение: малообеспеченные дети получают и книги, и денежные пособия. Думаешь, он после этого унялся? Ничуть! Письмо председателя правления напечатали мелким шрифтом на последней странице, и уже в следующем номере неугомонный епископ проливал слезы над очередной «жертвой несправедливости». А в пятницу — Господи, помоги! — он уронит слезу на Бетти Кейн.
— Может, мне с ним завтра встретиться и поговорить…
— Завтра материал пойдет в набор.
— Да, ты прав. А может, позвонить…
— Если ты полагаешь, что кто-то или что-то может помешать его преосвященству представить на суд публики законченное произведение, ты наивен, как дитя.
Зазвонил телефон.
— Если это Розмари, я в Китае.
Это был Кевин Макдермот.
— Ну, сыщик, поздравляю. Но в следующий раз не трать попусту время на визиты к гражданским лицам, живущим в Эйлсбери, если можно получить ту же информацию непосредственно из Скотланд Ярда.
Роберт ответил, что пока еще считает себя гражданским лицом и не в состоянии мыслить категориями Скотланд Ярда, но он учится, и весьма успешно.
Он быстро обрисовал Кевину события прошлой ночи и добавил:
— Я больше не имею права заниматься этим делом не спеша. Необходимо срочно принять какие-то меры, чтобы снять с них подозрение.
— Хочешь, я порекомендую тебе частного детектива, а?
— Да, по-моему, самое время. И еще я подумал…
— Что ты подумал? — спросил Кевин, услышав сомнение в его голосе.
— Я хотел пойти в полицию к Гранту и прямо ему сказать, что знаю, как она могла все выведать про Шарпов и их дом, и что в Ларборо она встречалась с мужчиной и у меня есть свидетель.
— И что они, по-твоему, сделают?
— Они могут вместо нас начать расследование, как она провела этот месяц.
— Думаешь, они станут этим заниматься?
— А почему бы и нет?
— Потому, что им это совсем не нужно. Как только они узнают, что ей нельзя верить, они просто закроют дело, вот и все. Она не давала показаний под присягой, так что ее нельзя привлечь к суду за дачу ложных показаний.
— Но ее можно привлечь к суду за то, что она вводила в заблуждение полицию.
— Можно, но не стоит того. Не так-то просто докопаться, чем она занималась весь этот месяц. Ко всему, им еще придется, кроме ненужного им расследования, заниматься подготовкой и представлением дела в суд. Сомневаюсь, что перегруженное работой отделение полиции с серьезными нераскрытыми делами на руках захочет всем этим заниматься, когда можно просто взять и закрыть дело.
— Но ведь это орган правосудия. Они не могут оставить Шарпов…
— Нет, это всего лишь правовой орган. Правосудие начинается в суде. И тебе это прекрасно известно. Послушай, Роб, пока ты не принес им никаких доказательств. А тот факт, что в гостинице «Мидленд» она познакомилась с мужчиной и пила с ним чай, никоим образом не опровергает ее историю о том, как ее подобрали на дороге Шарпы. В сущности, у тебя один-единственный шанс — это Алекс Рамсден. Записывай — Фулхэм, Спринг Гарденс, пять.
