Повела она ее куда-то на окраину Риги, где теснились друг возле друга маленькие домики. Тут их и принял одинокий старик-ведун. В домике была всего одна комната, так что посетители, если их было несколько, могли слышать, что говорил старик каждому из них. Подруга уступила Берте первую очередь, и старик в точности предсказал ей возвращение Эдуарда и что они помирятся, указал сроки. Затем перед стариком села подруга. После того как ведун изложил ей все, что она хотела узнать, он сказал:
— Я стар, очень стар, даже старше, чем люди думают, и мне пора умирать. Но я должен кому-либо передать свое искусство с тем, чтобы тот в свою очередь передал его другому, когда придет его час. В тебе я вижу способности к нашему делу, прими от меня мое знание, и ты проживешь жизнь в богатстве, без забот — денег у тебя будет достаточно, а если кого полюбишь — не устоит он против твоих чар. Решай, доченька, упустишь случай — пожалеешь!
С затаенным дыханием подруга выслушала речь старика, и какая-то борьба началась в ней. С одной стороны, это было очень хорошо: она мечтала о такой беззаботной жизни, а с другой — чудилось что-то неладное… Прошла минута, другая — старик ждал ответа. Она уже было решила согласиться, когда у нее непроизвольно вырвался вопрос:
— А что будет, если я, когда настанет мой смертный час, не найду человека, согласного принять от меня знание?
По сморщенному, как маска старости, лицу предсказателя проползла гримаса ужаса.
— Тогда, — сказал он с дрожью в голосе, — придут черти и по кусочкам отщиплют у тебя мясо с костей.
— Не надо мне твоего искусства! — воскликнула девушка, и обе подружки поспешно ушли.
Две недели спустя они прочли в газете о загадочном убийстве. Был убит одинокий старик, живший на окраине Риги в собственном домике. Соседи, заметив, что старик долгое время не открывает ни дверей, ни ставень своего жилья, дали знать в милицию. Когда на стук милиционера никто не отозвался, взломали дверь. То, что они увидели, леденило душу: от старика остались на полу одни лишь кости… Мясо было отделено от костей кусочками, которые тут же валялись на полу. Но самым загадочным и неразрешимым в этой истории оставался вопрос — каким образом убийца мог проникнуть в дом, если дверь и ставни были изнутри заперты на засовы и были целы и невредимы?
Привидение
По поручению редакции я должен был посетить старую одинокую женщину. Раздобыл адрес и пошел. Ее квартира на третьем этаже. Поднимаюсь. На втором этаже вижу: навстречу мне идет дама, вся в черном, лицо под черной вуалеткой. Ну я, конечно, посторонился, пропустил ее и стал было подниматься выше. Но что-то заставило меня тут же обернуться и — дамы нет, исчезла… Сойти вниз она бы еще не успела, даже до первого этажа. Все же я бросился вниз. Нет. И зайти на второй этаж, в какую-либо квартиру она тоже не могла — услышал бы, как открывалась дверь.
Удивился я такому быстрому исчезновению, стал подниматься наверх, стучу в дверь — на каждом этаже только по одной квартире. Спрашиваю нужную мне женщину. А мне отвечают: сегодня умерла! Хозяйке одной из квартир, открывшей мне дверь, я рассказал, что встретил на лестнице какую-то даму и описал ее наряд. Та удивилась: «Покойная, — говорит, — ходила именно в таком костюме». Ушел я в полной растерянности.
* * *
Приведенному случаю можно дать довольно простое объяснение: умершая, как подавляющее большинство людей, не была осведомлена (или была недостаточно осведомлена) о жизни человеческой души после смерти в условиях существования в Тонком (астральном) мире. Подобно многим умершим, она сразу после смерти не поняла, что с нею произошло, и по-прежнему считала себя живой в физическом значении этого слова и поэтому продолжала вести себя, как таковая. Она надело свое обычное черное платье, не сознавая, что это не ее прежнее платье, о мыслеобраз, неосознанно ею тут же созданный, ибо в Тонком мире мысли творят реальные для того мира предметы.
Вместо доступной душе возможности переноситься по воздуху в другие сферы она, как обычно, решила выйти и спуститься по лестнице, где и встретилась с рассказчиком. Последний, надо полагать, обладал в небольшой степени ясновидением, чему могли способствовать удачно сложившиеся атмосферные условия, благоприятные для частичной материализации. Во всем этом случае не было ни «предзнаменования», ни особого «явления»; это был только небольшой всплеск волны огромного океана окружающей нас незримой жизни.
Из письма друга[20]
«Я гуляла с собаками в лесу, что невдалеке от нашего дома. Было солнечное утро, время — половина десятого. По аллейкам спешили запоздалые студенты, и собаки кувыркались в шуршащих листьях у моих ног. Вдруг я услыхала донесшийся издалека детский крик: «Мама! Мама! Мама!» Кричал ребенок, кричал не «ма-а-а-а-ма» призывно, а так, словно хотел успеть остановить человека перед обрывом или ямой. Отчаяние в голосе и «скорей, скорей» слышалось в этом крике. Я сняла даже платок, чтобы открыть уши и слышать яснее. И голос доносился с той стороны, где я испытала тяжелую минуту недели две тому назад.
Я тогда также гуляла с собаками и со мной был мальчик-сосед, тоже с собакой, — она отбежала от нас и вдруг призывно залаяла. Мои собаки помчались к ней, подошли и мы с мальчиком. Из земли, вернее, из кучи гнилого мяса в земле торчала трубчатая кость, по величине такая же, как человеческая предплечевая. Мальчику сделалось дурно да и мне стало не по себе при виде этой гнили. Но когда мы отошли, мальчик сказал: «Это кость ребенка». Тогда и мне дурно сделалось. Мои собаки обычно хватают всякую падаль, а эту кость не взяли, даже попятились от нее. Я, конечно, позвонила в милицию, так как были слухи, что не так давно пропала одна девочка. Ее так и не нашли.
И вот, когда я услышала призывный детский голос, я, каюсь, не нашла в себе храбрости пойти на голос, да и он уже прекратился. Крик-то мне послышался с той стороны, где мы нашли кость. Но о ней я в то утро и не подумала, только позднее все вспомнила и сопоставила…»
* * *
Кто бы что ни делал или ни говорил — все запечатлевается в пространстве, становится достоянием хранилища Беспредельности. Неизгладимы эти письмена; они — единственная беспристрастная история всего сущего. Иногда эту историю называют памятью Логоса. У человека нет своего склада памяти в мозгу, куда могли бы отложиться события его жизни, — память человеческая есть только человеческая способность читать историю своей собственной жизни по ее отпечаткам в пространстве, то есть пользоваться памятью Логоса. Обычный, среднего развития человек может прочитать в этой памяти лишь то, что сам туда сложил: но при значительной, более высокой степени сознания ему становятся доступны и остальные записи, другими словами — ему открывается историческое и доисторическое прошлое; он видит древние походы и битвы, возникновение и падение царств и самого себя в различнейших ролях, какие он играл в великой, продолжающей и ныне развертываться драме ЖИЗНИ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
