А также звуки. Они были сдавленными, но казалось, что идут откуда-то поблизости, мне казалось также, что они похожи на звуки сражения. Полевой госпиталь, в котором я служила, трижды подвергался артиллерийскому обстрелу. Прекрасно зная, что тонкие стены наших временных помещений нас не спасут, врачи все же приказывали всем укрываться внутри вместе с ранеными, и мы все прятались по первой тревоге, собирались вместе для храбрости. Но храбрость мало помогает, если над головами свистят артиллерийские снаряды, а рядом рвутся бомбы. Нечто подобное пережитому во время тех обстрелов ужасу испытала я среди камней хенджа.
Я вдруг осознала, что кое-что помню о проходе сквозь камень. Немногое, очень немногое. Физическое сопротивление, борьба с неким потоком, течением, увлекающим тебя. Я определенно боролась с этим, чем бы оно ни было. И какие-то изображения там тоже были. Не цельные картины, нет, так, обрывки чего-то. Некоторые меня пугали, и я от них отворачивалась, пока… пока «проходила». Пробивалась ли я к каким-то иным? К чему-то иному, куда-то на поверхность? Или я была избрана, чтобы попасть именно в это время как в гавань, где я укроюсь от бурлящего страшного водоворота? Я затрясла головой. Думая обо всем этом, я не могла найти ответов на вопросы. Все оставалось непонятным, ясно было лишь одно: мне необходимо попасть туда, на холмы, где стоят камни.
– Миссис?
Мягкий шотландский говорок заставил меня поднять голову. Две девушки, лет по шестнадцать-семнадцать, робко попятились назад в коридор. Они были одеты просто и обуты в башмаки на деревянной подошве, волосы повязаны домоткаными шарфиками. Одна из них – та, которая со мной заговорила, – держала в руках щетку и какую-то ветошь, вторая – бадью с горячей водой, от которой шел пар. Это девушки миссис Фиц пришли убираться в кабинете лекаря.
– Мы вас не побеспокоили, миссис? – встревоженно спросила одна.
– Нет-нет, – заверила их я. – Я как раз собиралась уходить.
– В полдень вы не приходили поесть, – сказала другая девушка, – но миссис Фиц попросила передать, что еда для вас оставлена в кухне и вы можете туда прийти, как захотите.
Я выглянула в окно в конце коридора. Солнце и в самом деле уже перевалило за полдень, и я ощущала голод. Я улыбнулась девушкам:
– Так я и сделаю. Спасибо вам.
Я снова отнесла еду на лужайку, опасаясь, что в противном случае Джейми не получит ничего вплоть до обеда. Сидя на траве и наблюдая за тем, как он ест, я спросила его, по какой причине он жил в тяжелых условиях, занимался угоном скота и кражами на границе. Я уже достаточно присмотрелась к людям, которые приходили в замок из окрестных деревень, да и к обитателям замка тоже, и мне было ясно, что Джейми, во-первых, более благородного происхождения, а во-вторых, гораздо образованнее. Описание его собственного дома, сделанное им пусть и кратко, тем не менее позволяло заключить, что семья его достаточно зажиточная. Почему он живет так далеко от дома?
– Так я же объявлен вне закона, – ответил он, явно удивившись тому, что я не в курсе дела. – Англичане объявили, что за мою голову дадут десять фунтов стерлингов. Не так много, как за разбойника с большой дороги, – добавил он недовольным тоном, – но все-таки побольше, чем за карманного вора.
– И это за обструкцию? – недоверчиво спросила я.
Десять фунтов для здешних мест – полугодовой доход небольшой фермы; мне трудно было представить, что английское правительство установило такую значительную награду за столь незначительное преступление.
– Нет. За убийство.
Я разинула рот в изумлении и чуть не подавилась. Джейми похлопал меня по спине, помогая справиться с дыханием. Наконец я смогла говорить и спросила, запинаясь:
– К-кого вы у-убили?
Он пожал плечами.
– Ну, тут есть неурядица. Я вовсе не убивал человека, в убийстве которого меня обвиняли и объявили вне закона. Но я не считаю это несправедливым, потому что отправил на тот свет несколько других красномундирников.
Он помолчал и повел плечами – словно потерся спиной о невидимую стену. Я замечала, что он и прежде делал так, в мое первое утро в замке, когда я его перевязывала и увидела рубцы у него на спине.
– Это было в Форт-Уильяме. День или два после второй порки я почти не мог двигаться, да еще лихорадка началась из-за ран. Когда я встал на ноги, мои… друзья решили увезти меня из лагеря, они считали, что так будет лучше для меня. Вышло так, что началась перестрелка, в которой был убит один англичанин, старший сержант, и оказалось, что именно он порол меня в первый раз. Но я его не убивал. У меня не было к нему никаких личных претензий, к тому же я был тогда такой слабый, что дай бог в седле удержаться.
Губы у Джейми сжались в одну тонкую твердую линию.
– Хотя ежели бы это был капитан Рэндолл, я бы уж как-нибудь собрался с силами.
Он снова повел плечами, так что грубая льняная рубашка туго обтянула спину.
– Вот и все. Именно по этой причине я не удаляюсь от замка на большое расстояние. Здесь, в горах, почти невозможно напороться на английский патруль, хотя границу они переходят часто. Есть еще и пограничная стража, но эти к замку не приближаются. Колум не нуждается в их услугах, у него своих людей довольно.
Он улыбнулся и сильно взъерошил рукой волосы на голове, так что они встали дыбом – ни дать ни взять иглы у дикобраза.
– Я не такой уж незаметный, как вы видите. Сомневаюсь, что в самом замке есть осведомители, но в окрестностях, конечно, найдутся люди, которые не прочь заработать несколько пенсов, сообщив англичанам, где я скрываюсь, если они точно узнают, кто я есть. – Он улыбнулся мне. – Вы догадались, что я вовсе не Мактевиш?
– А лэрд об этом знает?
– Что я вне закона? Да, Колум знает. Многие люди в горах Шотландии, похоже, знают об этом. То, что произошло в Форт-Уильяме, вызвало большой шум, а новости распространяются быстро. Они только не знают, что Джейми Мактевиш и есть тот самый человек. Надо надеяться, на меня не наткнется тот, кто встречался со мной, когда я жил под своим именем.
Волосы у него все еще торчали в беспорядке. Мне вдруг захотелось пригладить их, но я удержалась.
– Почему вы так коротко подстригаете волосы? – неожиданно для себя спросила я и покраснела. – Простите, это совсем не мое дело, просто я вижу, что другие мужчины, кого я тут встречаю, носят длинные…
Он провел рукой по взлохмаченной голове и ненадолго задумался.
– У меня они тоже были длинные, как положено. Теперь они короткие, потому что монахи выбрили мне затылок и надо ждать несколько месяцев, пока волосы отрастут.
Он наклонил голову на грудь и предложил мне посмотреть ему на затылок.
– Видите, прямо поперек всего затылка?
Раздвинув густые волосы, я увидела еще розовый и слегка выпуклый рубец от раны длиной примерно в шесть дюймов и слегка провела пальцем по всей длине рубца. Рану хорошо лечили и при этом накладывали швы; тот, кто этим занимался, знал свое дело, – ведь края свежей раны расходились, очевидно, широко, и кровотечение было обильным.
– У вас бывают головные боли? – задала я чисто профессиональный вопрос.
Джейми выпрямился, снова поправил растрепавшиеся волосы. Кивнул.
– Иногда, но теперь уже не такие сильные. Месяц или даже больше после того, как это случилось, я ничего не видел и голова болела чудовищно все время. Когда ко мне вернулось зрение, головные боли начали ослабевать.
Он несколько раз моргнул, как бы проверяя, хорошо ли видит.
– Глаза иногда затуманиваются, – объяснил он, – если сильно устану. Предметы как-то расплываются по краям.
– Как вы еще живы остались, вот что удивительно, – сказала я. – У вас, должно быть, очень крепкий череп.
– Что верно, то верно. Кости толстые, как у моей сестры.
Мы оба рассмеялись.
– Как же это случилось? – спросила я.
Он нахмурился, и на лице появилось выражение неуверенности.
– В том-то и вопрос, – медленно проговорил он. – Я ничего об этом не помню. Мы тогда были вместе с ребятами из Лох-Лаггана у прохода Кэрриарик. Помню, я начал подниматься вверх по холму через густую чащу, помню, как укололся о шип падуба и подумал, что капли крови напоминают красные ягоды. Следующее мое воспоминание относится уже к монастырю Святой Анны во Франции, где я пришел в себя. В аббатстве Святой Анны де Бопре… Голова у меня гудела, словно колокол, и кто-то, кого я не мог видеть, подал мне прохладительное питье.
Он потер рукой затылок – как будто рана еще болела.
– Иногда мне кажется, я помню какие-то мелочи: лампу у себя над головой, эта лампа раскачивается… сладкий и маслянистый вкус чего-то на губах… кто-то со мной разговаривает… но все это вроде бы не по-настоящему. Я знаю, что монахи давали мне опиум и я почти все время спал.
Он прижал пальцами веки закрытых глаз.
– Был сон, который все время повторялся. Три корня растут у меня в голове, большие, извилистые, они прорастают сквозь глаза, опускаются в горло, чтобы задушить меня. Сон тянулся и тянулся, корни извивались и становились все толще и длиннее. В конце концов они становились такими большими, что разрывали мой череп, и я просыпался от звука лопающихся костей. – Он мучительно сморщился. – Такой влажный треск – как выстрелы под водой.
