- Что-то вы давненько не давали знать о себе.
- Нечего сообщать, вот и не давал, - спокойно ответил Хойл.
Робер усмехнулся, а синие глаза были холодны.
- Положим, кое-какие успехи у вас есть. Мы знаем, в каком банке вы работаете, но с кем конкретно связаны, нам неизвестно. С кем?
Рене задумался.
- Нет, - решил он после паузы, - я не скажу вам этого.
Робер вскинул бровь.
- Это еще почему? - резко спросил он.
- Не хочу, чтобы вы испортили мне игру своим вмешательством, - Хойл был само хладнокровие. - Вы грубо работаете, а у меня иные методы: медленно, но верно я продвигаюсь к цели.
Теперь задумался Робер, оценивающе поглядывая на журналиста. Рене подумал, что хуже всего, если этот парень не имеет от своих шефов достаточных полномочий. Но его опасения не оправдались.
- Хорошо, - после долгой паузы проговорил Робер, - мы пока не будем вам мешать. Но не вздумайте водить нас за нос! Мы внимательно следим за вами. Вы у нас на крючке, и подсечь мы можем в любой момент.
- Напрасно пугаете, Робер.
- Я не пугаю, а информирую, для ясности. - Робер помолчал. - Может быть, стоит пощекотать секретаршу, мадам Соланж? К ней есть один ключик.
Хойл заинтересованно взглянул на собеседника:
- Это может пригодиться! Какой?
- Эта старая карга, которая на службе ведет себя как мать-настоятельница, на самом деле любит развлечься с молодыми людьми. И хорошо платит за услуги.
- Да не может быть!
- Очень даже может, плохо вы знаете бабье. - Робер опять засмеялся. Конечно, ее шефам ничего не известно. Пользуясь этим, и можно прижать мадам. А можно и иначе.
- Как?
Робер насмешливо взглянул на журналиста:
- Забраться к ней в постель!
- Да ну вас к черту!
- Эх, видно не хватала вас еще жизнь по-настоящему за горло. - Робер некоторое время ехал молча, хмуро глядя вперед. - Вильям Грейвс пользовался услугами этого банка?
Рене мысленно облегченно вздохнул: оказывается, террористы знали не так уж много.
- Именно это я и хочу установить.
- Верная мысль. Как только установите, немедленно сообщите нам. Прежний телефон забудьте, вот вам новый. Звоните из автомата. И помните мое предупреждение.
- Запомнил. - Посчитав, что наступил достаточно удобный момент, Рене добавил: - Только я не люблю играть втемную.
- В каком смысле?
- Вы знаете, кто я. Вы требуете от меня одно и другое. А кто вы? Мне вовсе не улыбается мысль влипнуть в дешевую уголовную историю!
Робер серьезно кивнул:
- Вас можно понять. - Он помолчал и жестко не сообщил, а уведомил: - Мы революционеры! Только не путайте нас с ожиревшими парламентариями, которые десятилетиями тараторят о революции и не могут решиться на настоящие дела. Мы люди действия!
- Всеобщая свобода, равенство и братство? Долой государство и да здравствует человек? - усмехнулся журналист.
Робер презрительно скривил губы.
- Равенство - это блеф, - жестко проговорил он, - люди не равны между собой по рождению: есть гении, а есть и дураки. Добрые дураки еще имеют право на существование, но кому нужны злые, распутные дураки?
- А злые гении?
- Гений - это гений, - в голосе Робера звучали назидательные нотки, он говорил явно с чужого голоса. - Он имеет право на существование, даже если морально - сущая паскуда, пусть живет и приносит пользу. Прежде чем строить светлое общество грядущего, надо очистить род человеческий от всякой погани и плесени, от тех, кто способен только жрать и плодиться, кто может превратить в хлев и бордель любой хрустальный дворец. И только потом чистыми святыми руками строить общество всеобщей свободы и братства!
- Вы не поклонник Адольфа Гитлера, Робер? - простодушно спросил журналист.
Менье рывком обернулся, его синие глаза сощурились, складка рта стала злой и хищной.
- Вы иностранец и не знаете меня, - выдохнул он, - поэтому я прощаю вам гнусное предположение. Гитлер - погань, сволочь и расист! Фашизм - мразь, изуверство, фашисты хотели превратить людей в скотов. А мы хотим освободить мир от скотов! И оставить на земле настоящих людей - белых, черных, желтых, красных, настоящих людей, независимо от их цвета кожи.
- Эдак вам придется уморить не меньше половины человечества, флегматично заметил Рене Хойл.
- Ошибаетесь, - ухмыльнулся Робер. - Не меньше трех четвертей.
- Солидная плата за проблематичный рай на земле.
- Цель оправдывает средства. И потом, если не произвести эту профилактическую операцию, подонки, сидящие у руля власти, все равно рано или поздно развяжут ядерную войну и уничтожат те же три четверти не худших людей, а лучших.
- Что ж, в этом есть своя логика, - медленно проговорил Рене. - Но ведь люди - не тараканы. Уморить три четверти человечества, да не оптом, а в розницу, в индивидуальном порядке, довольно сложно.
Робер растянул в ухмылке рот, насмешливо глядя на журналиста.
- А на что могучая современная наука? Заботливо выпестованная всем этим разношерстным сбродом: банкирами, промышленниками, диктаторами и гангстерами?
Рене начал кое-что понимать.
- Но ведь эту науку надо как-то запрячь и оседлать, - проговорил он, точно размышляя вслух.
- В этом вся соль.
- И для этого вам понадобился Вильям Грейвс? - Хойл спросил самым безразличным тоном, но уловка не прошла.
- А вот это уж не ваше собачье дело, - отрезал Робер. - По делу вопросы есть?
У Рене вопросов не было, и встреча, так сказать, себя исчерпала.
Быстро темнело, дневная жара спала, улицы заполняли толпы гуляющих. Рене не хотелось проводить такой удачный вечер в гостинице, и он попросил Робера высадить его где-нибудь неподалеку от казино. Он шел среди нарядной праздничной толпы, перебирал в памяти подробности встречи с Менье и, в принципе, одобрил свою расчетливость и благоразумие.
Возле одной из витрин Рене приостановился. Здесь рекламировались часы: швейцарские, японские, датские. У всех часов бегали секундные стрелки, все они показывали точное гринвичское время, даже те, которые плавали в маленьком аквариуме вместе с золотыми рыбками или периодически падали с трехфутовой высоты и снова медленно возносились к витринному небу. Часы эти делали люди, разделенные друг от друга тысячами километров, люди, не похожие друг на друга ни внешностью, ни одеждой, ни психологией, а вот часы у них получились одинаковые. Определить, какие из них сделаны в Цюрихе, какие в Токио, а какие в Иокогаме, можно было лишь при самом детальном осмотре. Разве это не удивительно? Но никто не удивлялся, людской поток равнодушно катился мимо.
Не без сожаления расставшись с витриной часового магазина, - она была уютной и живой, здесь зримо-наглядно стучало, летело время, не то что в мертвых витринах готового платья с упырями-манекенами, - Рене профланировал дальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
