Мы зашли в кафе. Сели у открытого окна и заказали напитки. Беттина — безалкогольный фруктовый коктейль. Карл заказал рюмку водки и пива. Я попросил принести мне виски со льдом. Мне надо было собраться с мыслями.
— Что меня удивляет в вас, Карл Вильгельмович, — чопорно сказала Беттина и потупила глазки, — так это… — Она показала на часы, было около одиннадцати утра, и потом — на напитки Карла.
— Ты права, моя дорогая, — ответил Карл покровительственно и поднес рюмку ко рту, — пить по утрам — это чрезвычайно вредная привычка. Но, видишь ли, я весь состою из дурных привычек. Вот эту привычку, пить по утрам, я воспринял от этого сукина сына, — Карл указал на меня. — Знала бы ты, как мучительно трудно проходил процесс обучения. Особенно, когда не хватало денег на бутылку.
Я отпил из своего стакана и спросил:
— Беттина, почему этот поросенок называет вас по имени и на "ты", а вы?..
Беттина усмехнулась.
— При знакомстве мы выпили на брудершафт и, я уже раскрыла рот, чтобы сказать ему "ты", как Карл… как Карл Вильгельмович оборвал меня, сказав, что из-за разницы в возрасте и социальном положении факт брудершафта касается только одной из двух договаривающихся сторон. И отныне он будет говорить мне "ты", а я по-прежнему должна говорить ему "вы". Он сказал, что такое уже бывало, первый такой прецедент произошел еще в 19 веке и описан в книге какого-то русского аристократа, кажется, графа Игнатьева.
В этот момент к нашему столику подошла сухопарая, очень некрасивая дама. Я узнал ее, это она сидела в холле во время моего поспешного бегства из отеля в Сан-Канциане. В двух шагах позади дамы стоял мужчина с усами.
— Я услышала русскую речь… — обратилась она ко мне. — А потом присмотрелась. Я вас узнала…
Карл медленно поставил рюмку на стол.
Я напрягся и пристально посмотрел женщине в глаза. Я готов был защищать свое инкогнито до последней капли крови.
— Вы ошибаетесь, мадам… — начал я.
— Мы с вами жили в одном отеле, там, на озере…
— Ну и что из того? — спросил я грубо. Я подумал, а не они ли сидели в темно-зеленом "Мерседесе", который преследовал меня?
— Простите, Игнатий… Вы ведь Лунь, Игнатий Львович? — она широко улыбнулась. Я заметил, что у нее вставная челюсть.
У меня хватило сообразительности неопределенно пожать плечами: в этом мире все возможно: возможно, я и Лунь. Действительно, почему бы мне не быть Лунем, если я уже успел побыть и Павлом, и Полем, и Полом, и Паулем, и Паоло…
— Я еще хотела там, в Сан-Канциане, окликнуть вас. Но вы так стремительно умчались… Игнатий Львович, неужели вы меня не узнаете? Я — Мормышкина, — в ее голосе сквозила обида.
Я постарался изобразить на лице сосредоточенную задумчивость, смешанную с радостью предстоящего узнавания.
— Вспомните, Арбат, Донской переулок, коммунальная квартира на третьем этаже, мы же соседи… Я Мормышкина, Эльвира Ивановна. А это мой муж, Ираклий Константинович, он у меня грузин, — она зарделась, — вы его не знаете, я с ним познакомилась уже после… после того как вы переехали на новую квартиру.
Мне пришлось встать. Ее спутник сделал полшага назад, выпятил грудь и с достоинством подкрутил ус.
— А что ваши девочки? — продолжала дама, глядя на меня чуть ли не с любовью.
Я посмотрел на Карла. Дочери — это по его части. Я перевел взгляд на даму и опять пожал плечами. На этот раз равнодушно. Чего, мол, им сделается. Но все же ответил:
— С девочками все в порядке. Они… — я искусно разыграл легкое смущение, ожидая, что собеседница выручит меня новым вопросом.
И она не обманула моих ожиданий.
— Старшенькая у вас ведь училась на косметолога?
За все это время Карл и Беттина не проронили ни слова.
— Да, она училась, на косметолога, — ответил я деревянным голосом.
— А младшенькая?..
— Младшенькая? Э-э, младшенькая, младшенькая… — я был в затруднении. Откуда мне было знать, чем занимается младшенькая. Я чуть было не сказал: — А черт ее… — Но вовремя остановился.
— Да что — младшенькая? — я махнул рукой. — Что это мы все обо мне да обо мне? — сказал я с легкой укоризной. — Позвольте, лучше я вам представлю моих друзей. Это господин Брудершафт, он немец, — я рукой указал на Карла. Мой друг одарил женщину людоедской улыбкой и приподнял могучий зад над стулом. — А это Брунгильда, подруга дней его ненастных, она готовится стать его женой, и обратите внимание, хотя она еще только готовится, но, вот же бестия! уже успела присвоить себе фамилию будущего мужа, то есть она тоже Брудершафт. И она тоже немец, то есть, я хотел сказать, немка, и ни слова не понимает, о чем мы тут с вами говорим…
Беттина отчетливо произнесла по-русски:
— Здравствуйте, прекрасная погода сегодня, не правда ли?
Дама на секунду смутилась, потом погрозила мне пальчиком.
— А вас, господин Брудершафт, — обратилась она к Карлу и сощурила глаза, — я прежде где-то видела. Я не говорю о Клопайнерзее, это понятно. Я имею в виду, что видела вас прежде. Да-да, я вас видела. И не раз. Вот только где… Ага, вспомнила! Ираклий, ты помнишь? — обратилась она к мужу. — В позапрошлом году, когда мы путешествовали по Сахаре. Господин Брудершафт тогда промчались мимо нас в открытом джипе, и в руках у него было ружье. Такое огромное, и оно все время изрыгало пламя. И потом в Новой Зеландии, в театре, вы дирижировали оклендским симфоническим оркестром…
Я посмотрел на Карла. При упоминании об оклендском оркестре он кивнул и одарил даму еще одной людоедской улыбкой.
Через некоторое время мадам и ее спутник поняли, что напрасно ввязались в разговоры с Лунем и Брудершафтами, и, сухо попрощавшись, удалились.
— Вот видишь, — воскликнул Карл после их ухода. — Меня опять видели там, где я не был. Это же…
— Я знаю, что это. Это называется — раздвоение Карлов. Похоже, ты размножаешься делением. Будь осторожней, можешь доиграться до того, что от тебя останется…
— Маленький-премаленький карлик, — хихикнула Беттина.
Карл крякнул. Потом посмотрел на меня.
— Ну-с, господин Лунь, — он ухмыльнулся, — а не заказать ли нам бочку вина? Страшно хочется напиться. Да и день сегодня к этому располагает, ты не находишь?
— Ну, если Беттина не будет возражать…
— Беттина не будет возражать, — сказал Карл с нажимом и краем глаза посмотрел на девушку.
Спустя минуту он в раздумье добавил:
— Кажется, Вена наводнена агентами Кремля… Как Париж восемьдесят лет назад.
Я покачал головой. Я был в чрезвычайно дурном расположении духа. Во мне зрело желание, вооружившись саперной лопаткой, отрыть окоп и провести в нем тот жизненный отрезок, который мне отмерил беспощадный в своем милосердии Господь.
В тот же день мы убрались из отеля. Если мадам со своим мужем-грузином на самом деле не те, за кого себя выдают, то им придется сильно потрудиться, чтобы опять набрести на меня.
Карл хотел с Беттиной неторопливо побродить по Вене, посетить Пратер, Хофбург, Собор Святого Стефана и Бельведер. Карл бывал здесь прежде. И не раз. Но все время что-то мешало ему насладиться туристическими красотами. Карл говорит, что он тогда был очень невоздержан в питье. Тут я ему верю.
И еще, у него, оказывается, заказаны билеты в оперу, естественно, на "Лоэнгрина". Но когда Карл увидел мои глаза… Словом, через час мы уже были в дороге.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 20
Уже шесть дней, как мы, Карл, Беттина и я, обретаемся на вилле "Мария". Поселиться в безлюдном месте — идея Карла. А, может, и моя. Когда голова идет кругом от идей, то надо, слепо доверившись случаю, выбрать одну, самую дурацкую, и следовать ей до конца. Так вот, вилла "Мария" — это мой конец.
Если я потом и отправлюсь куда-нибудь, то, скорее всего, это будет паперть перед церковью Святой Женевьевы в Париже или Люнебургская пустошь, где меня заставят возделывать картофель и пасти овец.
Я готов принять все что угодно. Тем более что паперть у церкви Святой Женевьевы совсем не плохое место, это ведь не что иное, как вход в Пантеон, там всегда людно и, наверно, подают хорошо. А окапывать картофельные грядки и пасти овец я мечтал с детства.
Вилла "Мария", — это малюсенькая гостиница со всеми звездными атрибутами современных сельских отелей: теннисным кортом, бассейном, сауной, бильярдной и национальной кухней. Она находится на берегу озера без названия. То есть название у него, наверно, какое-то есть, но мне на это наплевать.
