— Мне часто вспоминается бабка, какую первой лечить доверили. Привезли вовсе немощной. Вся насквозь просвечивалась. Кашель и понос вконец извели. Ведь до срама доходило. Кашлянет иль чхнет — в ретузах уже полно. А бабуля нервная, сердитая. Ну, я по младости растерялась. Да и что мне тогда было, всего двенадцать годов, — вспомнила Анна:
— Надумала для начала ее задницу лечить. И только хотела черемуховые ягоды кипятком залить, бабка моя остановила и сказала, что ни с того конца начинать надо. Зад и сам заткнется, коль горло перестанет допекать. Я и смекнула. Давай старуху прогревать. Грудь натерла, компресс сообразила, смешала по ложке нутряного растопленного сала, меду и самогонки. Все на марлю выложила, на грудь приспособила, укутала в теплое одеяло и на печку устроила на всю ночь. Обычным хворым одного такого компресса хватало по горло. Этой нет! Застарелая простуда. Бабка утром опять в штаны набухала. Я ее на вторую ночь опять на печку. Настои давала, заговоры читала, молилась за бабку, будто она мне родной стала. Такая худая, маленькая, беспомощная, слабей меня, как старая кукла. Какую больше всех жалко. Ну, так-то вот на другой день ее кашель мягче стал, не уронила в штаны. Совсем поборола ее хворь только на пятый день. Пропал кашель, и бабка есть захотела. Когда она слезла с печки, я увидела ее глаза. Они уже были живыми. Они видели и улыбались.
— А сколько она тебе заплатила?
— Больше всех! Попросила у Бога для меня здоровья!
— И все? — удивилась и сморщилась Юлька.
— Глупая ты, девка моя! У тебя в голове, как в пустом ведре, кроме звона нет ничего! Ну, еще та старушка, уходя, спасибо сказала.
— Его в тарелку не положишь и на себя не наденешь. Пусть она свое большое спасибо завернет в маленькую деньгу. Тогда б с ней было б интереснее возиться.
— Юля! И ты деньгами испорчена! — посетовала Анна.
— Их отсутствием. Это точно! А ты уговариваешь совсем без них обходиться. Но как жить? — глянула на Анну удивленно.
— Я на Колыме копейки в кармане не имела за все годы. А ушла с наградой в целую жизнь. Сама посуди, человек приходит в свет с пустыми руками. И умирая, ничего с собой не возьмет. Только болезни и страдания с ним уйдут. Так стоит ли убиваться за деньги?
— Баб! А как без них прожить? Ведь вот и ты не сумеешь. И тебе без денег ничего не дадут в магазине. Попроси хоть соли иль спичек! О чем говоришь? Сейчас другое время. Вон я работала, а и то чуть не сдохла с голода, потому что мало платили.
— Богатые быстрей умирают, не завидуй им. Я на Колыме, ты в городе выжила. Значит, мы с тобой видны Господу и нужны на земле.
— Ты, конечно, нужна. А я даже себе надоела. Устала от всего, от этой жизни несносной, какая долбит со всех концов. Едва успевай уворачиваться, — осеклась, увидев шагнувшего на крыльцо Прохора:
— А я тут как тут! Здравствуйте, голубушки! Пришел, чтоб предупредить, что утром примчусь обогнать картошку, окучить ее пора. Недели через две зацветет, уже силу набрала, глянул — ваш огород чистый стоит, ухоженный. Сразу заметны хозяйские руки, — похвалил, не скупясь, и добавил смутившись:
— Может, и мне поможете в доме порядок навести. Завтра картошку окучу и весь ремонтный мусор увезу со двора. А вот в самом доме помощь понадобится. Одному Никите с женой скоро не управиться. А кто-то обещал помочь! — глянул на Юльку, та отозвалась мигом:
— Когда прийти можно?
— Да хоть сейчас! Вам двери всегда открыты.
— Ну, зачем на ночь глядя? Начнете завтра по светлу, как все люди! — охладила строгим взглядом Юльку, поняла, что той хочется хоть какого-то общения, устала она в доме, надоело однообразие, вот и рвется хоть куда-нибудь.
— Присядь, Проша! Поужинай с нами! — предложила Анна и заспешила на кухню.
— Не суетись из-за меня. Я с мужиками поел. Они свое закончили, мы рассчитались. Все довольные остались. Теперь бы марафет навести и можно жить спокойно, без штормов и качки. Не думал, что столько мороки будет с ремонтом. Все пришлось заменить. Зато теперь как хотел сделал. Никита с женой уже подмели в доме. Завтра окна начнут мыть, полы, мебель соберем. Я все новое купил. Пусть глаза радует.
— Коли тут жить будешь, работать надо. Присмотрел что-нибудь? — спросила Анна.
— Предлагают кое-что. Подумать нужно, — ответил уклончиво и глянул на Юльку.
Та, поймав на себе этот взгляд, покраснела, нагнулась к тарелке низко. А Прошка спросил:
— Во сколько ждать тебя утром? Когда проснешься? Я сразу сюда приеду, а ты там у меня хозяйничай. А то дом вовсе соскучился без женских рук. Морда у него после ремонта совсем пыльная.
— Как коров подою, управлюсь со скотиной и сразу к тебе, — глянула Юлька на бабку, та едва приметно головой кивнула согласно.
— Ко мне вчера вечером соседский дедок приплелся. Ну и насмешил, «мухомор». Принес молока банку от бабки, так сам сказал, а потом поправился, мол, молоко коровье, бабка только передать велела. А от себя самогонку, сам гнал. Настоящий первач! Выпили мы с тем дедочком, он меня и спрашивает:
— Когда ж ты, мил-человек, оженишься? Все бабы по тебе расспорились, кто ж с них твоей сделается? Кому ж ты в постель свалишься? Я долго смеялся, а старик и говорит мне:
— Чего рыгочешь, кабан? В Сосновке единые мои ровесники остаются. А кому девок по сеновалам валять? Ранней все скирды помятыми были к утру. Нынче стога нетронутые стоят. Девки на лавках не поют, а воют. Все от тоски едучей, ребят вовсе мало осталось! Кто уехал в город, другие поумирали. Одни на войне, сгинули в Чечне, кто в аварии, другие от самогону загинули. Так ты покуда в силах, приголубь какую-нибудь. По тебе даже старухи тоскуют. Вон Тарасовна вчерась до ночи сидела на лавке возле твоего дома с пельменями. Все ждала каб угостить, а ты куда-то запропастился. Не воротился в дом, идол окаянный. Над старухой нынче вся Сосновка рыгочет, что ты приметил ее и со страху сбежал от своей избы, небось, в огороде ночевал с пугалом в обнимку. А Тарасовна нынче из дома нос не высовывает с горя. Засмеяли ее, испозорили.
— Ну, я и спроси, сколько ж годочков той Тарасовне сравнялось? Дедок и ответил:
— Она зим на пять старей меня будет. Ну, дак дело не в том. Не гляди, что морда морщатая! У этой бабки под юбкой пороху побольше, чем у иной молодайки. Вон ее Лукич словом нехорошим назвал по пьянке. Тарасовна ухватила дрын и погналась за Лукичом так, что собачья свора не догнала. Обскакала даже борзых. Через всю Сосновку мужика гоняла. Тот уже выдохся, свалился в канаву возле своего дома. Тарасовна и там достала. Вломила так, что и теперь встать не может. Вот тебе и бабка, сущий скакун. Бежала за Лукичом, задрав юбку. Вся Сосновка и теперь хохочет. А ты про годы! Наших баб не возраст, беды к земле гнут. Каб не они, бабам Сосновки сносу не было б! — хохотал Прохор. Подвинувшись ближе к Юльке, спросил:
— Слышал, ты в город ездила?
— Да! По своим делам, — отозвалась коротко.
— А я уж подумал, что ты не вернешься в Сосновку. Очень долго там была.
— Всего неделю.
— Мне она показалась вечностью.
— Увидеться надо было кое с кем.
— Вот как! Увидеться на всю неделю?
— Да, с отцом! — усмехнулась едва приметно, добавила, глянув на Анну украдкой:
— И с матерью. Все ж родители. Нельзя забывать. Конечно, узнала насчет работы. Пока ничего нового. Из больницы видела женщин. Те говорят, что уже есть свободные места, но никто не хочет идти к ним. Из-за низкой зарплаты не соглашаются. В нашем отделении двое ушли на пенсию, одна в декретный отпуск. Но я тоже не пойду к ним. Здесь у бабули куда как лучше. Она если и поругает, так не обидно, своя! А там чужие, и ни за что грызли каждый день, — пожаловалась невольно.
— Меня тоже зовут вернуться на Севера, в море, на рыбалку, на свое судно. Я уже подумывать начал, а что если махнуть обратно? Там все свое, знакомое и родное, — увидел округлившиеся, испуганные глаза Юльки, в них прочел вопрос:
— А как же я?
— Тут узнал, что ты приехала, и забыл про рыбалку. Всех денег не заберешь, а вот жизнь можно потерять. Она, как говорят, на каждого всего одна. Не захотел рисковать. На берегу тоже неплохо, когда тебя ждут. Правда? — глянул в смущенное лицо:
— Ты меня хоть изредка вспоминала в городе?
— Было. По поводу, конечно, — спохватилась Юлька и достала из сумки лекарства:
— Вот, для тебя взяла. Новейшие. Хорошо помогают. Весь город объездила, пока их нашла.
— Эх, Юля! Да разве они помогут? Наивная моя девчонка! Зря суетилась. Лучше б пораньше приехала. Пусть на день. Он мне подарком бы стал.
Юлька смутилась, сменила тему разговора:
— Сейчас люди поголовно увлеклись кремлевской диетой. О ней на каждом шагу тарахтят. Мол, ешьте одно мясо, в любом виде, только без хлеба и гарнира. А главное, без картошки. Меня смех разобрал. Кто эту диету соблюдать будет? Только кремлевские пузачи? Им похудеть не мешает. А вот нашим горожанам дай Бог картошки впрок. О мясе многие забыли. К нему не подступиться, цены улетные. И еще обещают их повысить.
