ними. Рассказывают, что лорд Нельсон[97], победитель при Абукире и при Трафальгаре, был изображен однажды рядом с Панчем со следующею легендою: «Поди сюда, Панч, мой мальчик, приди ко мне, помоги мне победить французов. Если ты только пожелаешь, я тебя сделаю капитаном или коммодором». – «Нет, нет, – отвечает Панч, – у меня нет ни малейшего желания топиться». – «Не бойся ничего, разве ты не знаешь пословицы: “Тот, кому [суждено] быть повешенным, тот не утонет”».
Во время выборов наиболее разыгрывается сатирическая сила Панча. В начале текущего[98] столетия сэр Френсис Бурдетт, один из самых известных членов либеральной партии, друг Фокса[99], который протестовал в палате общин против возвращения Бурбонов во Францию и не преминул просить содействия Панча для успеха своей кандидатуры в парламенте. Его изображают приехавшим к Панчу в качестве смиренного просителя. – «За кого вы, мистер Панч? – говорил он тихим голосом. – Надеюсь, что вы меня поддержите». – «Я ничего не знаю, спросите у моей жены. Я предоставляю заведовать всеми этими вещами миссис Панч». – «Это очень хорошо». – «Что вы скажете на это, миссис Джуди?» – «Боже мой! Что у вас за прелестный ребенок? Я очень желал бы, чтобы мой ребенок походил на него». – «Это очень возможно, потому что вы похожи на моего мужа. У вас, так же, как и у моего мужа, нос самых больших и прекрасных размеров». – «Это совершенно верно, миссис Джуди. Но леди Бурдетт нисколько на вас не похожа», – прибавляет тот, обнимая ее. – «О, прелестный ребенок! Как его здоровье?»– «Как нельзя быть лучше». И миссис Джуди, польщенная в своей материнской гордости, соглашается дать голос Панча такому любезному кандидату[100].
У английского Панча есть собрат в Германии, но это более тяжеловесный шут, а именно Гансвурст (Иван Колбаса). Он также происходит по прямой линии от Маккуса ателланов. Наиболее древнее и наиболее точное описание этого лица находится в сочинениях Мартина Лютера. Он часто приводит семейные разговоры шута. Он даже дал ему это имя (Гансвурст) как заглавие одного пасквиля, направленного против герцога Генриха Брауншвейгского. «Другие, – говорит он, – употребляли это название прежде меня для обозначения людей грубых, которые, желая показать себя деликатными и умными, делают одни только глупости. Именно в этом смысле мне часто приходилось его употреблять, в особенности в моих проповедях». Со времен Лютера этот тип значительно изменился. Однако не следует думать, что современный Гансвурст представляет нечто вроде немецкого арлекина. Этот тяжеловесный и прожорливый шут ничем не напоминает французского арлекина, всегда остроумного, легкого, подвижного. Это такой тип, который никогда не мог бы понравиться и составить себе счастье по ту сторону Рейна.
Taкие типы становятся популярными только при таких условиях, если напоминают собою некоторые черты характера жителей страны, в некотором отношении на них должны смотреть как на национальные типы.
Народный шут в Голландии также в некотором роде Гансвурст, который также тесно связан с Маккусом, как и его товарищи. Но уже с давнего времени этот тип не более как паяц, зазывающий публику. Прежде он играл драму, одушевляемую шутками бургомистра и тяжеловесного крестьянина Фрисландии. Теперь он заменен, как актер, Гансом Пикельгерингом (Иваном Селедкой) и Гансом Клаассеном, которые своим нравом напоминают собою неаполитанского Пульчинелло и английского Панча.
Наконец, и в Австрии есть свой Гансвурст. Это веселый крестьянин Касперле, который также потомок Маккуса, и увеселяет, как и его предок, простодушных поселян своими шутками и остротами. Следовательно, древний тип ателланов произвел целый ряд внуков, которые распространяли во всех веках его имя, его шутки и его тип и в течение двадцати веков способствовали распространению веселья в народных массах.
II
Народные шуты на Востоке. – Карагёз. – Шуточные похождения Ходжи Насреддина.
Маккус – это все равно что Протей басни: он принимает все образы, смотря по временам и по странам. Мы его видели в Италии, в Англии, в Германии, в Голландии. Под именем Карагёза он составляет восхищение населения константинопольских предместий. На площадях старого Стамбула он представляет в смешном виде турка среднего класса, нечто вроде китайской тени, которая шевелит руками, ногами и головой под прозрачным покрывалом. Это Карагёз, который всегда играет со своим товарищем Ходживатом первую роль в некоторых шуточных комедиях. Карагёз по типу несколько родственный Полишинелю, но при этом большой шут, глупец и циник, смешит своих слушателей и приводит их в восторг всевозможными каламбурами, остротами и шутками крайне дурного тона. Кроме этих двух личностей, на сцене турецкого кукольного театра появляются еще Бакри-Мустафа, горький пьяница и большой весельчак, и Териаки-курильщик, который накуривается опиумом и табаком до одурения. Все это не более как марионетки, которые привлекают константинопольскую чернь.
В турецкой легкой литературе еще упоминается об одном шуте, уже более серьезном, а именно о Ходже Насреддине, шутки которого очень нравились среднему классу Турции и даже образованным людям.
Ходжа Насреддин (аббат или профессор), современник знаменитого Тамерлана[101], жил в начале XV столетия в Акшехире (что значит в Белом городе), близ озера того же имени, в провинции Анкара в ста километрах от Кониха, древнего Икониума, в котором был заключен султан Баязет Ильдерим (Молния) после победы, одержанной над ним монголами в Ангаре в 1402 году. Насреддин, вероятно, и умер в этом городе, где до сих пор показывают его могилу.
Насреддин развлекал в Акшехире своими остротами и своею искренней веселостью, весьма редко встречающейся у мусульман, как жителей города, так и принца Алаэддина. Все его шутки и остроты были записаны и собраны. Быть может, если бы он опять явился на землю с того света, то, конечно, не узнал бы всех тех шуток и острых словечек, которые ему приписывают. Он достиг звания хаджи, что обыкновенно давалось всем тем, которые внушали составление подобных сборников. Мы здесь приведем наиболее характерные из его анекдотов, которые очень забавны и дают нам некоторое понятие о восточном остроумии. Ходжа одновременно исполнял должность муллы, судьи и школьного учителя.
Однажды Насреддин задумал сказать своим слушателям нравоучение, взошел на кафедру и сказал:
– О, правоверные! Знаете ли вы, о чем я хочу говорить с вами?
– Нет, мы не знаем, – отвечали слушатели.
– Тогда как же я могу говорить с вами о том, чего вы не знаете?
Слушатели были в недоумении и порешили, что в следующий раз не дадут Ходже такого неразумного ответа.
На следующий раз ходжа опять обратился к ним с таким же вопросом:
– О правоверные! Знаете ли вы, о чем я собираюсь говорить с вами?
– Знаем! – отвечали все присутствовавшие в один голос.
– В таком
